— Бракованная, — брезгливо отбросил в сторону щенка маститый астраханский кинолог Шухевич, — пигментация нарушена. Смотри, Лариса, тело в множественных пятнах, а шерсть белая. Потом вырастет — серые пятна начнут вылезать, как горох по всей поверхности. Клеймить не буду — у "французов" это брак. Избавься от нее. Подари кому-нибудь, что ли, не позорься. И лучше не показывай никому. А ничего так собачка, крепенькая, конституция, вроде, правильная... Жаль. Давай следующего!
Белянка, бесцеремонно сброшенная на пол с теплых человеческих рук, с безотчетным страхом крутила головой и разглядывала то лысую физиономию специалиста, то поджатые губы хозяйки, то мать, лежащую в загородке, с вечно голодными семерыми ее братцами и сестренками. От грубого мужского голоса и заискивающей женской речи ей вдруг стало так плохо, так непонятно, так пусто, что защипало в носу, и туман спустился на недавно открытые щенячьи глаза.
Она уныло поплелась поближе к своим. Но свои, чувствуя, что вчерашняя любимица нынче вышла из фавора, не обратили на нее никакого внимания, продолжая неустанную борьбу за мамкины сиськи. Щенки толкали ее толстыми упитанными задами, а хулиган Черномаз даже попытался куснуть за лапку. Мама, всегда такая нежная и теплая, такая добрая и родная, высунув розовый язык, смотрела сейчас куда-то вдаль, и делала вид, будто ее ласковой беленькой дочки с черными ушками-лопушками больше на этом свете не существует.
Собачка ушла в дальний уголок загородки, прижала к себе резинового клоуна и тихонько заскулила. Маленький черный носик захлюпал мокрыми ноздрями, из фиолетовых глаз покатились слезы и нестерпимые боль и страх застряли в горле тяжелым распухающим комом. Жизнь ее была кончена — она никогда не станет полноценной собакой, у нее никогда не будет хозяина, ее никогда не будут любить.
Вечером к хозяйке пришла знакомая девочка-подросток: худая, высокая, нескладная, с красивыми миндалевидными глазами, намекавшими на будущую женскую красоту. Белянка знала эту девочку. Она часто приходила играть со щенками, трогая их мягкие плюшевые бока и гладя нежно-розовые животики. Сегодня они долго разговаривали о чем-то с хозяйкой на кухне, потом девочка вышла, подошла к Белянке, подняла ее на руки и что-то все говорила и говорила — добрые звуки текли в ушко щенка, успокаивая напрочь разбитое сердце. Собачка мирно угнездилась, прижавшись к едва наметившейся груди, и, уткнув нос в подмышку, начала лизать приятную гладкую кожу. Глаза ее сами собой закрылись, и захотелось пискнуть что-то похожее на слово "мама". Расслабившись от вновь обретенного тихого счастья, она даже не заметила, как девочка покинула квартиру и унесла ее из неласкового родного гнезда навсегда.
Потом был другой дом с непонятным запахом и пожилые чужие люди. Все тискали ее животик, тормошили и целовали в нос. Ей не всегда это было приятно, но она терпела — ведь она "бракованная" и, значит, жаловаться на жизнь ей не пристало. Собачка не понимала своей дальнейшей судьбы — эти взрослые седые люди отчего-то не казались ей своими. От страха она часто скулила, успокаиваясь только на руках у девочки.
Через неделю Белянку поместили в картонную коробку без верха, устланную мягким одеялом, поставили коробку на заднее сиденье большой машины и куда-то повезли. Девочка сидела с нею рядом, опустив руку на ее дрожащий бочок. Равномерный гул мотора, тряска, тошнотворный сладкий запах, исходящий из висящей на зеркале пластмассовой рыбки, пугали щенка. Время от времени девочка доставала ее и брала на руки. В окошко ей было видны сначала коричневые жаркие степи, странные двугорбые животные, потом широкая река, а потом много-много зеленых деревьев по краям дороги, и стада страшных рогатых черно-белых зверей, пасущихся на полях. Иногда ее тошнило от всего этого, но она только тихо икала и терпеливо ожидала остановки.
Машина останавливалась, и девочка спускала ее на пыльную придорожную траву, пахнущую сухостью и бензином, и говорила ей "пись-пись-пись"... Однажды, когда Белянка от страха перед жирным слепнем неожиданно описалась, ее наперебой стали все хвалить и долго, как-то по особому гладить по голове и брюшку, приговаривая: "Вот, умница, вот молодец! Пись-пись-пись...". Связь между хорошими словами и тем, что она насикала на травке, собачке понравилась, образовав в зарождающемся мозгу первую цепочку понятий о воспитанности.
Дорога закончилась тихим зеленым двором из двухэтажных домов и сараек. Яркое вечернее солнце приятно щекотало растопыренные уши и совсем не жгло, как раньше, — там, в другом городе, где она родилась. На шее Белянки красовался розовый бант — девочка повязала его перед самой остановкой, смеясь при этом веселым, хрустальным смехом.
— Добро пожаловать в Ярославль! — к машине подходили старушки со скамейки и их кошки. Прибежал дворовый пес Джон. А из подъезда вышли молодые и красивые мужчина и женщина. Люди целовались, говорили друг другу много разных слов. Звуки то вспыхивали искрами радости, то журчали мягкими круглыми ручейками. В них было слышно музыку добра.
Собачка смотрела на людей из своей коробки и почему-то почти не боялась. Кто-то постучал пальцем в стекло, и она тут же спряталась, но любопытство взяло верх, и она снова привстала, нервно дрожа от восторга и страха одновременно. Потом ее довольно бесцеремонно вытащили на божий свет, и все заахали, засюсюкали, трогая ее шерстку, пухлые бока и перебирая пальчики на лапках. Бант развязался и упал на землю.
Ее притащили в дом и положили в другую коробку, побольше, с красным атласным одеялком на дне и с оборками из старой тюли по бокам. Мужчина долго сидел у ее новой постельки и низким голосом что-то ей говорил, улыбаясь при этом. Из-за нервного потрясения она ничего не понимала, все звуки сливались в гул какого-то водопада. Человек, качая головой, продолжал говорить, приглаживая ей животик и постепенно она начала разбирать одно повторяющееся много раз слово: "Дора, Дора, Дора...".
Каким-то чудом ей стало понятно, что это ее имя. Ой! Настоящее собачье имя? Как у всех? И никакая она не бракованная, и этим людям совершенно наплевать на отсутствие у нее элитного паспорта и красивого клейма в левом паху? Ура!!!
Дора вскочила, приподнялась на задних лапах и лизнула мужчину в лицо, потом еще и еще... Она дрожала от возбуждения и совсем потеряла голову. Это был ее настоящий хозяин, это был ее крестный отец, папа, подаривший ей настоящее имя. Собака лизала и лизала этот человеческий нос, глаза и губы, что приговаривали сейчас, повторяя самые сладкие на свете звуки: "Дора, Дора, Дора!!!".

* * *