Раз в год к роднику, что бьет из-под дома ростовщика Йоханна, приходит с кувшином Марта. Откуда — неведомо. Но только солнце, достигнув зенита, ослепляет на миг старика, является она, глупая, юная, светлая.

Никто девушку, кроме Ойханна, не видит, как и вы в реале его не видите. А ведь он жив и поныне, несмотря на то, что истории этой без малого триста лет. И дом его, что на площади Захария, до сих пор радует глаз лепным фасадом, хотя жители города Тельч божатся, мол, слыхом не слыхивали историю о старом ростовщике и юной Марте.

Так вы сами туда и поезжайте, найдите дом Йоханна и убедитесь, что источник у дома все еще журчит и вода в нем целебная. А не найдете, так просто прогуляйтесь по улочкам Тельча. Этот старинный город по праву считается красивейшим в Чехии, а центр его, окруженный со всех сторон водохранилищами и обводным каналом, часто называют Моравской Венецией.

Так вот, жил когда-то в Тельче ростовщик-антиквар по имени Йоханн.

От добра, что несли в лавку Йоханна несчастные вдовы, разорившиеся купцы да проигравшиеся офицеры, по слухам, уже и места торгашу в доме не было. Потому-то и сидел он целыми днями у окна своей лавки, словно сыч,— караулил, зазывал, оценивал, ссужал деньгами, выписывая долговые обязательства под проценты. Но только никто и никогда не встречал старика на улице и внутри его хором не бывал.

Не любили Йоханна. Да и кто ж любит кредиторов. В долг берешь чужое, а отдаешь-то свое, да с приварком. А не отдашь, так старый сквалыга по миру пустит. Даже соседи старались без надобности на глаза ростовщику не попадаться. Но как пройти мимо, если в ближайшем колодце вода давно и безнадежно пропала, а из-под дома старика бил целебный родник. Уж на него-то Йоханн не поскупился — нанял лучшего каменотеса, чтобы сделать источник доступным для всех.

Прислуживал Йоханну его ровесник — верзила Готлиб. Был он глух и нем с рождения и верен хозяину, как собака. Воры не раз пытались проникнуть в лавку. Да только спали ее обитатели вполглаза и всегда у них под рукой фузеи заряженные были, а по всему дому расставлены ловушки и капканы.

Счет деньгам Йоханн знал хорошо, однако за воду платы не брал. А только всякий, кто осмеливался приблизиться к его роднику, старался глазами с хозяином не встречаться.

Так и сидел у окна Йоханн и все вроде бы ждал кого-то… И всякий раз, заслышав шаги, обмирал — а вдруг принесли по крайней нужде то, что когда-то сам он невольно выменял на чужую жизнь, а жизнь — на монеты. С той горсти монет и лавка его началась, как начался и страх, переросший с годами в непреодолимый ужас, заставивший Йоханна, по слухам, замуровать себя при жизни. И кошмару этому было без малого…

Зеленым юнцом пастух Йоханн пришел в Тельч на заработки. Он и раньше не раз бывал здесь на ярмарках и со многими водил знакомство. Но захотелось осесть, уж больно заманчивой казалась городская жизнь. Потолкался Йоханн на рыночной площади, справляясь, не нужен ли кому поденщик. И пареньку сразу же повезло. Искали работника для чистки старого колодца. Но был он до того глубок, что лезть в него желающих не находилось. А Йоханн, выросший у подножия Йиглавских гор, спускался в любые провалы и расщелины без страха…

Каменные ступени на стенах заилившегося колодца местами выкрошились от времени, а ближе ко дну еще и ослизли, но прочная веревка, закрепленная снаружи одним концом за основание сруба, а другим за талию Йоханна, не давала парню сорваться, и он благополучно достиг дна.

День работал Йоханн кайлом, набивая ведра илом и хламом, и подавая их глухому верзиле Готлибу, такому же деревенщине, как и он сам, но уже вполне освоившемуся в городе и научившемуся филонить за чужой счет. Вот оттого-то к его ноге Йоханн и привязал вторую веревку. А как еще было дозваться бездельника, беспробудно дрыхнувшего под кустом сирени, пока Йоханн надрывался на дне.

К полудню следующего дня закончил бывший пастух работу. Вот и родник, питавший колодец, ожил. Дернул за веревку Йоханн, давая понять напарнику, мол, вира. Но услышал над головой не привычное сонное мычание, а девичий смех. По голосу Йоханн узнал городскую дурочку Марту, что прислуживала доброй жене бургомистра. И проку-то от Марты было не много, но все же не нищенствовала и собой не торговала. А уж красива была девушка так, что любой знатной барышне на зависть.

Йоханн, не избалованный женским вниманием, оставил в покое Готлиба и стал карабкаться сам, наматывая веревку на локоть правой руки и цепляясь ногами за неровности каменной кладки. А дурочка все смеялась, тыча в Йоханна пальцем и приговаривая: «Страшилище подземелья! Чумазое страшилище! Черт!» Йоханн, включившись в игру, вторил: «Ну, погоди, болтушка, я до тебя доберусь!»

Он был почти у края сруба, когда безумная Марта выдохнула: «Век тебе сидеть в этой яме, жаба!» и швырнула в Йоханна кувшин, всерьез испугавшись нечистой силы. Рука юноши сорвалась, и он невольно схватился за нежную шею дурочки…

Первой о дно колодца ударилась Марта. Йоханн падал уже на мягкое. Очнулся он от ужасной боли в ногах. Услышал стон Марты. Коснулся рукой девушки, и она прошептала: «Черт… Крестик, у тебя мой крестик, подарок госпожи… Отдай мне…»

Только тогда Йоханн понял, что сжимает в руке тонкую цепь с распятием. Протянул его Марте, да она уж мертва была. Попытался юноша встать на ноги и снова лишился чувств.

И вновь очнулся и, будто обезумев, принялся крошить каменную кладку. Только тогда, когда тело девушки было погребено под обломками, бывший пастух что есть силы дернул веревку Готлиба. Часы на ратуше пробили двенадцать раз.

Глухой верзила вытащил Йоханна из колодца окровавленным и с перебитыми ногами…

Полуденное солнце калило булыжную мостовую, воздух маревом дрожал над безлюдной площадью, а из колодца на брусчатку сочилась мертвая вода…

И ни одна живая душа не знала, что за поясом у Йоханна — драгоценный крест на витой цепочке из чистого золота, усыпанный рубинами. И будто бы не было никакой девушки c кувшином…

Еще утром мечтал Йоханн о том, как он купит на заработанные деньги городскую одежду и пойдет в ученики к… краснодеревщику или стеклодуву, а может быть, и ювелиру… И что теперь? Изодранные в клочья пальцы рук, переломанные ноги, на совести труп девушки и оскверненный колодец и… драгоценные камни в золотой оправе…

Отлежался Йоханн-калека у Готлиба, а как на поправку пошел, выменял золото на деньги и отдал их в рост. Так и стал ростовщиком. А потом и дом купил. Тот самый, что на площади Захария из Градца. И годом позже, в тот день, когда погибла дурочка, родник из-под дома бить начал. А еще через год сама она явилась! Ровно в полдень, лишь часы на ратуше пробили… Пришла, воды набрала из источника, лик свой прекрасный подняла к Йоханну, бездвижному инвалиду, вечно сидящему у окна, и произнесла с улыбкой:

— Черт… Крестик, у тебя мой крестик, подарок госпожи. Отдай мне…

Отдавать Йоханну было нечего. Он и радовался, пока жить не устал и не понял, что смерь не придет за ним вовсе, если не отдаст он Марте то, что отнял когда-то. Но сколько не рассылал старый Йоханн по ювелирным лавкам писем с запросом, и сколько не глядел на дорогу, все без толку. Не приводила к нему судьба того, кому крест Марты достался, да счастья не принес.

***

— Что за чудо – эта вода! А не ссудите ли вы мне под залог распятия – червонного золота, старинного, с рубинами… деньжат. Всего на неделю! Или нет, нужда еще не крайняя, авось обойдусь!