…«Там, где днём ты бродил,
Отдыхал на пеньке,
Шлейфом стелется дым,
Гибнут звери в огне.
А, казалось бы, как это просто-
Не кури, не бросай, погаси.
Но известья о гарях, как с фронта.
Мать-природа, «венец» свой прости.
У «венца», может, плохо со слухом,
Коль, не слышит он стон муравьёв.
Может, слон отдавил ему ухо,
Он не слышит рыданий птенцов,
Погибающих в кронах деревьев,
Пожираемых жадным огнём.
Или слеп он – не видит, деревни
Полыхают и ночью, и днём.
Деревянные. Милые. Древние.
Корнем свитые вместе с деревьями».
Дерево проснулось от страшного грохота, ветви испуганно задрожали. Оно взглянуло на небо - синее бездонное. Редкие облака, солнце – никакой угрозы. Стряхивая остатки долгого сна, Сосна, потягиваясь, расправляла ветви – прихорашивалась: «И чего так расшумелась?» Внизу, под обрывом, проснувшаяся Река ломала надоевшие за зиму льдины. Обломки, взгромождаясь друг на друга, неслись по течению далеко – далеко. Сосна никогда не покидала того места, где родилась, но о далёких краях рассказывала её подруга Река, с которой она дружила всю жизнь, с первого мгновения, когда стала сознавать себя живым существом.
Сосна успокоилась. Такое случается каждой весной. Ни ей, ни её дочкам, даже тем, что укоренились близко к берегу, это не грозило бедой. Солнце ласково пригревало ветви. Она чувствовала пробуждение жизни в своём, по-молодому ладном и стройном, стволе. Снег ещё лежал на земле, но это был уже не тот снег, что месяц назад искрился на солнце всеми цветами радуги. Этот – рыхлый, до синевы наполненный водой. Скоро он уйдёт живительной влагой к её корням. Снег – тоже друг. В зимнюю стужу, в лютый мороз он тёплой шубой укрывает её корни. А в предалёком прошлом, когда она была крохотным несмышлёнышем, он укрывал её с головой, поэтому лоси не смогли обглодать верхушку, и она не превратилась в уродливую корягу, а потянулась к небу, к солнцу – радостная и стройная. В том далёком прошлом рядом с ней была её мама. Она до сих пор помнит её песни и напевает их своим дочкам. Дай Бог, пожить около своих деток подольше и чтобы не повторилось беды.
Место, где посчастливилось родиться нашей Сосне, было, если не самым красивым на белом свете – то одним из таких. Погожими летними днями туда приходили и приезжали люди. Кто-то спускался к реке с удочкой, кто-то просто сидел на верху обрыва и вбирал глазами ту красоту, что была вокруг. Когда она была малышкой – сюда приезжали в каретах пышно одетые дамы и господа. Негромко разговаривали, иногда кто-то из них пел под гитару. Река подхватывала мелодию и уносила в неведомую даль, а её маленькое сердечко щемило от сладкой несказанной тоски. Потом, когда она стала девушкой, прибегали в летний зной шумные, разгорячённые тяжёлой работой, девки и бабы. Они с визгом и криком бросались в реку. Река омывала их потные тела, снимала усталость. После купания, притихшие, сидели под Сосной. Она привыкла к их шумному веселью, каждую узнавала в лицо и хранила невинные тайны.
Было время, когда никто не пел и не веселился под пышной кроной Сосны. От Реки она узнала о страшной беде, что пришла к людям. Где-то далеко рвались снаряды, гибли люди, животные, деревья. И вода в Реке была красной, а не зеленовато-голубой, как под обрывом.
В это время у неё уже появились свои детки. Пока ещё рядышком, держась за подол, но с каждым годом их становилось всё больше, и они разбегались всё дальше. Самые резвые и любопытные норовили укорениться поближе к обрыву. За них она беспокоилась больше всего. Они лепетали нежно-зелёными иголочками. Было шумно и радостно.
Дочки-сосенки подрастали. Мама-бабушка была рядом. Снова стали приезжать на отдых люди: послушать птиц, искупаться в реке, посидеть на берегу с удочкой. И всё чаще на обрыве разводили костры. Ах, как она боялась огня. Она знала о пожарах от птиц, потерявших своих птенцов в горящем лесу. От обезумевших от страха животных, которые мчались от догонявшего их запаха гари. От опалённых огнём змей. Им было очень больно, а она, как и всё живое на Земле, боялась боли. И ещё… она не могла убежать.
В тот страшный день было очень жарко. На обрыв приехало много людей. Звучала громкая непонятная музыка, от которой не щемило сердце сладкой несказанной тоской. Люди что-то жарили на костре, громко разговаривали. Некоторых слов она не могла понять, но почему-то было стыдно, что их слышат дети и старая Сосна. Под вечер люди угомонились, сели в машины и уехали. Поляна «расцвела» уродами из бутылок, пакетов, смятых консервных банок. Стало неуютно всем. Не покидало чувство беды от тянущегося вверх дыма на месте костра.
Им, неподвижным, эти несколько часов казались вечностью. И вдруг поднялся ветер. Горячие угли разгорелись и, попав на сухую траву, огненной змеёй поползли к сосновому семейству, оцепеневшему от ужаса. Только старая Сосна, мама и бабушка, громко кричала и всё сильнее и сильнее раскачивалась. Она очень торопилась. Огонь был совсем близко. Раскачиваясь, Сосна всё ниже склонялась к земле. И вдруг её корни выворотило из земли, а ствол рухнул прямо на огненную змею, подмяв её под себя.
Ночью пошёл сильный дождь. Небо оплакало старую Сосну.
Люди, пришедшие на обрыв на следующий день, подивились загадочной смерти старого дерева. А того, что им рассказали деревья, река, птицы - не услышали. Или не захотели услышать?
«Сказка ложь, да в ней намёк.
Добрым молодцам урок».
|