Мой добрый друг Ясам Драудэ – человек очень тактичный. То есть тактический. Вернее, стратегический. Он необыкновенен. Он странен. Он чуд.

Если хочешь устранить какую-либо помеху, - говорит он, - создай себе ещё одну такую же, и она нивелирует ту, мешающую тебе.

Вот попробуй его понять!

Да, он очень простой, наивный и искренний.

Простой и наивный дальше некуда.

Например, он молвит: женщины хотят, чтобы их хотели; мужчина так устроен, что хочет женщину, а женщина так устроена, что хочет, чтобы её хотел мужчина – всё правильно, логично и гармонично... И эротично, - добавляет Ясам. Последнее он добавляет с подъёмом. Душевным.

Но на подъём он вообще-то тяжёл. Не только понять, но и поднять его (с постели) неимоверно трудно, да что там – в сущности неосуществимо.

Но если он всё-таки встаёт – а такое и вправду порой происходит – то, знаете, разворачивает такие... такие дела! Замахивается на... на нечто невообразимое. Например, полчаса умывается, фыркает, отплёвывается, сморкается, утирается... Или вытирается. Кашляет. Чихает. Ворчит. Причитает... Впечатляющий спектакль! Затем идёт завтракать. Ну, завтрак – понятие для него весьма относительное, ежели имеет место, к примеру, в пять вечера. Или в шесть. Или в полночь.

Обед же евоный состояется (между прочим, за НЕОбычайные неологизмы меня уж давно пора наградить чем-нибудь... съедобным), стало быть, состояется обед его глубокой ночью. Или утром. Слава богу, что – при таких сложных обстоятельствах – он не ужинает. Решительно. Ибо для ужина времени и возможностей, как вы прекрасно поняли, просто уж нет. И сил тоже.

Ясам Драудэ человек очень простодушный и наивный. Экзистенция его чрезвычайно драматична, противоречива, парадоксальна. Ведь спать он обожает, а снов терпеть не может. Ибо сны ему снятся (а что ещё снится, кроме снов!) почти всегда нехорошие, неприятные, непозитивные... В смысле – негативные. Не только понять и поднять, но и разбудить его крайне трудно, но уж если, тогда он всенепременно жалуется на скверность мироустройства сновидений. В царстве Морфея неблагополучно, - мрачно заявляет Драудэ по пробуждении. Как и во всякой нетолерантной тоталитарности, - присовокупляет он. - А Морфей, несомненно, деспотический диктатор. Хотя и не кровавый... А впрочем, задушить может, - с тревогой подытоживает Ясам.

Морфейная тема не даёт ему покоя, особенно в состоянии покоя или на покое. Спать ему всегда очень хочется, но снится ему такое, из-за чего он и вовсе бы не спал. Ну вот, ежели поведать кому об этом, тут же подмешают Фредди Крюгера, - раздражённо ворчит Ясам. - А ведь это такая глупая дурь.

Очень наивный человек Драудэ. Голливудов он не жалует. Так же как не жалует гулливеров, лилипутов, гуллипутов и лиливеров. Ещё он не жалует староверов и нововеров. Мух же не выносит совершенно. Так же как не выносит (а куда их выносить?) комаров и пауков. И сороканожек. И гусениц. И мольных бабочек. И богомольных. И мыльных опер. И оперов. И солдафонов. И пустозвонов. И тэдэ.

А нравится ему всё то, в чём он находит приют и уют: кресла, диваны, кровати (само собой – ведь он такой... морфейный), сувениры, картины, квартиры, витрины, здания, улицы, деревья, цветы, клумбы, парки, скверы, скульптуры, тропинки, скамейки, люди... О человеке, который ему нравится (независимо от пола), он говорит: уютный (-ая)... Даже искусство (все его виды) он воспринимает под (под?) таким вот оригинальным углом (углом?) зрения – уютное или неуютное. Он не говорит: плохо. Он говорит: неуютно. А вместо «хорошо» (вы уж догадались!) он с теплотой (с теплом?) мяучит: уютно! Уютная книга; уютная музыка; уютная картина... Какой-нибудь балбес скажет, - жалуется Драудэ, - будто уют есть кич, пошлость, но ведь на то он и балбес... Какая может быть пошлость в уюте?! Когда тебе хорошо, то где тут кич, ась?

Такой вот простодушный наивец этот Ясам.

Он почему-то часто со вздохом произносит: чем старее наши воспоминания, тем мы моложе в них... И словно грустит, хотя вовсе ещё не старый он. Возраста отнюдь не мемуарностальгического.

И напускает на себя загадочный вид. В человеке есть загадка, - изрекает он, - ибо сам человек есть загадка. Человек загадочен. Его достижения – не менее. Человек придумал «достижения» и «успехи». Человек умеет придумывать и делать. Человек созидателен, скромен и самодоволен. Человек бывает умён. Редко. У человека имеется цель. Цель человека есть цивилизация, которая есть цель Вселенной. Человек созидает и умирает. Боги тоже смертны. Как человек творит и погибает, так и боги творят и угасают. И у Солнца есть предел.

До чего простодушный!

И ещё он неравнодушный. Ко всему на свете. Особенно к несправедливости. Например, к истории. Мы должны делать вид, - сетует он, - что отнятое силой законно принадлежит отнявшему; отобранные у кого-то земли как бы законно принадлежат победителю; и затем всякие ассамблеи и конференции с изумительной невозмутимостью провозглашают суверенитет стран и нерушимость их границ – тех самых границ, что расширены подлостью, кровью и численным перевесом армады победителей; но это не мешает всемирным лицемерам разглагольствовать о международном праве и о том, что всё в порядке и так и должно быть... де юре.

Ах, до чего наивный простец этот Драудэ!

Поскольку он очень-очень наивен, то частенько рассуждает о народах и патриотизме. Не случайно, - весомо вещает Ясам, - клич «ура!» содержится в словах «дурак» и «дура»... Как вы думаете, - беседует он сам с собой, - может ли существовать такой народ, который пользуется всем чужим, но утверждает, будто он сам это придумал и сделал? Который приписывает себе чужие доблести, а чужим приписывает свои пороки? Который отличается крайней жестокостью и подлостью, но заявляет о своей беспримерной доброте и душевности? Который живёт в бардаке, грязи и дерьме, но поучает других? Который прозябает в рабстве, но любит своё рабство и ставит его в пример? Который не понимает, что такое величие, но провозглашает своё несравненное величие, исходя из размеров занимаемой им – большей частью присвоенной чужой – территории?

Нет, - чуть погодя добавляет он, - не может быть такого народа! Никак не может!.. Или вам известен такой народ? - неизвестно к кому обращается мудрец. - Если вы назовёте его, значит, вы угадали, о ком речь, а я тут совершенно ни при чём, ведь я никого не называл... Это вы сами... Это вы сами... И вообще – нет такого народа. Нет и быть не может... Или?.. А?.. Да нету, нету...

Да-да, вот такой вот простодушка этот Ясам. Без ложной нескромности.

На свете есть греки, - грит он, - только вот никто не знает, зачем. Затем бормочет себе под нос: греки есть на свете, зачем на свете греки? ведь лишь ущерб от них, ведь лучше бы без них; и так ведь слишком много бесстыжих паразитов, которые не отдают огромнейших кредитов; хватает и без греков разбойников-абреков, обманщиков-ростовщиков, чиновников-начальников, банкиров и вампиров, тиффози-мафиози и всяких прочих знойных, доверия недостойных.

Вы уж не судите его строго – он ведь, как уже сказано выше, странен и чуд; и даже необычайно и чрезвычайно странен.

А вообще-то Ясам больше всего любит рассуждать о погоде.