С рыбалкой не задалось с самого начала. А всё потому, что трое друзей, бывшие одноклассники Серега, Андрей и Макс, по собственной неопытности выбрали для этой затеи не тот день и не то место.

Что тут скажешь, и впрямь невезение: еще накануне гидромет обещал тихий спокойный день без осадков, а на поверку всё вышло в точности до наоборот. С самого утра небо обложило низкими серыми тучами и зарядил дождь — мало того, что противный и холодный, так еще и с порывами ветра. Какая уж тут рыбалка. В такую погоду лучше сидеть дома и рыбу удить разве что в аквариуме.

По всему, можно было и не ехать, тем более к черту на кулички, на какое-то затерянное в глуши лесное озеро, на котором ни один из троицы раньше не бывал и доехать до которого можно было лишь по навигатору. Однако друзьям нечасто выпадало не только выбраться куда-то вместе, но и просто встретиться, потому и решили: «Едем, и будь что будет». Тем более Сергей, по наводке которого собрались именно туда, кстати вспомнил: «Мне сказали, там недалеко есть заброшенная сторожка, в которой можно будет переждать дождь, ежели что. А то и вовсе переночуем, спальники-то с собой. Вдруг завтра будет клевая погода. Ну, клевая во всех смыслах».

К слову, ни один из друзей не относил себя не то что к заядлым любителям рыбной ловли, они вообще впервые на нее собрались, и не за рыбой вовсе, вот так основательно запасшись — мотылем, всякими блеснами и супер-пупер-удочками. Захотелось перевести дух, вырваться из загазованного города, да и просто пообщаться — это так редко удавалось. А уж если при этом еще что-то поймается — так это вообще класс!

По причине «безлошадности» Андрея и Макса поехали на Серегином джипе — в незнакомых им местах полный привод лишним точно не будет. Пока ехали, не раз похвалили его ходовые качества да высокий клиренс, потрафив хозяину. Автомобиль легко преодолевал и размокшую от прохудившихся небесных хлябей грунтовку, и встретившийся на пути ручей, и лесное бездорожье. До места добрались, изрядно поплутав, несмотря на навороченный навигатор, часа через четыре. То, что с рыбалкой в этот день вряд ли уже получится, стало ясно еще раньше. Если в городе дождь только моросил, то здесь он шел плотной стеной. Пришлось сразу же разыскать ту самую сторожку, которая и правда располагалась недалеко от озера, и растопить печь-буржуйку. Благо дрова, сухие березовые полешки, лежали в крохотных сенцах, словно заготовленные именно для них — озябших и мечтающих о горячем чае. По счастью, нашелся и старый алюминиевый чайник с закопченным днищем и боками, вода была с собой, и полчаса спустя поплыла по избушке уютная чайниковая песня.

Под шум дождя снаружи и негромкое потрескиванье дров в сторожке вскоре потеплело, и тепло это было таким приятным, живым, к тому же и чай из видавшего виды древнего чайника получился необыкновенно ароматным, что друзей постепенно отпустило привычное городское напряжение, разморило, потянуло на разговоры.

— А мне, ребят, детство сейчас вспомнилось, — первым поддался расслабляющему настроению Макс. — Как, бывало, отвозили меня на все каникулы к бабушке с дедом в деревню. Кроме меня, у дедов еще и мой двоюродный брательник Мишка обычно гостил. А погодка летом, сами знаете, в наших краях: то жаром пышет, что в Африке, то дождями заливает. Так вот, когда заливало или гроза, сидели мы обычно дома. Забирались с Михой на печь, а она была настоящая, большая, с полатями, и давай там друг другу всякие «байки травить». Дед Федор нам так и говорил: «Эй, малышня, опять байки травите?» Мишка-то меня года на три старше был, так всё старался что-нибудь пострашнее мне, сопляку, рассказать. То про черного-черного человека, то про Джека-потрошителя, то еще какую гадость выдумывал. А меня жуть брала — аж поджилки тряслись. Трусоват я был, если честно, — признался, смеясь, Макс.

— Да ты и сейчас не храбрее, — поддел друга Серега. — «Не гони да не гони так», передразнил он. — Всю дорогу дрейфил. Боялся, что навернемся, что ли?

— Да ты, ешкин кот, тот еще шумахер, Серега, — сказал Макс. — Я вот так и не выучился на права, сколько ни пытался. Даже габаритов машины не чувствую. В такси, когда еду, всё кажется, водила по двойной сплошной шпарит.

— Ну, и чем дело кончалось там, на печи? — вернул приятеля к рассказу Андрей. — Ты что, со страху забирался под одеяло с головой и дрожал?

Сергей и Андрей заулыбались, представив своего друга робеющим от страха пацаненком, который боялся каких-то нелепых, наверняка дурацких историй.

Однако Максим стал вдруг необычайно серьезен.

— Мишка всегда козырял, ничего, мол, он не боится. Я даже завидовал ему, вот, думал, мне бы так же. А он и правда храбрым оказался, спас меня, когда я чуть не утонул в речке. Плавать-то я не умел, а за ребятней потянулся, вот и провалился в подводную ямину. Растерялся, ногу судорога схватила, ужас меня обуял, а крикнуть не могу, голос пропал. Ну, Мишка оглянулся, смотрит, я барахтаюсь из последних сил, как щенок, и скорей ко мне. Вытащил, конечно. Мы тогда деду с бабкой ничего про это не рассказали. Только и на печи уже после того случая про страшное, как по уговору, ни-ни.

А когда ему было под тридцатник, случился пожар в их хрущевке. Он один дома холостяковал, семья на юге отдыхала. Выбраться через лестничный пролет уже не было возможности, дымом всё заволокло, и выход оставался один — через окно прыгать. Внизу пожарные развернули спасательные маты — так вроде называются. Их еще в кино используют для каскадеров. И Мишке надо было только шагнуть вниз с четвертого этажа. Ему, говорят, кричали, давай, парень, прыгай, не бойся, сгруппируйся и прыгай. А Мишка как в анабиозе. Что-то у него перемкнуло. Стоял-стоял в окне, сзади уже дымище валит, языки пламени, а он не решается никак. А потом обмяк вдруг и буквально вывалился. Приземлился уже мертвый — инфаркт обширный.

— Ничего себе! Серьезно? — аж присвистнул Серега. — И это в тридцать лет? Инфаркт?

— Ага, инфаркт. Судьба, видать, у него такая, — задумчиво произнес Макс. — От нее фиг уйдешь.

— А я не верю в россказни про судьбу, — не согласился Сергей. — «Неизбежность, фатум…», — словно передразнил кого-то. — Слабаки всё это придумали, чтобы трусость свою оправдать и несостоятельность. Мол, чего трепыхаться, сопротивляться, против течения переть, если все равно будет так, как там решено, — указал он пальцем в низкий потолок. — Ерунда это.

— Зря ты так, Серег, — подал голос Макс.

— Да чего это зря-то? — никак не унимался Серега. — Я вот про себя скажу. Высоты я боялся в детстве, жуть. Да-да, Макс, ты не ослышался, и я чего-то боялся. А от армии не откосил, да еще и в ВДВ попал. А там, сами понимаете, слабаков не уважают. Свой первый прыжок с парашютом, наверное, до гроба помнить буду. Летим мы. День — классный, солнце, на небе ни облачка, лепота, в общем. Ну, думаю про себя, вот в такой день ко мне, видно, кирдык с каюком на пару и придут. Но виду не подаю. Пацаны засмеяли б. Набрали высоту, люк, гляжу, уже открыт, лампочка сигнальная загорелась, и ребята наши, один за другим, сигать стали в проем. Кто лыбится, нам, мол, все равно, кто серьезный такой, сосредоточенный, повторяет в голове, как учили, а кто, как и я, менжуется. Вот тогда-то я и понял, что ничего со мной, битюгом здоровым, не случится. И прыгнул. Не скажу, что прямо в тот момент от страха своего избавился враз. Нет. Прыжок за прыжком, второй, десятый, тридцатый. А потом… даже понравилось. Летишь, земля под тобой, люди, а ты… орел прямо. А разве орлу может быть страшно? — подмигнул приятелям Серега. — Орел сам свою судьбу делает. У меня и прадед Василий был такой же — с басмачами в Туркестане воевал. Как смотрю «Белое солнце пустыни», так его и вспоминаю. Говорят, я на него похож — одно лицо.

— Вот ты прадеда своего вспомнил, Серега, — это Андрей в разговор вклинился. — А я прабабку. Много чего она о своей жизни рассказывала. Родилась-то еще до революции. И вот запомнилась мне одна история, про Анфису.

— Ну-ну, что за Анфиса такая, расскажи, — попросил Макс.

— Слушайте, только история длинная. Так что рассказываю, как запомнил.

Сергей и Макс отмахнулись: давай уже, не тяни, не старик еще, чтоб склерозом страдать.

— В доме, где ютилась семья моей прабабки — семь человек в двух крохотных комнатушках, были и квартиры «бохатых», как бабушка говорила, а позже буржуями стали их обзывать. В одной из таких жил зубной врач Зильбер с чадами и домочадцами: женой Сусанной, тремя детьми и домработницей Анфисой.

Анфиса эта, прабабка рассказывала, была гренадерского роста и сложения, здоровая, румяная, с косами толщиной с руку, а характером — при таких-то данных — неожиданно кротким и покладистым. Все думали, не в себе она немножко, придурковатая: доверчивая была Анфиса очень и добрая — явно не от большого ума. Пичужек жалела, если пацаны из рогаток в них пуляли, собак дворовых подкармливала и не давала обижать их той же пацанве, нищим подавала, от себя отрывая, хоть и сама была чуть их «богаче».

И вот за что-то невзлюбила жена того стоматолога Сусанна эту Анфису. То ли стареющий Зильбер глаз на молоденькую домработницу положил — а было ей в ту пору не больше шестнадцати, а может, даже и тискал ту где украдкой, своя-то супруга была уже немолодой, то ли еще что, но взъелась Зильберова жена на Анфису и решила ее наказать. Устроила как-то так, что уронила та при ней вазу, которая разбилась вдребезги. А ваза эта оказалась китайской вроде, страсть какой дорогой, антикварной. Анфиса, понятное дело, испугалась страшно, давай плакать да причитать, что всё отработает. А Сусанна, зараза, орет: да где ж тебе, дуре косорукой, отработать такое, она ж немеряных денег стоит, по гроб жизни будешь должна. В общем, пришлось Анфисе дальше на семью эту пахать почти что задаром.

— Да уж, обман да подлость во все времена были, — вставил Макс. — Человек — он всегда человек...

— Да так она у них прижилась, — продолжал Андрей, лишь кивнув на реплику Макса. — Внуков Зильберовых нянчила, потом за стариком-врачом дохаживала, когда того паралич разбил, за его женой… а только долг всё никак не гасился полностью. Уже и революция свершилась, и стоматолог помер, дети с внуками его разъехались, кто куда, бросив немощную старуху, и квартиру их прихватизировала новая власть, оставив им комнатку одну, а Анфиса так и оставалась с докторовой вдовой. И только перед самой смертью Сусанна открылась, что сама она всё подстроила и вазе той разбитой грош цена была, дешевая подделка. Просто мужа ревновала, а он, умирая, поклялся, что ничего у него не было с Анфисой, — а в агонии лгут редко.

— Это — вместо тех денег, Анфиса, что я с тебя за вазу удерживала. Возьми, — сняла она с пальца и протянула домработнице золотой перстень с большим бриллиантом. — Тут и на мои похороны хватит. Одна ты меня не бросила, хоть и не видела от нашей семьи добра. Да и не за страх ты работала, а за совесть. Мне уже скоро туда, — показала она вверх, — к моему Самуилу, но не могу я уйти с таким грузом. Ты уж прости меня, Анфиса.

— Ты погоди, Андрюх, я дровишек в печь добавлю, чтобы на ночь тепла нам хватило, а то прогорело почти, — остановил рассказчика Макс, разворошил красные уголья в буржуйке, подбросил пару поленьев, закрыл дверцу и снова сел на скамью у стола.

— Анфиса обалдела, само собой, от такого признания, она ж, незамутненная интеллектом душа, верила, что через нее такое разорение случилось с Зильберами. Перстень тот взяла, конечно, не зная, как и куда его пристроить — ни на один ее палец не налез бы, если б она и попыталась его надеть. Для нее это было что-то неприкосновенное, практически бесценное, что вдруг оказалось в ее руках. Она бережно завернула его в носовой платок и сунула в дальний карман душегрейки.

— Теперь иди, я отдохнуть хочу. А ты, Анфиса, пока за курой на рынок съезди, хочу бульона выпить напоследок… Деньги вон там, под салфеткой возьми.

Анфиса отправилась на рынок — выполнять просьбу умирающей, а мысли-то всё вокруг кольца крутятся, как бы не потерять его, думает, или чтобы не стащили на базаре. Время-то лихое было, кто чем промышлял. И тут на глаза Анфисе ломбард попался — вот и выход, сообразила она, хоть и не отличалась большим умом, по мнению многих.

Ювелир перстень принял, осмотрел с подозрением и его и Анфису — вещица-то дорогой оказалась, да к тому же знакомой ему. Он лет двадцать назад сам и сделал этот перстень по заказу Самуила Зильбера для его супруги на очередную годовщину свадьбы. А тут вдруг явилась с ним их домработница Анфиса, да без какой-либо записки от Сусанны Михайловны. А вдруг обокрала хозяйку? В общем, под предлогом необходимости экспертизы (слова, напугавшего Анфису) уговорил он оставить кольцо в ломбарде: у него, мол, сохранность, как в банке, и велел прийти через пару дней. Анфиса, хоть и одолевали ее сомнения, все же перстень у ювелира оставила, а сама поспешила на рынок.

— Прости, что перебиваю, Андрюх, но мне твоя Анфиса почему-то напомнила одну из героинь романа Рубиной «Русская канарейка», — сказал Макс. — Читал не так давно. Была там в семействе Этингеров такая же, вот только забыл, как ее звали. Но фигура — колоритная. ЗдОрово похожа.

— А ты прав, Макс, — на нее похожа, — согласился Серега. — Я тоже прочел. Жена моя от восторга прямо чуть не визжала. Очень она Рубину любит. Ну, и мне пришлось, чтобы в курсе быть. Кстати, ту домработницу Стешей звали.

— А я не читал, каюсь, — сказал Андрей. — Но теперь непременно прочту, что ж я на вашем фоне как ни разу не грамотный дундук, — пошутил он.

— И что там дальше-то было? — не дал сменить тему Макс.

— А дальше… Купила Анфиса курицу, вернулась с ней домой, а хозяйка-то уже Богу душу отдала, не дождалась бульона. Пока прибирала ее, пока обмывала, пока обряжала, уже и вечер настал. Анфиса решила, что наутро сходит к ювелиру, объяснит, что ждать с оценкой не может — деньги нужны на похороны, с тем и легла спать тут же, в комнате с покойницей. Ночью ей приснилась Сусанна Михайловна, которая только молча качала головой, вроде как жалеет ее, горемычную… И так тревожно стало от этого сна Анфисе, что не чаяла утра дождаться.

Как только рассвело, побежала она в ломбард, за перстнем, однако не нашла ни вывески, ни вчерашнего ювелира. В пустых помещениях два черноусых смуглых мужика белили стены, а на вопросы обескураженной Анфисы, куда же всё девалось, ответили, что теперь тут будет мясная лавка Юсуфа, а прежний хозяин съехал. Куда — им неведомо.

Пометалась Анфиса по городку в поисках исчезнувшего с концами ювелира, да так и не нашла. Делать нечего — пришлось ей на свои кровные копеечки хоронить Сусанну.

Вскоре про перстень тот она забыла. Словно его и не было вовсе, точно он ей приснился. Да ведь так, по сути, оно и было — долго ли она его в руках держала.

Уф, давно я столько не говорил, аж в горле пересохло. Макс, там в чайнике осталось еще? — спросил Андрей.

— Ага, еще полчайника, наверное.

Андрей налил себе в кружку.

— Плескани и мне заодно, Андрюх, — попросил Сергей. — Н-да, вот ведь жизнь порой закручивает — Голливуд отдыхает, прям сюжет для романа, — заметил он.

— А ты думаешь, все произведения — плод фантазии авторов? Из жизни и берут эти самые сюжеты, — парировал Макс. — Ладно, отвлеклись мы что-то. Что потом-то случилось с Анфисой?

— Анфиса вскоре после того замуж вышла за вдового кузнеца Степана, жившего в их доме. Детей родила ему двоих, и его двоих, от первого брака, как своих растила. Вот так судьбу свою и нашла, и совсем не там, где искала. А ведь Степан тот не раз звал ее замуж, еще когда не женат был, но Анфиса не хотела свой долг хозяйке за разбитую вазу вешать на Степана.

Андрей замолчал. Молчали и друзья, погрузившись в состояние раздумчивого настроения, накрывшего их с головой, прислушиваясь не только к завываниям ветра за окном сторожки и шуму всё не прекращавшегося дождя, но и к себе, собственным мыслям. И вроде бы думал каждый о своем, но было им комфортно даже молчать в этот момент, собравший их вместе в лесной сторожке, — такой давней, проверенной временем была их дружба.

— А перстень тот к Анфисе все-таки вернулся, — улыбнувшись, неожиданно заявил Андрей.

— Да ты что, — разом удивились Макс и Серега.

— Точно! Анфиса объяснила Степану, почему не соглашалась выйти за него, рассказала, как всё было. И про перстень, что отдала ей перед смертью Сусанна, тоже. И как отнесла его ювелиру в ломбард. И как тот исчез непонятно куда.

Степан ничего не сказал тогда Анфисе, но однажды, месяца два спустя, наверное, попросил ее закрыть глаза и вложил ей что-то в руку. Открыла Анфиса глаза, а на ладони — тот самый перстень. Откуда, как? Оказывается, сбежал тот ювелир, да не от Анфисы, конечно, от бандитов, что долю требовали с его доходов. Спешно продал всё, и был таков. Заодно и перстень прихватил. Перебрался он в другой город, там его Степан и нашел. Нет, специально-то не искал, случай счастливый подвернулся: на «ярманку», как тогда говорили, поехал со своим товаром, там и встретил ювелира того. Ну, и поговорил «с пристрастием». Тот божился, что случайно, мол, перстенек прихватил, не успел вернуть, да и вообще думал, что Анфиса его у хозяйки того, умыкнула. А как про смерть Сусанны услыхал, и вовсе успокоился — зачем, мол, покойнице драгоценность. В общем, отдать чужое уговаривать не пришлось — у кузнеца Степана один только кулак был с голову того ювелира.

— Во-от, вот о чем говорю, — с ликованием воскликнул Серега. — Степан не стал кивать на судьбу, а пошел и изменил ее. Твоя история, Андрюх, это блистательно подтверждает. Я всегда говорю: нечего сидеть и ждать манны небесной от жизни — не насыплется. Двигаться надо, шевелиться, тогда и добьешься, чего задумал.

— Не стану спорить, Серега, — смирился Макс, — может, ты и прав. Только вот что меня удивило в истории. Твоя бабка, Андрей, такие подробности знала об Анфисе, словно про себя рассказывала.

— Да, я тоже заметил, — поддержал приятеля Сергей.

— А-а, заметили. Я всё думал, когда же вы обратите внимание на это, — улыбнулся Андрей. — Ларчик просто открывается, друзья: моя прабабушка и есть та самая Анфиса. Кузнец Степан, стало быть, прадед мой. Ну, а я внук их поскребыша, родившегося в тридцать втором. А перстень тот, кстати, с тех пор стал реликвией нашей семьи и передается по наследству младшему из детей.

— Вот история так история, и ведь из жизни, — восхитился Сергей.

— Мужики, а дождь-то вроде прекратился, слышите, стихло, — Макс кивнул в сторону окна.

— ЗдОрово! Завтра, глядишь, еще и порыбачить удастся. А теперь давайте-ка спать, поздно уже.

...Вскоре стало тихо и в сторожке. Все улеглись спать и погасили походный фонарь. Захрапели, каждый на свой лад, выводя носом рулады, Максим и Сергей. Не спалось только Андрею. Он думал с улыбкой, как доверчивы его друзья, принявшие за чистую монету историю об Анфисе, сочиненную им, писателем, этим вечером специально для них.
«Надеюсь, вы простите меня, друзья, что история моя оказалась лишь побасёнкой», — мысленно обратился он к своим спящим приятелям.

Долго еще ворочался Андрей. И мысли не давали спать, и вдруг донесшийся среди глубокой ночи волчий вой, издалека вроде, но наводящий жуть. А может, почудилось? Наконец, уже под утро, уснул и Андрей. И приснилась ему Анфиса. Она внимательно смотрела на него, долго, не прерывая молчания, а потом — голосом знакомого писателя — сказала:
— Мы не умрем, а просто превратимся в точку в конце романа под названьем жизнь.