На городских улицах уже который день исполнял страстный танец июнь. Тополиный пух кружил по тротуарам, словно подолы пышных юбок. Ветер рвал легкую ткань невесомых платьев, заставляя невидимых танцовщиц двигаться всё стремительнее. Быстрее, ещё быстрее! Не останавливаться ни на минуту! Ведь без танца не получится настоящего праздника. А лето для москвичей - это праздник. Его терпеливо ждут, превозмогая осеннюю слякоть, зимнюю гололедицу и неожиданную весеннюю тоску, чтобы однажды, выглянув в окно, убедиться: желанные перемены наконец наступили.

А потому июнь использовал все свои нехитрые возможности, чтобы порадовать жителей Москвы: создал жаркую солнечную атмосферу всеобщего веселья и закружил город в танце.

Застигнутые врасплох темпераментным месяцем горожане и наслаждались его подарками, и сетовали на неуёмную июньскую энергию. Дескать, ещё немного - и город вспыхнет от жары, как свечки на праздничном торте. Кто-то ворчал, возмущенный тополями, что на улицах появляться стало небезопасно: чистого воздуха уже не осталось. Кругом этот проклятый пух. И всё-таки улыбающихся, беззаботных или просто расслабленных лиц было куда больше, чем недовольных.

Я отвела от лица белое невесомое облачко, улыбнулась. Спасибо за приглашение, но мне сейчас не до танца. Да и выгляжу я неподобающе: в потертых джинсах, сандалиях на босу ногу и с наспех перехваченными резинкой волосами на балу появляться неприлично. Так что как-нибудь в другой раз. Если, конечно, опять не буду занята чем-то неотложным.

Оставив июнь кружиться на улице, я направилась по Тверской на Пушкинскую площадь. У меня наступило время фаст-фуда. Да, к сожалению, это моё обозначение обеденного перерыва. Сейчас забегу в ближайший Макдональдс, заброшу в себя чизбургер, залью съеденное стаканом обжигающего сладкого чая и помчусь дальше. У меня слишком много дел, чтобы тратить драгоценное время на кафе с их куда более полезным ассортиментом.

В Макдональдсе было многолюдно и суетливо. Хаотично двигались посетители с уставленными сэндвичами и стаканами подносами, сновал обслуживающий персонал.

От «здравствуйте», «что будете заказывать?» и «приятного аппетита» у меня неожиданно закружилась голова. «Это всё июнь, - решила я. - Видимо, жара доконала».

С местом мне неожиданно повезло, и я оказалась у стеклянной стены неподалеку от выхода. Отлично, обрадовалась я, раз не получается стать участницей грандиозного праздника, то хотя бы понаблюдаю за ним со стороны, как Золушка. Короткий сеанс немого кино - великолепная возможность действительно расслабиться. А что может быть лучшим подарком среди полуденной городской суеты?

Да, это моя идея - называть наблюдение за мелькающими по ту сторону окна просмотром немого кино. А что, по-моему, очень удачное определение: картинки меняются, словно кадры на пленке, при этом говорящих не слышно, да и ощущение иногда бывает, словно находишься в кинозале. И пусть изображение беззвучно - это ничуть не портит восприятие происходящего за стеклом.

А на улице всё ярче разгорался макдональдсовский полдень: вынесенные на воздух столики были почти все заполнены. Свободных оставалось только два, в том числе и тот, что находился совсем близко от меня, справа и чуть впереди.

Итак, статисты в сборе, а вот основных действующих лиц пока не видно. Но, судя по очередям в кассы, ждать осталось недолго.

Я раскрыла бумажную коробку с чизбургером, бросила в кипяток чайный пакетик и заметила краем глаза движение за стеклом. Отлично, главные герои на месте. Сеанс начинается.
Их было двое: мужчина и женщина под сорок. Его я толком разглядеть не успела, отметив лишь узкий нос с горбинкой, тонкие губы и какой-то отстраненный взгляд. Очевидно, жара подействовала расслабляюще и на незнакомца.

Поставив на стол поднос, мужчина уселся таким образом, что мне стал виден только его бритый затылок. Не очень удачный ракурс для основного персонажа, ну да ладно: понадеюсь на то, что его затылок окажется более выразительным, чем лицо.

А вот его спутнице мне посчастливилось уделить куда больше внимания. Это была необычайно привлекательная шатенка в белой блузке, неожиданно напомнившая мне сразу всех героинь французского кино. Французского? Значит, предстоящий фильм непременно будет о любви.

Бритый затылок несколько раз дернулся из стороны в сторону. Руки мужчины активно задвигались, поближе переставляя коробки с подноса на столешницу. Перед его спутницей оказался лишь высокий бумажный стакан. Видимо, у московской француженки совершенно отсутствовал аппетит, зато была необыкновенно обаятельная улыбка, адресованная исключительно соседу по столу. Соседу-мужу? А может, любовнику? Или хорошему знакомому? Коллеге, с которым героиня моего кино решила провести обеденный перерыв?

Я отвела глаза. Хватит пялиться на людей, одернула я себя, это проявление дурного тона.

На меня по-прежнему никто не спешил обращать внимания: казалось, прекрасная незнакомка не замечает никого, кроме обладателя бритого затылка. Видимо, слишком поглощена своим кавалером, иначе почувствовала бы чужой пристальный взгляд.

Я отхлебнула чая, поморщилась. Всё-таки кипяток в жару, да ещё на бегу - не лучшая идея. Интересно, а что пьет моя героиня? Ну так, просто любопытно. Да и повод опять же полюбоваться незнакомкой.

Стакан стоял нетронутый, а моя прекрасная француженка сидела, сложив руки на коленях. Какие же красивые у неё глаза - большие, теплого карего цвета, в опушении длинных темных ресниц. Но почему в них, по-прежнему устремленных на сидящего напротив спутника, столько отчаяния и боли? Куда пропала улыбка? Что случилось?

Я задумчиво откусила от сэндвича. Есть почему-то расхотелось совсем, но впереди меня ожидал ещё очень длинный день, и если я не восполню свой жизненно необходимый запас калорий, к вечеру гарантированно протяну ноги в столь любимых ими потертых джинсах.

Бритый затылок ритмично двигался вверх-вниз: его обладатель сосредоточенно что-то жевал, отпивая при этом из большого стакана. Надо же, какое поразительное самообладание, неприязненно подумала я. Спокойно есть и пить, в то время как на него смотрит, не отрываясь, такая женщина. Да не просто смотрит - она явно на что-то надеется. Только вот на что? Ждет, что свершится чудо и навсегда потерянный для неё любимый, старательно двигающий сейчас челюстями, передумает и решит остаться с ней? И взгляд у незнакомки полон отчаяния и пока ещё неверия в происходящее, как у человека, которому только что вынесли страшный приговор. А срок у приговора - пожизненный. Ничего исправить нельзя. Всё, что случилось, уже - навсегда. А потому моей героине суждено только молча смотреть на сидящего визави и вымаливать у него хотя бы немного слов сочувствия и… любви?

Мое чудесное настроение начало необратимо портиться. Актеры были великолепны, сюжет беспроигрышен, мизансцена безупречна, вот только смотреть этот фильм мне больше не хотелось, словно бы я не немое кино наблюдала, а бесстыдно подсматривала чужую драму.

Я отвела глаза, помешала в стакане чай. Надеюсь, он хотя бы немного приостыл. Пора, пора мне закругляться и с перекусом, и с немым кино. Да и какое это, к черту, кино, когда на глазах у всей Москвы и целого огромного июня, ничуть не пытаясь замаскировать собственные чувства, униженно выпрашивает пощады необыкновенная женщина.

Не буду больше смотреть на неё.

Однако в наблюдении за чужими страданиями, как это ни странно, есть нечто мистическое, некая чудовищная привлекательность. Наверное, именно на эту человеческую слабость рассчитывали средневековые инквизиторы, устраивая публичные пытки и казни. А потому моя голова, словно притягиваемая невидимым магнитом, тут же повернулась вправо.

Порозовевшие веки и нос, какие бывают у готового расплакаться человека. Руки спрятаны под стол, будто у наказанного ребенка. И тот же молчаливый взгляд.

Мужчина, видимо, наконец что-то произнес, и незнакомка дернувшимися в судорожной улыбке губами ему ответила. Это были всего два слова, и я отлично поняла их. «Может быть». Наверное, он сказал, что она и без него станет счастливой. Ну или ещё что-то в том же духе.

А дальше… Дальше произошло непредвиденное. Огромное стеклянное полотно, отделявшее меня от моих героев, неожиданно рухнуло, и в зал ворвался шум проезжающих машин, и чириканье суетящихся между столиками воробьев, и беззаботный смех пестрой группки девчонок лет четырнадцати. Немое кино перестало быть немым.

Нет, дело не в запущенном рукой городского сумасшедшего кирпиче, и не во внезапно проявившем себя геологическом разломе. Просто прекрасная незнакомка неожиданно поняла, что за ней наблюдают, и испуганно, словно застигнутая врасплох за чем-то неприличным, посмотрела мне прямо в глаза.

Не знаю, что в тот момент было написано на моем лице, но, когда я вновь решилась бросить беглый взгляд на соседку, та сидела, опустив голову, и плакала.

Затылок больше не двигался. Его обладатель просто глядел в сторону, словно бы ему не было никакого дела до слез спутницы.

Я поднялась из-за стола. На сегодня впечатлений достаточно.

На пороге меня уже поджидал неугомонный июнь. Нещадно жарило солнце, и по-прежнему приглашал закружиться в танце тополиный пух.

Я торопливо шла по Тверской. А перед глазами, всё ещё яркая и свежая, стояла картинка: утопающий в духоте столик - и двое успевших стать чужими людей за ним.

Кто из них виноват в том, что любовь исчезла, гадать бессмысленно. Говорят, в её уходе всегда виноваты оба. И, как ни жаль мне было привлекательную незнакомку, верить в то, что печальная история вдруг получит счастливое продолжение с теми же актерами в главных ролях, у меня никак не получалось.

Наверное, всё дело том, с грустью подумала я, что как только проходит чувство, когда-то любившие постепенно превращаются в героев немого кино.

Изображение видишь.

Но друг друга уже не услышать.