Эдмунд Бойл был удивительным рассказчиком, и юные сестры Причард ждали его визитов так, как не ждали в детстве и прихода Рождества. Кузен Эдмунд, неотразимый, умный, острослов и шутник, дипломат, ловкий малый, подающий большие надежды. Да он всякий день при дворе и на приемах. А как бесподобно играет на гитаре.

Шестнадцатилетняя хохотушка Элизабет, еще не потерявшая детской округлости и непосредственности, при том, что формами уже была вполне расцветшая мисс и прехорошенькая, всё вертелась у зеркала, в сотый раз поправляя непослушный золотой локон. Он никак не желал прятаться под соломенной шляпкой. Девятнадцатилетняя Эмма — не столь миловидная, но удивительно хорошо сложенная шатенка, нетерпеливо поторапливала сестру.

— Лиззи, ну нельзя же заставлять себя столько ждать! Пудинг вот-вот остынет! А чай! Я приказала заварить его к двенадцати, а на часах уже пять минут первого. По твоей милости нам придется пить его холодным.

— Какой же чопорной занудой ты стала, Эмми. Или забыла, что Эдди для нас — не бог весть какой вельможа, а дружок детства. Это сейчас ты строишь из себя взрослую мисс, а когда-то носилась по нашему парку, как деревенская босоножка, и всё норовила расквасить себе нос или ободрать коленки. Неужто забыла, как однажды свалилась с чердака, — девушка вдруг осеклась, — тогда, после пожара…

— Лиззи, прекрати! Ничего этого не было. Вечно ты все выдумываешь.

Так, терпение мое лопнуло! Тебе не к спеху? Вот и славно! Я ухожу, а ты так и оставайся тут, приклеенной к зеркалу. Смотри, как бы тебя в него совсем не затянуло! Слышишь, из глубины уже идут какие-то странные звуки… Ууу… Может быть, это привидение?

Сестры с визгом бросились вон из комнаты, благо корзинка с провизией, заблаговременно собранная Эммой, была уже у сэра Эдмунда Бойла.

Место для пикника сегодня он выбрал сам — на самом дальнем конце поместья, под старым раскидистым тисом у ручья. Том самом месте, при встрече с которым воспоминания сами собой приходят в гости.

По-простому, прямо на траве, так любил Эдди, Лиззи расставила тарелочки с пудингом и фруктами. Эмма разлила по чашкам горячий чай. И, едва сдерживая нетерпение, девушки приготовились слушать светские новости, которыми кузен, отсутствовавший на этот раз дольше обычного, наверняка был переполнен, как этот чайник севрского фарфора цейлонской заваркой.

Но отчего-то Эдмунд был непривычно меланхоличен и тих. Едва перебирая струны гитары, он будто и не замечал ни кузин, ни обожаемого им пирога. Казалось, что стадо коров, пасущееся на том берегу, было ему сегодня милей всего на свете. Да и играл он, похоже, только им.

Сказать по правде, Эдмунд был совершенно уверен в том, что обе сестры влюблены в него без памяти. А как могло быть иначе? Он — блестящий светский кавалер, а они лишь недавно вышли из монастыря, куда были отправлены сразу же после того, как осиротели.

Так уж случилось, что в том страшном пожаре погибли родители и сестер Причард, и Эдмунда Бойла. Из родственников не осталось больше никого. И никто из местной знати не захотел заменить девочкам родителей.

Двенадцатилетнему Эдди повезло больше — его взял под опеку старший брат отца — достопочтенный сэр Ричард Бойл. Дал прекрасное образование, вывел в свет и привязался к нему, как к родному сыну. Своих детей у него не было, как никогда не было, по слухам, не то что жены, но и дамы сердца. Старый холостяк наблюдал жизнь со стороны, утешаясь тем, что к концу даже люди, обремененные большими семьями и неизбежными заботами, с ними связанными, остаются в беспомощном одиночестве. Но при наличии хорошего капитала и одинокая старость может быть комфортной. Что до Эдмунда, то он, бесспорно, скрашивал жизнь старика Бойла. Через него тот добирал то, что упустил в юности. И, конечно же, ему собирался оставить все свое состояние.

Эдди был всего лишь пятью годами старше Элизабет и тремя — Эммы, но навещал их, когда уже подрос, довольно часто в каникулы. И даже несколько раз они гостили в лондонском доме у сэра Ричарда. Год назад старика Бойла не стало, но к этому времени Эдмунд уже достиг совершеннолетия и забрал сестер из монастыря, оформив над ними опеку.

Кузен перестал перебирать струны гитары и наконец-то прервал молчание.

— Птички, сегодня мне не до светских сплетен. Да и что может быть скучнее описания раутов, на которых дутые петухи семенят по паркету об руку с расфуфыренными глупыми курицами, увешанными золотой мишурой и алмазами, большая часть из которых наверняка поддельна, а настоящие находятся в залоге у ростовщика, ибо жить на широкую ногу в столице безумно дорого. Да и Бог с этим!

С вами же я хочу поиграть сегодня в правду. И начну с того, что честно и откровенно признаюсь: я люблю совершенно искренне и глубоко вас обеих. И не только как брат. Но мы ведь не самая близкая родня — кузенами были ваш отец и моя матушка. Выходит, по закону брак между нами возможен. Мне лишь надо сделать выбор — которая из вас станет мне супругой. Ибо не далее как через три месяца отправляюсь я с дипломатической миссией в Индию, а до того времени просто обязан жениться и представить свою избранницу ко двору. Я надеюсь, что и вы, кузины, питаете ко мне те же чувства. Но не кинуть ли вам жребий?

Оскорбленная Лиззи порывисто встала и бросилась прочь. Пораженная Эмма так и осталась сидеть с чашкой чая в руках.

— Именно этого я и ждал от Лиззи! Зато теперь, Эмми, ты можешь, не таясь, сказать мне: помнишь ли, как погибли наши родители? Все эти годы я мучился вопросом, почему вас никто так и не захотел взять на воспитание. Вы же были такими славными малышками, хотя ты, насколько я помню, в детстве больше была похожа на сорванца. А как мы гоняли с тобой по пустоши диких кроликов, помнишь, Эмми? А помнишь ли ты, как я нашел тебя на все еще дымящихся развалинах, днём позже. Что ты там делала, Эмми?

— Эдди, я не хотела никогда и ни при каких обстоятельствах касаться этой темы, но раз уж зашел разговор о женитьбе, и дело осталось за малым… Я скажу тебе. Лиззи с рождения не в себе, она говорит с зеркалами, с ней случаются сомнамбулические припадки и… я точно помню, что в ту ночь, когда вы всей семьей гостили здесь, у сестры был очередной приступ. В полнолуние она всегда бродит.

Я помню наш пылающий дом и крестьян, прибежавших с фермы. Они таскали воду и что-то кричали, пытаясь сорвать с дверей раскаленные засовы. Я помню, как хлопотал над тобой викарий. А ты лежал, захлебываясь кашлем, прямо на клумбе с петуниями, оборванный и чумазый. А потом рухнула кровля… и пошел дождь. Такой сильный дождь, что и гасить ничего не понадобилось. Хотя, что там было гасить.

Лиззи нашли через сутки под этим тисом. В грязной ночной сорочке, дрожащую и полубезумную. Но одежда ее… На ней не было сажи… и она не обгорела.

— Эмма, ты хочешь сказать, что именно Лиззи устроила этот пожар, а потом сбежала? Но ведь ей было всего лишь семь лет.

— О, я не раз замечала, как любит она смотреть на пламя. Там, в монастыре, у нас было довольно для этого времени, но только Лиззи не гасила свечу даже ночью. Думаю, что лучшим для нее будет туда и вернуться. Пока она опять не натворила непоправимого или не убилась, свалившись во сне с какой-нибудь крыши.

— Да, я никогда не помню, что происходит со мной во сне, Эмма! И я не могу сказать — лунатик я или нет! Но я точно помню, как на следующий же день ты полезла в руины и что-то искала там! — прокричала разгневанная Лиззи. Она уже давно стояла за деревом и слышала всё, что говорила о ней Эмма. — Не это ли?! Смотри, Эдмунд, что я нашла сейчас на туалетном столике у сестры в спальне! Это же перстень миссис Бойл, Эдди! Я сразу узнала его! Это он изображен на ее парадном портрете, что висит в кабинете сэра Ричарда!

Девушка протянула руку Эдмунду, и он увидел на ее раскрытой ладони старинный золотой перстень с сапфиром. Кабошон был чуть сдвинут в сторону, приоткрывая тайник размером не больше половинки горошины.

— Да это фамильная драгоценность моей покойной матушки! Эмма, откуда она у тебя и… что было там, внутри?

— Мы играем в правду? Хорошо. Накануне трагедии я случайно увидела, как твоя мать, Эдмунд, что-то подсыпала в бокалы нашим родителям из этого перстня. Но поняла, что это, только тогда, когда среди ночи отправилась искать исчезнувшую из спальни малышку Лиззи. Мои родители — они были мертвы. Я… кинулась прочь из дому, но перед этим заперла снаружи и парадный выход, и черную лестницу на засовы, хотя уже явственно чувствовала запах дыма. Да, я хотела наказать тех, кто сделал это с нами, и огорчало меня лишь то, что не я, а Лиззи совершила поджог. Прости, Эдди, но о тебе я тогда совсем забыла. И слава Богу, что ты сумел добраться до окна. Ты всегда отлично прыгал. В детстве я так завидовала твоей ловкости и жалела, что не родилась мальчишкой. Лиззи я нашла под тисом, спящей на траве. Там ее и оставила. Я знала, что проспит она долго. Так бывало всегда после приступов.

Через сутки после пожара я вернулась на пепелище, чтобы забрать этот ужасный перстень. И нашла его в каменной нише, там, где накануне нашли тела достопочтенной четы Бойл. Та часть дома пострадала меньше всего, и твои родители, Эдди, не слишком страдали. Они просто задохнулись во сне. Наверное, и я тогда надышалась угаром, потому потеряла сознание. Ты сам и обнаружил меня, лежащую у входа.

Тебя, сиротку, пожалели. Нас же с сестрой никто не хотел брать под опеку, потому что считали маленькими преступницами, не имея на то никаких доказательств.

— Не имея до этой минуты, — еле выдавила из себя Лиззи, поправляя сестру. — Твой чай, Эдди. Всё, что оставалось в перстне, теперь лежит на дне его чашки! Я права, Эмма?

— Как никогда! Да, я еще в доме смешала яд с сахаром и положила его в твою чашку, Эдди. Она единственная тут без трещинок. Ты так любишь сладкое, братец! Наш неуязвимый везунчик Бойл. Вкусно ли тебе, дорогой? Лиззи, я все жалела тебя, скрывая, что этот негодяй разорил нас. Мы — нищие! Но разве сама ты этого не видишь? У нас в услужении лишь старая нянька, да и живем мы в доме управляющего, почти из милости.

Эдмунда пробил холодный пот ужаса, но, не подавая виду, он со вкусом отхлебнул давно остывшего чаю и промолвил:

— Славные мои, глупые кузины, да, я разорил вас дотла, продолжив дело моих родителей. А как вы хотели. Большая часть состояния нашего общего прадеда досталась вашей родовой ветви. Но Причарды никогда не были ни амбициозными, ни хозяйственными. Вечные балы да гости. И ничего для славы империи. Ах, перестаньте в ужасе таращить на меня свои ясные глазки. Я всего лишь поменялся чашками с тобой, Лиззи, потому что хотел прочитать твои мысли! Хвала Всевышнему, что тебе весь наш пикник не сиделось на месте. Ты так и не притронулась к чаю.

Оставим желание мстить и будем считать, что квиты. Ну как же славно мы развлеклись, кузины! Эта игра намного интересней, чем светские сплетни.

Ах да, самое главное! Будь моей женой, малышка Лиззи! Насколько я знаю, лунатики в состоянии навредить только себе, и то по неосторожности. А уж я за тобой пригляжу.

А за тобой, Эмма, присмотрят сестры-монахини. Собирайся.