Сначала Алекс поймал сумку, затем, не менее тяжелое, нетрезвое тело друга. Обнимая меня на перроне, он в то же время улыбался некрасивой проводнице (радовался моему короткому транзиту). Он умел дарить улыбку всякой женщине, причем многие были страшнее этой тетки из плацкартного вагона.
- Спасибо, мать! - поблагодарил я напоследок хозяйку вагона, спиною почувствовав, как у той напрягаются лицевые мышцы. Если учесть, что я был старше женщины лет на пятнадцать, можно понять ее досаду за совершенно безобидную «мать». После ночи ее лицо распухло, а шевелюра превратилась в клок сена, растерзанный ветром. А еще у нее были короткие, плохо выбритые ноги, и каблучки ничуть не добавляли длины конечностям. А губы у нее были как вареники - разваренные, мокрые и вечно надутые. Так же тревожил ее рот, полный металла, кроме одного зуба, кем-то аккуратно выбитого. Пожалуй, на этом портрет и закончу.
Наверное, она была не очень счастливой женщиной, потому что на мою шутку отреагировала возмущением и негодованием. Хотя накануне я не произнес ничего обидного - скорее, наоборот:
- Женщина, дорогая, не заставляйте меня покупать постель, у меня денег в обрез. Я еду на творческую встречу в Питер. Я могу взять у вас пиво, две бутылки. На самом деле купил пять или шесть.
На что проводница заметила:
- Какая я вам женщина? Вы на что намекаете?
- Простите... Я ни на что не намекаю. Бейджик с вашим именем куда-то подевался с раскосой груди (я хотел сказать «роскошной», но попутал), а знакомиться вы не хотите. Как же к вам обращаться?
- В лучшем случае я для вас проводница! - не соображая, что говорит, расстроилась она окончательно. И помахала кулаком перед носом нахального пассажира.
Зато ее напарница за спиной подруги смеялась каждому моему слову и радовалась чему-то беспричинно. При малейшем проявлении эмоций из ее рта вдруг вылезали зубы, которые плотно сидели в деснах, как зернышки в кукурузном початке - спелые, крепкие и желтые. Правда, одно зерно уже тронул кариес…
Позже, в подземном переходе, нас догнал Эд. Друзья решали, куда отвезти мою поклажу - в камеру хранения на вокзал или на квартиру к Алексу. Чтобы лишний раз не попадаться ментам на глаза и не доставлять служивым удовольствия порыться в документах трех хохлов, мы поехали на Ленинградский вокзал. Ныряя в подземный переход, я просветил друзей, что дебаркадер Киевского вокзала, облаченный Шуховым в стекло, есть копия арки не то в Париже, не то в Лионе.
- Содрал, гад! - беззлобно ввернул Алекс, строя глазки опешившей работнице эскалатора.
Мы решили побродить по Москве - времени до питерского поезда было всего ничего. Сдали сумку в камеру, пешком добрались до Сокольников. Перед парком наткнулись на съестной киоск, торговавший шаурмой и хот-догами. Друзья вспомнили, что я не завтракал, и поставили меня в очередь. Эд отошел за сигаретами. Алекс, заметив в проеме смазливое лицо торговки, атаковал киоск с тыла. И надолго спрятался внутри.
- Закуришь, Жора? - сунул Эд сигарету в мой рот.
- Как ты здесь? – я прикурил. - Тяжело рулить в столице?
- Тяжело. Устал я от сумасшедших скоростей, от хамства, одиночества. Домой пора. А ты зачем в Питер, что тебе с этого поэтического вечера?
- Да так, с людьми интересными встречусь, потанцую с одной знаменитой писательницей. Ее Азой зовут. Странное имя, на мой взгляд. А лицо у нее очень интересное!
- Вряд ли она станет танцевать с тобой.
- Посмотрим... Хочешь анекдот про транспорт, в поезде собутыльник рассказал?
- Валяй.
- Час пик, в автобус с грехом пополам втиснулась старушка. Мальчик, пионер, уступил ей место. Бабушка без ума от поступка юноши, и так его расхваливает и эдак. Разговорилась не на шутку и стала кашлять. Пацан ей говорит: «Будьте здоровы, бабушка!» Старушка совсем расчувствовалась: такой ты, говорит, воспитанный, таких юношей нынче редко встретишь. И более строгим голосом продолжает: только знаешь, мальчик, «будьте здоровы» говорят чихающему человеку, но уж никак не тому, кто кашляет!
- Знаешь, что пионер ответил?
- Не знаю.
- А мне, бабка, по барабану, хоть бы ты членом подавилась! Главное для пионера - быть вежливым!
- Добрый анекдот, душевный, - без улыбки констатировал Эд. - А дома у тебя что, все так же?
- Ну да, все еще как попало. Знаешь, Эд, провел я один любопытный эксперимент: десять дней пытался познакомиться с Женщиной. Причем совсем уж страшные под руку попадались.
- Ну и? Скольких в постель затащил?
- Ни од-ну! Странное дело. Вот Алекс к дюжине пристанет - с десятком переспит. Почему на него бабы западают? Вроде и не красавец; моя жена его уродом называет.
- А он и есть моральный урод.
- Думаешь?
- Это очевидно, что тут думать. Смотри, мобилами обменивается с продавщицей, очередь тормозит. Ни одну юбку не пропустит, - сплюнул сквозь зубы Эд.
- Наверное, запаха во мне нет, что тут поделаешь, - посетовал я и втянул в легкие побольше столичного смога. - Не пахну ни козлом, ни конякой!
И тут я заметил, что одна женщина из квартета, стоящего за нами в очереди, внимательно смотрит в мой затылок и слушает стыдный разговор. Она была красавицей, эта москвичка, с мелкими золотистыми волосиками (после химии, очевидно), которые пружинили. В них бродил майский ветер, и колечки делали так: «трын-трын-трын»...
И эта красавица вдруг поманила меня пальцем, взяла за руку и отвела в сторону. И говорит строгим голосом:
- Знаете, молодой человек, у вас ведь есть запах. Замечательный мужской запах, притом очень сильный. Но... - сделав паузу и стиснув до боли мою ладонь, она закончила: - У вас нет нюха!
|