Служил я тогда в милиции. Сержант, старший автопатруля. Машина – «Жигули-шестерка», раскрашена под канареечку, мигалочки, сирена, все дела. Служба как служба: катайся по району, да покуривай.
И вот как-то раз уселся к нам замполит РОВД — Муромов Олег Васильевич. Службу ППС, говорит, проверю, да и вообще, посмотрю партийным оком как да что. Подполковник уже, лет под пятьдесят мужику, тощий да лысый, все к пенсии готовился.
Не любили мы его — не мент он был. По разнарядке из райкома назначенный. То ли бывший воин, то ли гебешник. Хрен его знает. Сухарь, службист, вечно привязывался на разводах, заставлял устав ППС читать да правила применения оружия, и за отсутствие свистка или носового платочка жестоко карал.
Слова, блядь, высокопарные знал: «Родина, партия, доверие народа, все как один умрем» и всякая прочая лабуда. А сам, сука, на работу в штатском ходил и переодевался в кабинете. Это чтоб случайно не встрять в какую историю по дороге. Таких педрил в ментовке пруд пруди. Ссат, чего там! Вдруг, хулиган в автобусе или пьяная рожа какая? Встревать надо — форма ж на тебе. А тут прикинулся дурачком, да и гори оно все синим огнем.
— Садитесь, — говорю, — Олег Василич, вперед к рации, прокатимся по району.
— Да нет, уж я сзади.
А район у нас рабочий, народ простой, как три рубля. Выпить любили, ну, а как выпьют — никакой мент не страшен, будь он хоть генеральского звания. Без авторитетов. Весь авторитет — на наглости нашей и держался.
Только я сел, рация трещит: в винном отделе драка.
— Где? — спрашиваю.
А дежурный мямлит: "Э-э-э, в пятом гастрономе, на Панина. Уже стойку своротили!"
— Понял. Пятый, это у нас что? Мавзолей? Значит, в Мавзолее, так и говори. Едем.
Смотрю, насупился наш Олег и что-то в книжечку настрочил. Чего, думаю, строчит, пень замшелый?
Приезжаем. В винном мочилово. Человек пять на пять, остальные орут, грохот, дым коромыслом. Продавщица с кассиром решетку прикрыли и лыбятся. Интересно же. А вот и менты — сейчас еще интересней будет!
Мы с напарником пропускаем нашего замполита вперед (командир!), а тот упирается, и за косяк схватился. Не хочет нюхать правды жизни! Непартийно здесь как-то. На портовый вертеп похоже. Не по-социалистически. Смотрит на меня жалобно. Стоим, приказа ждем, мешкаем, вместо того чтобы порядок наводить. На нас смотрят люди, ждут, когда им пиздюлей давать начнут, а этот молчит и пятится.
Честно говоря, с непривычки жуткая картина: алкогольная вонь, потные тела, толпа, ор, битое стекло по полу. Пьяные все поголовно, дракой разгоряченные. Страшновато.
Думаю, хер с ним, с Муромцем этим. Пусть стоит, где стоит. Иду в толпу. Громко (надо обязательно громко, чтоб громче всех) ору благим матом. Типа: "Какого хуя здесь происходит, хули столпились бараны, ну-ка все на выход, блядь!" И толпа начинает рассасываться. У стойки возятся несколько богатырей засушенных. Таскают друг друга за грудки, норовят коленкой пихнуться, плюются. Подхожу к тому, который меня видит. Это обязательно. А то схватишь сзади — обернется и врежет не глядя. И не припишешь сопротивление — не видел, и все!
Смотрю, хватку тот ослабил, на меня оборачивается. Бью — гадом —  под колено, он валится. На него падает другой, этому уже сверху коленом в бочару. Оба затихают. Поворачиваюсь — остальные уже успокаиваются. На хер с ментами связываться? Вона, как лихо двоих свалил. Видно, каратист. Счаз и нам наваляет! При этом, я еще и ору что-то: лежать, разойдись, пришибу с добавлением ненормативной лексики.
Через пять минут — тишина. Пятеро взяты в плен. Приехала подмога, и началась погрузка дров.
Долго выслушиваю нудные наставления взбодрившегося замполита. "Что это за слова, сержант! Вы превышаете пределы!" А под конец: "Вы что, с ума сошли?"
— Нет, — говорю. — По уставу все!
— Как вы могли святым для советского человека словом винный магазин обозвать, да еще в радиоэфире, — он поднял палец вверх и закатил глаза.
А я хитрый — студент, бля, образован.
— Чего ж тут святого? Во-первых, этот магазин с момента постройки так наш трудовой народ называет, а во-вторых, мавзолей, согласно Брокгауза и Ефрона, — это просто постройка на месте захоронения. Их еще при Хаммурапи строили.
А он тихо мне так: "Ну, сука, я тебе этого Хаммурапи припомню! Я тебя научу Родину любить!"
После рапортов в дежурке — опять на маршрут.
А водила у меня, Санька Конечны (чех недорезанный), ебака был страшный. Ни одну бабу стоящую на улице не пропускал.
Едем, дело уже к ночи. Прямо по проезжей — две шалавы. Ноги — во! Сиськи — во! И пьяненькие в самую меру! То, что надо!
Если б не этот партиец в машине. Эх-х!
Проезжаем мимо девок, медленно. Окошки открыты. Одна: "Эй, мальчики! Покатайте!". А мы с Сашкой на них даже не глядим, морды отвернули.
Олег Муромец окно открыл и чего-то девочкам ляпнул. Они от его рожи, хихикая, шарахнулись. Тот водиле: "А чего это вы к девушкам-то так, а, Александр?"
Тот помолчал и вдруг неожиданно брякнул: " Да если б не вы, Олег Василич, я бы их, наверное, уже минут пять, как драл!"
— Как?
— А как дерут? Вот тут, где вы сидите, и драл бы!
— Это в служебной милицейской машине? На маршруте патрулирования?
— А какая разница?
Саше, видимо, хотелось продолжить тему и рассказать Муромцу о Камасутре в автомобилях разных марок (а у него был богатый опыт!), но я сильно ткнул его в ляжку. Он меня понял, и тут же начал хохмить, превращая все шутку. Но я-то знал, что Саня не шутил: драл бы, и еще как драл!
Потом, уже ночью, мы долго искали какой-то пеший патруль, что не отвечал на вызовы замполита. Тот велел ехать в кинотеатр "Октябрь" и долго стучал внутрь. Открыла бабуха-сторож. Он прошел внутрь и через некоторое время с пинками, выгнал оттуда двоих молодых пепсов, застегивающих на ходу портупеи. Долго их чморил и все что-то писал в свой блокнотик.
Попали ребята! Натопались пехом-то, решили посидеть в холле кинотеатра, да видно уснули. Будет им теперь клизма двухведерная.
Рация вдруг ожила: "Сто тринадцать, сто тринадцать!!!"
— На приеме!
— Только что в соседнем районе угнана машина ВАЗ 21011 зеленого цвета. Номер 43-56. Движется по направлению к нашему району.
— Понял, сейчас выставимся на Тутаевском шоссе. Товарищ подполковник! Скорее! — Докладываю обстановку. Муромец оживляется. Есть шанс отличиться — поучаствовать в захвате преступника. За раскрытие по горячим следам поощрение полагается. Заставляет меня пересесть назад, хватает рацию, начинает лихорадочно уточнять детали у дежурного. Жмет не те кнопки, дергается весь, нервничает... Завелся, ленинский сокол!
Только подкатываем к Тутаевскому шоссе, по нему, в сторону поселка Норское, на бешеной скорости проскакивает зеленая копейка. Она! Я командую: "Саша, взять!!!" Муромец недоволен и дублирует мою команду: "Во что бы то ни стало — догнать!"
Сашу я знаю. Если ему сказать, что все можно — лучше закрыть глаза и не видеть, что он творит на дороге. Обычно я так и делаю, чтобы не расшатывать свою нервную систему понапрасну.
Наш водила внимательно посмотрел на подполковника и вежливо переспросил: "Взять?"
Тот, вытаращив глаза, заорал: "Давай, блядь, быстрее!!!"
И освобожденный и вдохновленный полномочным представителем КПСС, Саня щелкнул тумблерами сирено-мигалок и нажал на газ.
Что тут началось! Нас прижало к спинкам сидений и давило, не отпуская. Как назло дорога была свободна, и машина неслась, как пуля из ружья. Привыкший к Сашиной езде, я был даже удивлен его новыми способностями выжимать из шестерки такую скорость, коей она не могла выжать в принципе. Но у него — ехала! Стрелка спидометра упала на двести и ни разу не дрогнула!
Фонари и деревья мелькали, как заборы. Ухабы и ямы пролетались незаметно. Горящие окна домов сливались в длинные световые пятна.
Мы влетели в поселок Норское. — Ага! Впереди замаячила корма угнанной машины. Номер 43-56. Есть!
— Попался, сука, не уйдешь!!! От меня еще никто не уходил!!! — Сашкин азарт был диким азартом древнего охотника из джунглей, несущегося с копьем на кабана. Откуда у флегматичного чеха такой безумный прорыв чувств за рулем? — Не ведомо.
Увлеченный погоней я забыл о замполите, который как-то примолк,и, держась за ручку над дверью обеими руками, тихо сопел. Из-под надвинутой на уши фуражки обильно струились ручейки пота.
Лицо Муромца было белее мела. И еще более побелело, когда Саша пошел на обгон зеленой копейки и готовился ее придавить к обочине. Орет сирена, на домах сполохи мигалок, воют несущиеся рядом машины, кричим мы с Сашкой — жуть!!! Полная жуть!
И вдруг замполит неожиданно визгливо заорал: "Стой, стой, стой!!! Хватит, все, хуй с ним, пусть едет!!!"
Саша повернул недоуменное лицо, а я, перегнувшись к ним и махая перед лицом Муромца пистолетом, крикнул: "Да ты чо! Возьмем сейчас, пиздец уже ему!"
"Стой!!! Я приказываю!!! Стой!!!"
Саша сбросил газ, и копейка унеслась в небытие...
— В отдел! Пожалуйста! — взмолился Муромец, и словно извиняясь, сказал: «Его в Тутаеве перехватят...» – А потом тихо так: "Ребята, мне на пенсию скоро..."
Когда мы ехали обратно, подполковник не смотрел нам в глаза и ушел, не попрощавшись. Нам с Сашкой показалось, что в салоне здорово попахивало чем-то очень знакомым.
А через неделю Муромец уволился на пенсию. И так и не научил меня Родину любить...
И пришлось мне самому этому учиться.

* * *