Огромные окна делали помещение похожим на аквариум, за толстым прозрачным стеклом которого ходили, сидели и болтали по мобильникам разноцветные девушки-рыбки. Взгляд Тимофея был прикован к одной из них, сидевшей за столом прямо у окна, напротив которого был сейчас припаркован его импровизированный наблюдательный пост. Девушка сидела к Тимофею левым боком, склонив голову, повязанную красной косынкой (такой странный для Москвы головной убор!), и сосредоточенно водила тонкой кисточкой над руками клиентки. Под голубым форменным халатиком угадывалась полная грудь. Тимофей сглотнул - ну, любил он большую грудь, чтоб как у его матери, которой не стало, когда ему было только четыре года, и всей памяти осталось-то: фотографии, да запах яблок и молока, когда утыкался носом и счастливо засыпал на её груди. Вообще, эта Красная Шапочка, как окрестил её Тимофей, вела себя довольно странно - поднимала голову, отстранялась, разглядывая и как будто любуясь только что сделанным мазком, потом опять склонялась над работой.
"Вот, едрён-батон, маникюрша какая-то в задрипанном салоне, а тоже туда - творческая личность, самореализация. Художницей себя мнит, наверное", - впрочем, раздражался Тимофей не на Красную Шапочку, а на свою любовницу Анжелику, которая "забежала на секундочку, договориться, чтобы сегодня после обеда без записи"... Странно было Тимофею и то, что его фифа собралась точить свои шикарные акриловые когти в таком убогом по её представлениям месте. Не похоже на Лику, потому как негламурненько тут для такой цацы. Тимофей усмехнулся.
И вдруг Красная Шапочка выпрямила спину, и, повернув голову, посмотрела в упор на Тимофея. Он даже отпрянул от неожиданности. Да нет, конечно же, она не могла его увидеть! В машине тонированные стекла, да и до окна метров семь будет. Но она так посмотрела, что Тимофей не сомневался - она его видит! Ух, ну и глазищи! А он-то, он-то хорош! Двухметровый толстый боров сорока с лишним лет, когда-то чемпион-вольник, а ныне ооочень важная бизнес-персона вжался испуганно в кресло из-за черте чего! Из-за какой-то странной девицы. Хорошо, что ни водитель, ни охранник этого не видели - они от салона отделены перегородкой. И вообще, где эта шалава ходит?
Опа! Вот, вспомни, и появится: Лика собственной персоной - фурией ворвалась в зал и встала над Красной Шапочкой, возвышаясь во все свои манекенские сто восемьдесят сантиметров. Девяносто-шестьдесят-девяносто. Врет, небось, мяса-то совсем нет, даже и этих обещанных девяноста. Модная крашеная оглобля. Тимофей одернул себя: "Ну, чего придираешься? Всем нравится, а тебе не нравится, да? Зажрался ты, Тимофеюшка, совсем. Может, негритянку себе выпишешь?" Да уже пробовал. Не хочу! А было бы по приколу привезти её к отцу в деревню, хотя один хрен - что Лика, что негритянка в тамбовской губернии одинаково смешно будут смотреться.
Между тем, недолгий спор между стоящей Ликой и сидящей Красной Шапкой закончился, Тимофей не понял как, и Лика, растрепанная и багровая от злости, уже садилась в машину.
- Ты представляешь, эта сссучка отказывается со мной работать?! У нее, видите ли, клиенты. И ни в какую! Коза драная!! Прямо так и удавила бы! Пойди, Туся, заставь её, аааа?
- Ты с ума что ли сошла? Сейчас я выйду и буду в вашем бабьем шоу за стеклом участвовать, да? Может, мне ещё спецназ вызвать, чтобы ты тут со своими маникюрами разобралась? Договорись с другим мастером! Вон их там - штук пять сидит! И вообще, так ведешь себя, понты кидаешь, а её теперь уволят.
- Ну, Тусечка, ну, пожалуйста, - Лика надула пухлые губки, - Кто ж эту дуру деревенскую уволит?! Она ж такая едииинственная - откуда-то там из Хохломы что ли, или даже хуже... Идиотка редкостная, гооордая такая, поговорить с ней не о чем. Сама ходит, как чучундра болотная... но ногти расписывает божественно.
- Под хохлому что ли расписывает? Лика, ты сама такая дура, честное слово. Ты меня своими закидонами достала уже!
- Ну, Тусечка!! Ну, миленький мой барсик! Я не могу без неё. Помнишь у меня на большом пальце золотая рыбка была, с камушками, или еще этот, как его, закат Фудзиямы? Это она мне расписывала. А я всем своим говорю, что в Амстердам летаю делать ногти. Мне ж все обзавидовались. Ну, поговори с ней конкретно, ну так, чтобы они там все обосрались со страху. А то она и деньги не хочет брать - я ей тройной тариф предлагала, - Лика явно намеревалась захныкать, зная, что Тимофей женских слез не переносит.

Ндаа, интересная история! Эта звезда гламура ж мертвого поднимет, а если не поднимет, то растопчет. Тощая-тощая, зато хватка как у волкодава. "Чтобы Лику так отшить, характер надо иметь огого какой!" - подумал Тимофей с одобрением и все нарастающим интересом. И решил сходить посмотреть на это чудо женской природы. Как полагается - в сопровождении двух телохранителей-шкафов, правда, один из них водитель, но какая на хрен разница, правда?

"Цыганочку с выходом" парни отрабатывают красиво - один впереди, другой сзади - прямо, кино про немцев, вернее про мафию и олигархов. Все понимают ребята, Тимофей прикалывается, значит, и они боссу подыграют. Тупые лица, бульдожьи челюсти, взгляд робота-убийцы (а у них, между прочим, на двоих три высших образования). Тимофей доволен - вошли как надо, встали у входа, он прошел в зал и прямиком к Красной Шапочке. В зале импровизированная немая сцена из "Ревизора", сопровождаемая, правда, глупенькой песенкой из приемника.
- Добрый день, - Тимофей серьезен и вежлив.
Отложила кисточки и, не спеша поднялась из-за стола во весь рост. Ну, не ниже Лики, точно. Баба-богатырь! Нет, Дева-богатырь - ей лет-то не больше двадцати трех. А грудь! Мама мия, вот бы с головой зарыться в эту ложбинку! И ведь главную-то красоту - косу, толстой каштановой змеей спускающуюся на правую грудь - в окно Тимофей не разглядел.
- Добрый день, - глаза подняла и, даже без тени улыбки в синих-омутах, спрашивает, - Желаете сделать маникюр?
- Да нет, что уж там? - Тимофей покраснел и закашлялся. - Желаю извиниться за свою грубиянку-племянницу, - Тимофеюшка, ты что это, а?!!! Ты Лику чего же в племянницы-то записал, старый развратник? А ведь еще не так давно гордился своей новой пассией, грешным делом думал, что и жениться бы пора...
- Хорошо, извинения принимаются, - ответила просто, с легкой улыбкой, - Но вы уж сделайте внушение племяннице, так нехорошо себя вела, ой, так нехорошо. Администратора Любу крыла матюками, как пьяный тракторист. Но ведь у меня клиенты, все расписано по времени - поймите меня правильно. До свидания.

Тимофей понял, что это простое, с улыбкой сказанное "до свидания" означает в переводе с её царского, что аудиенция окончена. И не мог уйти. Прирос. Глупо стоял и "делал сурьезное лицо", и посреди воняющего лаками и растворителями зала явственно ощущал тонкий и нежный аромат цветущей яблони. И у мамы на нескольких фотографиях, Тимофей это точно помнил, тоже был красный платок, с трудом удерживавший тяжелые косы.

- Спасибо. И до свидания, - Тимофей уже почти вышел, но на пороге остановился и добавил туда, в яблони. - Очень рад был познакомиться. Еще раз извините, если что не так. Она у нас не в себе, психически больная. Больше не побеспокоит.

Вышли быстро, без всякой картинности. Парни чутко ловят настроение босса: озадаченный какой-то, волнуется. С чего бы? Сел, а команды двигаться не дает, ждет чего-то?

Тимофей сел в машину, не переставая думать: было ли кольцо у нее или нет? Было или нет? Нет, не было никаких колец. Может, и не замужем? Стукнул в стекло: поехали.
- Туся, ну как там? Что она сказала? Сделает эта чучундра мне сегодня маникюр?
- Сама ты чучундра! Как ты меня задолбала, Лика!! Ты - не женщина, а просто недоразумение какое-то! Ну, посмотри на себя! Тебе вообще есть нужно по-человечески, а то загнешься от голода.
- Зато смотри, какой у меня животик плоский, - Лика схватила руку Тимофея и засунула себе под короткую курточку, решив применить свое главное оружие. - Тусик, посмотри какой гладкий и плоский у твоего Лисика животик, какие сочные мячики, как ты любишь.
- Мячики-то твои резиновые, такие любая идиотка пришить себе может, - Тимофей, взбешенный окончательно, выдернул руку и оттолкнул от себя Лику. Все её хитрости белой ниткой шиты. Ну что ж она всех мужиков за ослов держит?
- Лика! Я тебя видеть не могу, понимаешь! У тебя по жизни всё плоское, всё, а особенно - мозги! Ведешь себя позорно, только журналистов и боишься, чтоб в пьяном виде где не засветиться.
- Да? А раньше тебе всё нравилось! Вон, как орангутанг на меня напрыгивал, - Лика сглатывала слезы, старательно изображая обиженного ребенка. Потом поменяла тактику: прижалась к Тимофею и запустила настойчивую руку к нему под пиджак: "Котик, это ты специально так злишься, из-за того, что я лексус выбрала что ли? Ну, ты же обещал, Тусик. У всех есть хорошие машинки, а я как дура деревенская должна на фольксвагене кататься, да?"
- А я, между прочим, и есть деревенский. И баба мне нужна нормальная, деревенская. Как я раньше этого не понимал?! Тебе силикон-то не в губищи надо было закачивать, а в задницу свою тощую. Мой дед всегда говорил: "Жопа - это главное лицо женщины". Он бы и не поверил, что я с такой вешалкой сплю.
"Да я и не сплю, а так, мучаюсь, - отлепив от себя Лику, про себя добавил Тимофей. Небось вот про такую же сказал Мишаня - вечный брат-соперник еще со времен безбашенной спортивной юности: "Ручки тоненькие, ножки тоненькие, трусики сами падают. Ебу и плачу".
Лика рыдает, отвернувшись от Тимофея. Её тонкая спина и плечики картинно сотрясаются от громких всхлипов.
- Всё, хватит! Нажрался я вашего гламура до усрачки. Оставляю тебе лексус и все барахло твое. Жить можешь пока в моей квартире на Таганке - месяца три, я думаю, хватит, пока другого осла себе не найдешь. Завтра чтобы в моем доме о тебе не было даже воспоминаний. Поняла? Денег дам на три месяца. А будешь доставать меня - повторишь подвиг великого земляка, отправишься пешком голой-босой к мамочке в свой Архангельск - все отберу, и машину, и тряпки, и цацки. И в этот салон даже не звони. Ты поняла меня? Меняй привычки, принцесса, и систему ценностей. Вот тебе на такси. Поезжай и собирайся. Скажу ребятам, чтобы сегодня же вечером тебя перевезли со всеми манатками. Всё, я всё сказал! Действуй!