Морская элегия

Посланец надежды упрямой – оранжевый ветер вернулся,
задул в паруса, не заметив – в агонии ночь угасала,
и белою молнией чайка волны опереньем касалась,
и солнце с любовью вставало над миром, который  проснулся.

Соленые слезы прибоя от радости гладили берег,
как будто прощенья просили и что-то шептали тревожно,
и я понимал этот шепот, и думал, что это возможно,
сливаться с природой-подругой, которой ты бережно верен.

И стал я служителем моря, у берега замок построил,
в песок добавляя и будни, и редкие праздники счастья…
Наивный романтик, я думал – в моей человеческой власти,
любовь оградить от ненастья трагической участи Трои.

Но ветер упрямой надежды, небесный посланец, вернется,
и утром, как яркое солнце, мечта, словно парус воскреснет,
и будни, плывущие морем, наполнит веселая песня,
И мир, озаряя улыбкой, дитя в колыбели проснется.

Январь 2005 года.

Я принесу тебе море в ладонях

Я принесу тебе море в ладонях, знаю, ты этого хочешь,
И заверну горизонт на закате с эскизами яхт непременно,
Будешь, когда загрустишь, разворачивать эти картины,
И без слезы гладить мягкой щекой глянец лета.

Мысли проникнут в глубины твоих сожалений,
Жизнь (параллельная) тайну святую откроет,
Я в этой тайне касаюсь желанных запястий,
И отнимаю частицу забот твоих серых.

Магия слов, словно магия снов, приближает,
Наши планеты-сердца, как шальную стрелу тяготения,
К цели - куда она метит безумно.
Не понимая, что ранит... Но песня проснется.

И поплывут облака незнакомых галактик,
Мы их глазами проводим и, за руки взявшись,
Праздник устроим, пройдя виртуальные страсти,
Космос холодный растает, и выглянет солнце.

2004 год.

Вариации вдохновения

Под лунной дорожкой мерцающих бликов
Безбрежное море, как тень невесомо,
И звездное небо без шума и криков
Хранит, как зеницу, нетленное Слово.
Крыло вдохновенья летит по наитью,
Все просто на свете, как суть коромысла,
Сплетаются строки связующей нитью
В стремительном поиске звука и смысла.
Природа священна, в ней нет опозданья,
И мы тут как листья осенние кружим,
Записан секрет чертежей мирозданья
На корочке льда замерзающей лужи.

Март 2001 года.

Пушинка

Легла пушинка на ладонь,
Легко и нежно,
И невесома, как огонь,
И безнадежна.
То дрогнет от дыханья птиц,
То улыбнется,
И свет плывет из-под ресниц,
И к небу льется.

Пока не тронул ветерок -
Ей в путь-дорогу,
Поставлю свечку в уголок,
Во славу Бога.
Горячий воск слезы не тронь,
То грусть святая...
Легла снежинка на ладонь,
И тихо тает.

Март 2003 года.

Город тонет в дожде

Город тонет в дожде, как в печали душа моя тонет,
и серебреный мир потускнел, как огонь фонарей,
и приветствуя осень в глубоком покорном поклоне,
плачут кроны деревьев под струны гитары моей.

И притихли, как птицы, кляня непогоду, надежды,
и в тумане мечта - отогреться в ладонях твоих,
а гитара поет о свиданиях пылких и нежных,
и легко, как на крыльях, на лист опускается стих.

От романтики, милая, нет никакого лекарства,
да и глупо романтиков серой реалью лечить,
я себе по душе выбрал лирики вечное царство,
от которого мне - сам Господь доверяет ключи.

Как наивен сюжет, как все это банально и просто,
там индейка-судьба меж сердцами наводит мосты,
чтобы легче попасть на таинственный маленький остров,
где живет лишь любовь, и в плену у нее - я и ты.

Январь 2007 года.

Лечу на кипр…

Лечу на Кипр, - в райский уголок,
где пол Европы нежится на солнце,
где разве что не бегают японцы,
у них у каждого есть малый островок.

Лечу на Кипр, где волна легка,
и чист, как синева, прозрачный воздух,
где пьют вино, закусывая козьим,
прекрасным сыром, где дорог река,

среди холмов и гор змеею вьется,
и где Христова тень на образах,
где исчезают горести и страх,
и ночь темна, как будто дно колодца.

Лечу на Кипр, где богат душой
и добротой народ не побежденный,
один из первых Богом окрещенный,
и где живут одной семьей большой.

Есть много разных мест, огромен мир,
но тут, на Кипре, мир необычайный,
и удивителен, как образ розы чайной,
и уголок для музы и для лир!

21-ый век.

Морская гладь, как рыбья чешуя,
блестит тончайшей прелестью заката,
стук сердца переходит от стаккато,
к размеренному ритму бытия.

Божественный эскиз неповторим,
и потому его впитал я в память,
чтобы заката девственного пламя
не стерлось, как после спектакля грим.

Не смея рисовать карандашом
(а впрочем, красками я не умею тоже),
я сохранял дрожь, шедшую по коже,
и сквозь нее к душе рисунок шёл.

Морская гладь меняла чудный блеск
на вспыхнувшие звезды небосклона,
и, подчиняясь временным законам,
Рыбак снимал "с дежурства" пряди леск.

На берегу, под легкий плач волны,
душа моя питалась здесь покоем,
и новой стихотворною строкою,
отсутствием какой-нибудь вины, -

за этот мир, где золоту почет,
где человек далек от совершенства,
в любом начале - и в мужском, и женском,
где правит миром не Господь, а черт...
Остановлюсь. В груди печёт, печёт...