Шум и запахи летнего вокзала. Время отпусков. Время встреч и расставаний. Сумки, чемоданы, баулы. Суета. Дети, впившиеся в руки своих ошалевших родителей и с испугом оглядывающиеся вокруг. Странного вида тётки с табличками в руках, предлагающие приехавшим комнаты «недорого, посуточно, в любом районе». Тут же наглые таксисты, загораживающие путь бодро шагающим пассажирам с дорожными сумками в обеих руках, и кричащие в ухо – такси, не желаете такси?
Но мы не приехали, мы уезжаем. Бежим по галдящему июльскому перрону, держа в руках билеты и отпускные чемоданы, отсчитывая свой вагон. Ага, вот он – шестой, за грязным, сто лет не мытым стеклом вагона едва виднеется цифра шесть.
Разморенная проводница медленно, с вековой усталостью на небрежно накрашенном лице, проверяет наши документы, зачем-то говорит – шестой вагон, и мы, наконец-то, впадаем в духоту купейного вагона с плотно закрытыми окнами.
Дышать нечем, весь воздух остался на перроне, муж пытается открыть мейд-ин-ссср окно, отодвинув пыльные полосатые занавески. С жутким скрипом окно уступает мужскому натиску и в купе врывается многоголосый прощально-расставальный хор вместе с горячим питерским воздухом. Наши сумки занимают отведенные им подкроватные места, и мы немного переводим дух, откинувшись на мягкие кожаные подголовники.
До отправления поезда еще минут пять. За окном по перрону по-прежнему беспорядочно перемещаются люди, причем в разных направлениях. Кто-то, покрывшись потом, ищет среди этой беспорядочной вагонной нумерации, понятной только человеку, вешавшему таблички с номерами, свой вагон. Бодрые провожающие с поникшими от жары цветами и пестрыми пакетами отыскивают в толпе отъезжающих родственников, с которыми разминулись по дороге.
И среди этой движущейся людской массы, рядом с нашим открытым окном купе, почти неподвижно, в прощальном грустном объятии, стоят двое. Она – молодая, лет двадцати – двадцати трёх, миловидная брюнетка с очень грустным под тяжелыми накрашенными ресницами взглядом. Прядь её волос выбилась из аккуратного хвоста, и этот непослушный локон щекочет его хорошо выбритую щеку. Но он этого не замечает, одной рукой крепко обхватив её за хрупкие оголенные плечи и прижав к себе, а в другой его руке подрагивает шуршащий букет из крупных бордово-красных роз в яркой упаковке. Эта грустная неподвижность двух слившихся тел приковывает мой взгляд.
Диктор бодрым гнусавым голосом объявляет: «Поезд Санкт-Петербург - Адлер отправляется с третьего пути. Просьба провожающим…». Девушка вздрагивает, вырывается из крепких объятий молодого человека и торопится сесть в свой вагон.
- Я буду скучать, любимый! - Дрожащим голосом она прощается с ним, крепко прижав розы к своей груди.
Мимо нашего окна медленно проплывает перрон с удаляющейся фигурой молодого мужчины, машущего своей уезжающей любви.
Время в пути проходит быстро. Проводница, собирающая билеты и томно улыбающаяся всем одиноким мужчинам-пассажирам. Постельное, почему-то влажное белье в полиэтиленовых пакетах с логотипом РЖД, крепкий чай с запахом угля в дребезжащих металлических подстаканниках, плач ребенка в соседнем купе, шарканье чьих-то старческих ног в ночном коридоре вагона. Утренний девичий смех в очереди на умывание, шипение вагонного радио под ровный стук колес, бойкие бабушки, продающие всякую всячину на полустанках, душевные разговоры незнакомых людей, объединенных общим купе. И букет из бордово-красных роз, аккуратно вынутых их упаковки и стоящих в наполненной водой, забытой кем-то из пассажиров, банке на откидном столике в нашем купе. Девушка почти всю дорогу молчит, грустно глядя на букет и погруженная в свои мысли.
Помятая проводница в форменной кофточке с короткими рукавами и синей, до колен, юбке заглядывает в купе – «Через два часа прибываем, скоро закрою туалеты, санитарная зона». Наша юная попутчица оживает, несколько минут внимательно рассматривает себя в зеркало, потом достает из дамской сумочки косметичку внушительного размера. Почти всё оставшееся до прибытия время она занимается своим лицом, накладывая макияж и глядясь в зеркало.
Наш поезд наконец-то вплывает в вязкий душный воздух адлеровского вокзала с его неспешной южной суетой. Мы с трепетом, в предвкушении двух легкомысленно-беспечных недель в милом пансионате на берегу Черного моря, ступаем на перрон. Следом за нами выходит наша юная улыбающаяся соседка по купе, и с криком – «Я так соскучилась, любимый!» - бросается в объятия молодого загорелого светловолосого мужчины с букетом бордово-красных роз в руке.
И они, обнявшись, идут мимо окна нашего бывшего купе, в котором, сквозь дорожную грязь на стекле, виднеется букет роз в стеклянной банке на откидном столе.