«Смотри, опять она пришла», - встревожено чирикнула юркая Амбра, обращаясь к дремавшему на жердочке под потолком клетки коричневому сонному воробью с белым брюшком, которое ей было особенно хорошо видно в утренних лучах тёплого солнца северной Италии. Амато, а именно так звали её друга, с которым она делила небольшое пространство деревянной клетки с куполообразным верхом, всё ещё досматривал свой сон, и ему никак не хотелось просыпаться.
Для этого была веская причина – ему снилась та самая приветливая роща, те самые сочные шелковые травы и те самые загадочные облака, повисшие, как надорванное кружево, над головой, которые он видел в последний раз много дней назад, когда случайно попал в силки деревенского мальчишки, а вскоре был продан башмачнику Уберто. Башмачник был добрым одиноким немолодым человеком и сразу полюбил птичку. Сам сделал клетку с домиком на полу, где Амато прятался в холодные и пасмурные дни. Сам придумал ему имя, которое означало «любимый» и сам кормил с руки и гладил по маленькой голове с коричневой «шапочкой» всякий раз, когда делал перерыв в работе и особенно перед сном.
Амато довольно быстро привык к новому месту, но привыкнуть к новой жизни так и не смог. Одиночество не украшает ничью жизнь, а потому башмачник, понимая это, как никто другой, вскоре принёс Амато подружку – аккуратную кругленькую буро-серую пташку, тихую и немного напуганную происходящим. Впрочем, вскоре она осмелела и уже с утра чирикала о том и о сём, суетливо прыгая по клетке, перелетая то и дело с жердочки на жердочку.
Вот и сейчас она никак не могла оставить без внимания появление в мастерской Уберто молодой девушки Виолетты, жившей по соседству и зачастившей к одинокому мастеру в последнее время.
«Да, проснись же ты, наконец! Она сегодня опять принесла туфли в починку. Это сколько ж у неё пар должно быть, чтоб ходить сюда почти каждый день, - недоумевала птаха. – А, может, она и не свои вовсе носит, а подружек своих, чтоб была причина сюда заявиться», - возмущалась вторжением соседки неугомонная Амбра. Она была убеждена, что это их дом, их башмачник, их мастерская, а девушка сюда зачастила неспроста. Как Амато ни старался убедить её в том, что девушка годится хозяину в дочки, никак у него это не получалось. Амбра вбила в свою маленькую головку, что на хозяина «глаз положили». Да и сам Уберто, хоть и понимал, что Виолетта юна и наивна, не мог уже и дня без неё прожить. С другой стороны – жених он был завидный: дом и мастерская под одной крышей, в доме всё на своих местах в полном порядке, деньги почти не тратились, да и на кого их было тратить, если он один, как перст. А тут соседка, как подарок судьбы. Он, конечно, спрашивал себя, что она в нём нашла, и всякий раз убеждался, отвечая себе на этот вопрос, что достойный он человек и хорошая партия для любой девушки.
Но с решением не спешил.
Амато же никак не мог понять, зачем люди строят себе клетки. Кто побогаче – такие большие из дорогого камня с мраморными фонтанами и фруктовыми садами, кто победнее – дома попроще с маленькими вазонами перед входом. Для него домом было небо над головой, оливковые рощи, где можно укрыться от дождя и зноя, ручей с чистой и вкусной водой, скользящий змейкой между блестящими камнями на опушке, и шелковистая трава, дающая прохладу в летний полдень. Он с грустью думал о том, что даже в компании весёлой Амбры он не был так счастлив, как тогда на свободе, где день был полон событий, а ночь приносила долгожданный отдых и сладкий сон. «Вот если обратно в рощу», - часто думал он, поглядывая на Амбру. Но Амбра была поглощена одной мыслью о молодой девушке, такой навязчивой и надоедливой по её мнению.
А что же девушка? Она была счастлива, как никогда. Её восторженное сердечко так и выстукивало имя любимого «Уберто-уберто-уберто…», а вечером, когда она засыпала безмятежным сном, ей непременно снились цветы в полях, сочные персики с золотистыми боками на красивом блюде, красное, как закат, вино в хрустальном бокале и любимый Уберто. Она ждала и чувствовала перемены в её светлой и безгрешной жизни, перемены, о которых мечтает каждая девушка в её возрасте.
Она любила приходить в мастерскую к башмачнику, любила с ним разговаривать, любила слушать его рассказы о жизни и о хороших людях, которые его окружали. Ей казалось, что счастье – это его маленькая мастерская, неухоженные цветы в вазоне у входной двери, молчаливый и грустный дом и кухня, на которой редко топилась печь для приготовления ужина. Она уже представляла себя хозяйкой и на кухне и в спальне и в маленькой гостиной, куда будут приходить друзья и родственники в праздничные и выходные дни. Эти мысли согревали её и давали надежду на лучшее завтра.
Амато, наконец, окончательно проснулся, неохотно попрощавшись со своим таким родным сном, и открыл глаза. Первое, что он увидел, была девушка. Он внимательно на неё посмотрел, как будто пытался понять искренность её чувства к хозяину, и вдруг отчётливо понял, что она ему нравится. Не только своей молодостью и неискушенностью, но и вдумчивым взглядом, с которым она смотрела на башмачника, вкрадчивым голосом и весёлым озорным негромким смехом то и дело нарушавшим унылую тишину дома. Она всегда приносила немного зёрен и кормила с ладошки птиц, при этом напевая какую-то незатейливую народную песенку. Амато так и хотелось ей подпеть, но он был занят обедом – клевать и петь одновременно у него не получалось.
Сегодня всё было каким-то особенным. В воздухе парили флюиды надежд и перемен. Уберто с раннего утра сидел на своей грубо сколоченной табуретке за рабочим столом, на котором аккуратно разложил инструменты и теперь чинил туфли одной состоятельной и довольно капризной дамы. Она могла бы относить обувь в починку другому мастеру, но Уберто был мастером с фантазией. Починить мог любой. Починить так, чтобы туфли превратились в волшебные туфельки Золушки, мог только один башмачник в городе – Уберто. Он терпеливо выслушивал её замечания по поводу того или иного стежка, проложенного по её мнению неровно, или её пространные речи о том, как нынче стало дорого чинить, а тем более делать на заказ новую обувь. Ей-то это было точно по карману – она слыла богатой вдовушкой местного купца, державшего небольшую лавку скобяных изделий. Была у Уберто мысль, что ходит она к нему не только обувь чинить, но не пришлась она ему по душе, так что дальше отремонтированной обуви дело не продвинулось.
Вот и сегодня эта напыщенная дама появилась, едва Уберто открыл двери своей мастерской. Поздоровавшись, она долго рассказывала ему, как плотно поела ветчины и сыра с фруктами накануне перед сном, а потом всю ночь ворочалась с одного бока на другой, и снился ей большой и волосатый людоед, который подносил её, дрожащую от ужаса, к своему огромному, как пропасть, рту и пытался её проглотить. «И чего не проглотил», - с иронией подумал башмачник, но для порядка повздыхал и поохал в нужных местах.
Он уже не чаял дождаться её ухода, когда в дверь заглянуло любопытное личико Виолетты. Женщины, увидев друг друга, холодно кивнули в знак приветствия, капризная дама неохотно попрощалась с Уберто и покинула мастерскую. Её место тут же заняла взволнованная неожиданной встречей Виолетта. Взглянув на неё, Уберто, сам того не ожидая от себя, вдруг сказал: «Распрекрасная красавица, выходите за меня замуж. Будем утро вместе встречать».
Ночь после свадьбы выдалась на редкость прохладной для этого времени года. Счастливые молодожёны проводили гостей и удалились в свою спальню, которая была наполнена запахом роз и лилий, как будто все цветы мира посылали поздравления и желали счастья двум влюблённым.
Амато и Амбра уже дремали в своей клетке, украшенной по такому торжественному случаю свежей травой и полевыми цветами, когда рядом кто-то остановился, прошлёпав босыми ногами по деревянному полу, и стал открывать замок на дверце клетки. Птицы тут же проснулись, обеспокоенные внезапным шумом, но увидев счастливое лицо Виолетты, успокоились. «Наверно, пришла сказать спокойной ночи, она ж теперь здесь хозяйка», - подумали они. Замок не сразу открылся, но когда Виолетта распахнула дверцу из медных прутьев, она с улыбкой сказала: «Летите, птички, а я уж тут останусь. Где вам, птицам, неволя, нам, людям – дом и счастье».
|