Марион грустно посмотрела на себя в зеркало. Большие глаза с  профессионально растушеванными тенями и аккуратной подводкой, удлиненные тушью и без того необыкновенно длинные ресницы и четкая линия немного приподнятых от природы бровей делали ее лицо необычайно привлекательным. Казалось, она удивляется тому, что происходит вокруг, но уже не по-детски со всей чистотой и открытостью ребенка, а как женщина, знающая цену своей красоте, женщина, которая если и удивляется, то только тому, что кто-то не оценил все это в полной мере по совершенно непонятным для нее причинам. Ее величество Марион -  другого титула она не признавала.

Из окна, перед которым она сидела, виднелось несколько помпезное здание казино в розовато-сиреневатых ночных огнях, из которого мягко доносилась джазовая музыка. Луи Армстронг словно передавал эстафету магических звуков своей темнокожей соотечественнице первой леди джаза Элле Фицджеральд, и ее голос диапазоном в три октавы заполнял все пространство, нет-нет да и заставляя окружающих задуматься о чем-то вечном, не имеющем никакого отношения к жестокому и хищному миру казино, временами граничащему с безумием.

Лето в этом году было особенно знойным. Даже ночь не приносила своей обычной прохлады, а многочисленные иллюминации и подсветки на улице действовали на нервы как никогда, мелькая все время перед глазами. Нестерпимая жара объединилась с духотой, облепляя все тело с ног до головы, и струйки бегущего вниз по спине пота насквозь пропитывали вечерние платья дам и дорогие рубашки их кавалеров.

Но не это огорчало прекрасную Марион. Причина в данный момент была банальна до невозможности. Мужчина. И что в ней не так, в сотый раз задавала она себе этот вопрос. Она точно знала о своей необыкновенной привлекательности и сексуальности, данной ей природой по счастью от рождения. Точеная фигура, длинные ноги, темные струящиеся вниз шелковистые волосы и взгляд … О, этот взгляд! Он не просто проникал в сердце, он вползал в сердце мужчины змеей, медленно, вдумчиво, выверяя каждое движение, так как здесь не было места ошибке. Все выверено до мелочей – поворот и наклон головы, слегка приоткрытый рот, немного задумчивое выражение на лице и в то же время неукротимая энергия страсти, живущая в каждой клеточке ее совершенного тела. Мужчин словно обдавало ударной волной с посттравматическим эффектом, когда полностью или частично теряется способность мыслить здраво или мыслить вообще. Самый естественный природный инстинкт заполнял все их существо, придавая уверенность каждой части их тела, и только прикосновение к этой восхитительной женщине могло вылечить поразившую их столь внезапно болезнь. Гремучая смесь испанской и португальской крови временами делала молодую женщину неуправляемой, как энергетическое торнадо, и мужчины мгновенно попадали в самый эпицентр этого вихря страстей и желаний, превращаясь в безвольных и послушных ее сексуальному зову животных.

Так было не всегда. К своей вершине женственности и уверенности в себе она шла долго, взбираясь по отвесным скалам жизненных трудностей, преодолевая обезвоженные пустыни непонимания и равнодушия, кусая губы до крови после предательства друзей и близких. Там наверху сияла и манила своим теплым и ясным светом звезда ее удачи, и она, стиснув зубы, преодолевала одно препятствие за другим, не теряя при этом ни  женского шарма, ни доброты душевной, ни веры в себя.

И вот теперь что-то дало сбой. Все прикосновения ее Патрика были вымучены и фальшивы, как будто он это делал механически, по привычке, со скучающим выражением лица и ровным дыханием, что особенно злило Марион. «Нет, все лживо! Все! Не верю ни одному его прикосновению!» - стучало в висках Марион. « Ну, что во мне не так???» - отчаянно звучало в ее голове.

А он уже махал ей с улицы, выйдя из своего шикарного  Бьюика, и его ослепительно белый костюм подчеркивал нежный загар на его и без того смуглой коже, а черные слегка вьющиеся волосы были тщательно уложены личным парикмахером. «До чего он хорош!» - невольно вырвалось у Марион, и она медленно двинулась на встречу с мужчиной.

На улице на нее обрушился весь жар летнего воздуха, и духота, и невозможность избежать всего этого дискомфорта. Патрик  улыбался своей голливудской улыбкой и, как обычно, распахнул объятия, приветствуя ее. Она подняла голову и кокетливо наклонила ее чуть-чуть набок, отвечая на его приветствие улыбкой ангела ада. Их разделяло не больше трех-четырех метров, когда  Марион почувствовала, что по ее коже бегут мурашки, и что в груди неожиданно защекотало, словно счастливая парочка бабочек беззаботно порхала где-то внутри. А Патрик уже протягивал ей руку, и как только она положила свои горячие пальцы в его ладонь, он немедля притянул ее к себе, развернув спиной, и поцеловал туда, где на виске неистово пульсировала  вена.  Марион физически почувствовала, как каждая его клеточка, каждый сосуд, медленно и уверенно вливается в ее разгоряченное тело, и они становятся одним целым до дрожи, до исступления, до потери рассудка.

«Стоп! Снято!» - с облегчением выдохнул из себя  магические слова режиссер и повернулся к ассистентке, держащей наготове крошечный поднос с чашкой дымящегося бразильского кофе.