Напутствие

Сиренью пылающий куст,
И возгласа ясного рост,
Слова из божественных уст,
Как чудо старинных берёст:
"Так вот. Ты искупишь грехи,
Дорогой оставшихся лет,
И мукою будут - стихи,
И ты в наказанье - поэт".

- Избавь меня, Господи, стой!
Не выдержат плечи мои,
Я слаб, и увы, не святой.
И слово свое измени!
Страдания не для меня,
Коль вера и страсть впереди,
Боюсь, что не хватит огня...

"Я слов не меняю. Иди!"

1999 год.

Кредо

Что время? – песок, утекающий в век,
Где звезды томятся в бессонном бреду,
Зачем ты пришел в этот мир – человек,
А я за тобой, как за Богом бреду.
Зачем, ты не знаешь, нам мыслить дано?
И сердцу с душой волноваться и жить,
Когда б,  не любовь, я бы сгинул давно,
Не храмом, а ею готов дорожить.


А все остальное, то скука и лед,
Плевать мне на жемчуг  и золота вязь,
Мне родина – поле, а ветер мне мед,
И побоку царь и чиновник, и князь.
По той стороне пролегает мой путь,
Где песня, как птица, пьет воду из рек,
Где ночь не дает до утра мне уснуть…
Что – время? – песок, утекающий в век.

21-ый век.

Дух  Самарканда

На атласе подушки чайханы
дух Самарканда тихо притаился,
сегодня ночью вдруг он мне приснился,
приплыв по звездам с дальней стороны.

И растревожил мысли и стихи,
пытаясь так вернуть воспоминанья,
но получались только - поминанья,
и прошлого неясные штрихи.

Я был в полете, будто бы пчела,
по майским клумбам розы опыляя,
летел к росе, в сады земного рая,
где дух касался моего чела.

Ладони гладили у древних стен глазурь,
нагретую палящим южным солнцем,
и открывались тайные оконца,
в историю здесь бушевавших бурь.

И сквозь порталы мудрых медресе,
гремели барабаны Тамерлана,
воителя, джигита и тирана,
и Самарканд блистал во всей красе.

И старая узбекская пиала
околдовала тело дивным чаем,
и времени полет не замечая,
меня воспоминаньем обожгла!

На атласе подушки чайханы
дух Самарканда тихо притаился,
сегодня ночью вдруг он мне приснился,
приплыв по звездам с дальней стороны.

Май 2009 года.

Если буду обманут

Если буду обманут,
Что бессмертна душа,
Горевать я не стану –
И уйду не спеша,
За высокие горы,
Где снега голубей,
Где подарит просторы
Мне чета голубей.

Растворяясь в пространстве,
Как туман в сентябре,
Я вернусь после странствий,
На попутной заре.
И пойму, что обманут,
Что бессмертна душа.
Торопиться не стану,
Буду жить не спеша.

Октябрь 1999 года.

Лунная дорожка

Кинерет*, лунная дорожка
Трепещет золотым огнем,
Там от церковного порожка
Мы с берега по ней пойдем.

И ощутив прикосновенье,
Святой воды прохладный ток,
Нам не изменит провиденье,
И будет прав тогда пророк,

Твердя, что жизни неземной,
Как и в любовь, достойно верьте,
Тогда над темной глубиной,
Пройдете просто, как по тверди.

--------
*Кинерет - (с иврита) скрипочка, озеро в Израиле, где по преданию Христос шел по воде, как по тверди (авт.).
1998 год.

Картина

Сначала кисть и краски. Полотно.
Прищурить глаз, подумать, сделать выбор,
Для натюрморта приготовить рыбу,
И непременно зелень... И вино...
Кувшин вина, как это было встарь,
И тыкву рядом и морковь с салатом,
И яблоки из утреннего сада...
Зажечь свечу и... ( где же киноварь),
Ах, вот она, ну как без киновари...
Присесть в сторонке наблюдая все,
Что вскоре будет перенесено,
На полотно... Которое подарит
Покой желанный и удовлетворенье...
Все есть - и к краскам - вдохновенье...
Да вот беда - нет яркого уменья -
Рисовать.
И остается только сожаленье...

Я не умею рисовать,
Как жаль,
Я не умею рисковать,
Как жаль.
Я эту жизнь менял, раз пять,
Как жаль,
Я не могу себя распять,
Как жаль.
Чтобы кричали там, внизу,
«Как жаль!
Что кровь Его кропит лозу,
Как жаль!»
Что время к детству не течет,
Как жаль,
Что в божье дело лезет черт,
Как жаль.
Что опадает цвет любви,
Как жаль,
Что уплывают корабли,
Как жаль.
Я не умею рисовать,
Как жаль,
Я не могу себя понять,
Как жаль!

1998 год.

Звонок в прошлое

Набираю номер, и гудок,
Словно паровозный, отдаленный,
Мчит по проводам наискосок,
Проскочив, на светофор зеленый.
И пока сигнал в Москву свистит,
И знакомый голос отзовется,
Мысль моя по линии летит,
Мимо деревеньки и колодца.
Мимо леса, запаха грибов,
Мимо плеса босоногой речки,
Где заката солнечную кровь,
Провожает одинокий кречет.
Боже мой, как держит за грудки,
Этот край меня, почти чужого,
Где я вере предков вопреки,
Стал по-русски мыслить с полуслова,
И питался родником из недр
Той таинственной непокоренной силы,
А татарин ты, еврей, иль негр –
Души всем нам Русь перемесила.
И теперь я болен без корней,
Новые (из древних) отрастают,
Может быть, они и впрямь верней,
Только я смотрю на птичью стаю,
Что так плавно улетает вдаль,
Высоту, как сладкое, смакуя,
И моя уставшая печаль
Недолетом к другу не рискует…
А гудок, повторами звеня,
Будит и друзей, и всех на свете,
- Да, алло, конечно, это я,
Что, старик, как там жена и дети?

Июнь 2003 года.

Записка для стены плача

Стена, оплаканная Богом,
прошу тебя, не торопи,
весны цветущую дорогу,
и все признания стерпи.
Прими в записках скоротечных
молитв и просьб, и мыслей свет,
прости нас грешных и беспечных,
позволь дожить до склона лет.

Укрой от бурь сирот бездомных,
дай в праздник хлеба и вина,
и накорми людей голодных,
и счастья дай познать до дна.
Сердца не обжигай ты местью,
не вынимай из ножен сталь,
и пусть не завистью и лестью,
а добротой мир процветал.

В слезах летят к тебе молитвы,
не пропусти ни слова в них,
низвергни зло на поле битвы,
в надежду превратив мой стих.
Стены холодные каменья,
примите исповедь мою,
и, в веру превратив сомненья,
я славу Господу спою!

28.04.10.

Люблю пейзажи

Люблю пейзажи, растворяюсь в них,
В чертах простых вопросы и решенья,
От суеты непрочной утешенья,
Под летний сон берез и облепих.

И ощущенье, будто ты – не ты,
А пчелка, подлетевшая к соцветью,
Где яркий жемчуг на росе столетья,
Хранят в ладонях дивные цветы.

И вдалеке туман - седой аскет,
В низинах гор, плывущий, вдоль ущелья,
Где грусть моя, сменившая веселье,
Царь-камню шепчет юности секрет.

У озера прохладу обниму,
Почувствую, как жизнь, преображаясь,
Презрев судьбу, ее шипы и жалость,
Вдруг снова у любви моей в плену.

И словно луч закатного огня,
Я от пейзажей ухожу наполнен:
Небесным светом, звоном колоколен,
Сознаньем непотерянного дня.

Покой оставив, несомненно, там,
Где в тишине от Матери-Природы,
Я принимал картин прекрасных роды,
И с ними шел за Богом по пятам!

Март 2001 года.

Не верьте сентябрю

Не верьте сентябрю, как я, не верьте,
Он не везде: дожди и желтый лист;
Окно, печалясь о тепле и лете,
Роняет слезы. Воздух звонко чист.

И хочется к камину, плед к коленям,
И кофе с коньяком - согреть ладонь,
Прикрыв глаза, увидеть бег оленя,
В сыром лесу, где лиственный огонь,

Сжигает старое, и к зимнему ненастью
Любовь готовит жить и ждать весны,
Не верьте сентябрю, но верьте в счастье,
Что у апреля помыслы ясны.

Как многолик сентябрь в столице мира,*
Близнец июлю, лету - кровный брат,
И жаркий полдень бывшего кумира,
Не тронет желтизною вечный сад.

"Очей очарованье" здесь забыто,
Без Осени мне не хватает сил.
И за плечами суеты и быта,
Несу свой крест, сквозь пальмы и "хамсин".

* Иерусалим.
** Ближневосточное пекло.

Сентябрь 2003 года.

Страдания по первому снегу

Я помню, как ложился первый снег,
Как безнадежно первые снежинки
Собою остужают землю. Вслед
За ними новые несли свои пожитки.

Как воины передовых рядов,
Они погибнут, жизнь, отдав землице,
Чтоб после, белоснежнейший покров,
Искрился бы на солнечной зарнице.

И, как ни жаль, – без первых – никуда,
Таков закон божественной природы,
И времени тугие провода
Гудят от изменения погоды.

И я ловлю снежинку на ладонь,
И от тепла текут сквозь пальцы слезы,
На осени угаснувший огонь,
И на уснувшие (до теплых дней) березы.

Январь 2004 года.

Зима потеряна навечно

Зима потеряна навечно,
Хруст наста – сон,
И вдоль страны, и поперечно –
Иной фасон.
Глаза закроешь – снег да ели,
Огонь в печи.
Откроешь, – пальмы, птичьи трели,
Ну, хоть кричи.

Друг говорит: «Да брось, уж стар ты,
Что за напасть,
Давай-ка, вот, сыграем в нарды,
Грустить? – Я пас!
Смотри, как «прелести» открыты
Весь год у дам.
Зима потеряна? – Иди ты
ко всем чертям».

Он сигарету курит смачно,
И смотрит вдаль,
А там февраль дождями плачет,
Зацвел миндаль,
И серебром небес владея,
Летят птенцы,
Им сверху, там, зима виднее,
И бубенцы

Веселой тройки окрыленной
Лихих коней,
И я, чудак, в печаль влюбленный,
Бегу за ней…

Январь 2004 года.

Осеннее настроение

Осенний дождь,
Домов промокших стены,
Геройски охраняют наш уют.
В безлюдных магазинах манекены
Тихонько сквозь витрины  слезы льют.
На тротуаре нет давно прохожих,
И лишь асфальт под мокрою канвой,
Мечтающий во сне о днях погожих,
Лежит, как кит, с лоснящейся спиной,
И вдаль плывет. Мигает светофорно
Трёхцветье, упражняясь в темноте,
Вечерний город, будто бутафорный,
Казалось, тонет в серой простоте.
И я иду, весь холодом пронизан,
Под куполом бесцветного зонта,
Вдоль улицы без паспорта и визы,
С беспечностью, что напрокат взята.
Влюбленный в дождь осеннего разлива,
Бреду из ниоткуда в никуда,
Где, серебрясь, с небес неторопливо,
К земле стекает вечная вода.

Ноябрь 2001 года.

Северный сон в южную ночь

Я вдруг проснусь, а за окном метель,
И никуда не надо торопиться,
И ночь полярная над тундрою кружится,
И до утра десятка два недель.
И натощак куренье папирос
Разбудит мысли табаком крепчайшим,
И ни упреков, ни обид, ни фальши,
И без ответа заданный вопрос.

О, если б знать, что через много лет,
Колючий снег так обожжет мне душу,
Я б цепи времени безмерные нарушил,
И до Норильска снова взял билет.
И к северной звезде, наперекор,
Всем непогодам от рожденья мира,
Я б пересек немыслимый простор,
Чтоб песни спеть далекому Таймыру.

В избе охотничьей, пропахшею смолой,
Среди космического холода и снега,
Меж вечной мерзлотой и звездным небом,
Оставил я навеки свой покой.
Там две свечи, растаяв от огня,
Растратив жар сердец своих ранимых,
На песни и на нас, судьбой гонимых,
Украли у реальности меня…

Я просыпаюсь – за окном хамсин,*
И на работу надо торопиться,
А предо мной еще мелькают лица
Моих друзей, и темной ночи синь.
И я плыву в какой-то пустоте,
Стараясь верить, что жива надежда,
Но как же быть со всем, что было прежде,
Где мир спасен был в этой красоте.

Где две свечи, растаяв от огня,
Растратив жар сердец своих ранимых,
На песни и на нас, судьбой гонимых,
Украли у реальности меня.

* хамсин -  ближневосточная жара.

Июль 2000 года.

Былица

Я видел это не во сне,
Как кони вышли из тумана,
И, отдавая дань весне,
Не зная грусти и обмана,
Несли свободу на спине.

Бок о бок шли на водопой,
Бела, как лебедь, кобылица,
Под стать ей жеребец гнедой,
Над ними радуга светится,
И плес речной хранит покой.

Реке отвесили поклон,
И жадно к ней прильнув губами,
Под еле слышный легкий стон,
Соприкасаясь головами,
Тянули влагу, словно сон.

Воды испив, спешили к лугу,
Где страсть захватывала дух,
Гнедой обхаживал подругу,
И тополиный падал пух,
И лошади неслись по кругу…

Ах, день весенний – сладкий мед,
Летит по свету небылицей,
Приходит сумерек черед,
И тяжелеет кобылица,
И за туманом в лес бредет.

Апрель 1999 года.

Четыре дерева…

Четыре дерева мне снятся по ночам,
по Млечному пути их ночь приводит,
они вокруг кровати хороводят,
чуть прикасаясь ветками к плечам,

Четыре дерева – этапы дней лихих,
четыре женщины – одна другой милее,
я приближаюсь к ним, и тело млеет,
и растворяется в желаниях моих.

Четыре дерева: ель, яблоня, верба',
смоковница  склонились надо мною,
и грустью сердце, словно рана ноет,
где каждый вдох сомненье и борьба.

Четыре дерева – я их боготворю,
казня себя за прошлые ошибки,
крою для жизни новые обшивки,
и заповеди сам себе творю.

Четыре дерева в больной душе моей
любви нетленной корни прорастили,
они меня, наверное, простили,
они меня, наверное, любили...
То будет тайной до последних дней.

Июнь 2006 года.

Старый дом

Я помню этот дом и комнату твою,
окно, что по утрам светило всем надеждой,
зимой дом покрывался шалью снежной,
а по весне казалось – ты в раю.
Дом не был тихим, словно старый дед,
здесь голоса так весело звучали,
они его как будто приучали
к счастливым дням послевоенных лет.

И печь, и угли в бархатной золе,
и силуэт глубокого колодца,
где с чистою водой стоит ведерце,
вкусней которой нету на земле.
И радость встречи в праздничные дни,
где стол ломился от щедрот хозяйских,
особенно в период первомайский,
и дом гудел от гомона родни.

И таз с водой, – над ним фонарь-корсет,
и мотыльков к огню летящих тучи,
они, казалось, тонут там не мучась,
спасая яблонь и черешен цвет.
Вот так и дом, и мы, и все вокруг,
стремится к свету, и сгорая тихо,
познавши счастье и скитаний лихо,
покорно замыкаем этот круг.

Я помню этот дом и комнату твою,
окно, что по утрам светило всем надеждой,
зимой дом покрывался шалью снежной,
а по весне казалось – ты в раю.

Май 2006 года.

Брожу по пьяной улице

Брожу по пьяной улице,
От холода дрожу,
Зайду к наивной умнице,
В глаза ей погляжу.
Она меня, нетрезвого,
Как водится, простит,
А утречком, болезная,
Проводит до такси.

Ложится снег молоденький,
На модный воротник,
Слеза на щечке родинкой,
Как бусинка горит,
Прощай, подружка милая,
О прошлом не жалей,
Дай боже сил тебе, а я
Уеду до дождей…

…Иду по пьяной улице
С букетиком в руке,
Но сердце зря волнуется,
Квартирка на замке.
Останется последнее,
Записку развернуть,
И прочитать помедленней:
«Ждала, прости, забудь».

Апрель 2002 года.

Колодозеро

Над деревней тумана завеса
И морошку слегка подморозило,
Ночь уходит – ни звука, ни веса,
Не проснулось еще Колодозеро.
Не дымят еще жаркие печи,
Не открыли в сельпо магазина,
И, обняв лесоруба за плечи,
Спит беспечно буфетчица Зина.
У дверей дремлют острые косы,
Сталь тугая скучает по звону,
Снятся косам хрустальные росы
И травы загустевшей поклоны.
Отдыхают у озера баньки
От вчерашнего жара и пота,
Лишь в одной, на остывшей лежанке,
Кто-то любит до боли кого-то.
И достаточно легкого шепота –
Каждый звук будет слышен далече,
И суровою ниткой заштопанной,
Здесь судьба всех «Зубровкою» лечит.
В местной моде брезенты да ватники
И махоркой пропахло окрест,
Мужики-петухи, как в курятнике,
И на каждого по пять невест.
Август с грустью встречают березы,
На озерах пожухли кувшинки.
Ветер высушит девичьи слезы,
Скоро снова закружат снежинки.
В сентябре снег забот поубавит,
Косолапый на спячку завалится,
У окошка меня забывает
Дочь хозяйская, Светка-красавица.
…Нету тут никакого обмана,
Жаль, морошку слегка подморозило.
Над деревней не видно тумана
И проснулось вода Колодозера.

1967-2067.

Остановлюсь...

Остановлюсь, и посреди аллеи,
ведущей в сон, присяду отдохнуть,
в конце ее закат судьбы алеет,
и даже, оглянувшись, не вернуть,
горячий шепот о любви на ушко,
и записи в вечернем дневнике,
а где-то старая уставшая кукушка,
считает громко блестки на реке.

Переходя ту грань очередную,
где оживают мысли наяву,
я вспоминаю жизнь свою хмельную,
и к водопаду весело плыву,
отчаянно пою про то, как к морю
меня река святая принесет,
и там волной романтики накроет,
а под ребром тоска-печаль сосет.

Прижмусь к стволу щекой и позабуду
про все былое, ну кому оно,
напомнит неопознанного Будду,
а впрочем, все - кино, кино, кино...
Стремленье стать красивым и богатым?
Да, может быть идея хороша...
Все это пыль, к чертям ее рогатым...
И вдруг вопрос: у Бога есть душа?

Остановлюсь...

2004 год.