Август

На дне провинциального оврага
в зелёном ресторане каждый вечер
печальный на сердцах играл кузнечик.
Июльский Бухенвальд нашёл беднягу

с фамилией на -евич или -ович.
Сегодня замолчал скрипач прыгучий.
А перед скорым приступом падучей
на кронах пузырится пена крови.

Ведь август кислоту набрал в пипетку.
Безумие настолько метастазно
что даже время делает заразным
и наконец приходит доктор Менгель.

Так что тебе от мудрости раввина,
когда вот-вот щемяще и печально
над заживо закопанными днями
затлеет осень углями рябины?

Близость заморозков

Мне неизвестно: смерть иль колыбель?
Ещё вчера под детское кричанье
многоголосных птичьих децибелл
я уложил на столик пеленальный
беспомощный и розовый апрель.

Мне не открыто саван или вата
накроет поутру овраги ран?
Врач лечащий а может быть проклятый
кромсает полюбившуюся ткань.
Нейрохирург? Паталогоанатом?

Мне непонятно шёпот или крик
летит по небесам зиме навстречу,
пока иду сквозь время напрямик.
Раздетый и растерянный как вечность.
Неумный и распущенный как миг.

Звон

О, вдосталь для гостей гемоглобина
на бракосочетаньи Комаровых -
за розовым и длинным лимузином
бренчали по дороге банки с кровью.

Ночь-тамада ещё и подливала
поэтому подпоенные летом
буяня насекомые гуляли
с полуночи до самого рассвета.

Храпели у корней местоименья
в родном лесу, а рядышком сползало
с речного неподвижного колена
пропитанное потом одеяло.

И наконец остался только шорох -
под спившиеся травы на опушке
впотьмах таскало время тушки в норы.
Лишь я не спал, а только чутко слушал,

как медленно стучали в застеколье
плутающие ноты в звукоряде,
а то ли капли редкие, а то ли
комарики летевшие со свадьбы.

Open Season

Подстреленные падают стрекозы -
их на пролёте в это время бьют.
Покончено с надеждами. Всё. Осень.
Завистливая баба преподносит
под окна Белоснежке мокрый фрукт.

Двухстволка со стены и дробь в двухстволке.
Дымит низовье стынущей руки -
под кожею моей густеет Волга,
вбирает охладевшие притоки,
где в камышах последние стрелкИ.

Обуглены, и тянет жизни наши,
как крылья целлофановые вниз.
Поверь, что ничего не будет дальше.
Использует ячейки патронташа
охотник исключительно для гильз,

а тратит не иначе как дуплетом.
К хозяину извилистой тропой
упрямую подставив морду ветру
в зубах нас тащит ливень - серый сеттер
и некрасиво капает слюной.

Такая тишь, что жёлудя удар...

Такая тишь, что жёлудя удар
о листья прелые, разносится на милю.
Отметил дуб столетие - не стар.
Коньячный разгоняя перегар
в дупле заворошилось сердце-филин.

Ложится на болото седина.
Идёт из глубины тумана нечто
с такой огромной пастью, что видна
вселенная в гортани кабана,
на нёбном язычке полоска-млечность.

- Терпите, все несчастья до поры.
Кто верит в вечный дуб тот возродится.
А древу не угодны бунтари. -
так проповедует полёвка у норы.
Затем её подхватывает птица.

И мир молчит, мечтая о суде
о вырубках законных лесоруба.
И только я дыхания предел
осознаю, поскольку мой удел
не кабана, не филина, не дуба.

Плодопад

Ветви зря намекали мне плодонося.
Без осенних подсказок заметил и сам -
у небесного яблока тоже
видно, после стольки миллиардов витков,
как с подпорченной мякоти спелых боков
при падении содрана кожа.

Всё циклично вокруг. Мир ни добр, ни жесток.
Чем замётливей глаз, тем точнее пророк.
Щегольские сугробы опали,
приступал ещё к сокодвижению сад
я в бутонах уже предузнал плодопад
и утраты его, не тогда ли?

Я предвидел - наступит мгновенье когда
пуповина коры не удержит плода.
Смерть придёт повивальною бабкой,
и обрыв черешка - это поступь её.
Оторвавшись, луна обернётся гнильём,
что из праха - вернётся ко праху.

Наблюдая за зрелостью полных ночей
я вполне убедился и понял точней -
фрукт округлый в процессе распада.
Это необратимо. Поскольку луна
заражённая осенью тоже больна
от времён сотворения сада.

Гуси-лебеди

Не подбирай, пускай себе лежит
на сфагнуме рванина листопада.
Да, тяжелит корзина спелой лжи,
но клюква - вздор... и лебеди неправда.

Не требуй себе осени иной -
позднейшие намного худосочней,
и там гадюки в руку толщиной
отогревают ромбики на кочках.

Год верный словно пёс цепной издох.
Пускай. Не заводи себе другого!
И не носи напрасно мокрый мох
обконопатить пару старых брёвен.

Над падалью коричневой листвы
что пропоют рассохшиеся гусли,
раз песни, не сохранные, увы,
за горизонт стянули в клювах гуси?

В засиженном окне темнеет жизнь,
нетоплено, и нечему полаять.
Ты к ночи насовсем в себе запрись -
осеннего вранья пребольше память.

Книга Воды

Кто наблюдал, как кружит плотный снег
на мутную речную роговицу,
тот знает - на изнанке бледных век
обличье отпечаталось убийцы.

Пока доход считала до ерша
закладчика тягучей липкой речью,
старуха ненаедная шурша
прикидывая течь или не течь ей?

А в сером сюртуке гранитных дней,
внутри исполнен замыслов кровавых,
преступник, наклонившийся над ней
додумал вправе он или не вправе.

И если заглянуть на дно белка
ещё заметны страшные моменты
последнее что видела река-
процентщица, впустившая студента.

Степени свободы

С момента как белесый глаз померк,
на этом самом месте и вдали
раскованный порыв нет-нет да и
линует по земле снег, снег, снег, снег.

Он в темноте кромешной наловчился,
вначале направляет снегопад
отвесно по оси координат,
внизу переменяя на абсциссу.

А ведь вчера привольная река
вперёд несла себя невоспретимо
сегодня русло безальтернативно:
а сверху - лёд, и сбоку - берега.

Куда-то подевалась ширь разливов.
Смиренна и подавлена как встарь,
раз слева пляж, а справа крутояр
выходит направленье неизбывно?

И точно так, сугробам в темноте,
проделывая опыт с рыхлой формой,
в пределах настоящего объёма
меняет ветер точки на хребте

Похоже, и стихиям край отмерян
избавиться от функции - никак.
Раскрепощён в той степени рычаг
в которой изначально многомерен.

Круги

Пустячно реагирует река
резвится на поверхности пока
отталкиваясь, камень плоским боком.
От силы независимо руки
дробятся и сбиваются круги -
воде известны прошлые итоги.

Но сколько бы твой камень ни скользил
ничуть не удивятся караси,
когда на дно потянет груз мгновений,
поскольку обретёт в конце покой
любой голыш, запущенный рукой,
поддавшись напоследок силе тренья.

Придётся переждать волненье дней,
а лишь потом исследовав на дне
накиданную гальку хаотично
ты, наконец, поймёшь, что в глубине
среди когда-то брошенных камней
одноприроден твой и неотличен.

Сова и мыши

Сидит сова на ветке ни гу-гу
и слышит шевеление в стогу.
А у шеста её не чуя вовсе
на травах, что суровы и колки
вишнёвые шевелятся зверки
в своём новорождённом микрокосме.

Потомственной семье зерновика
не стоит беспокоиться пока
весь мир благоухает пылью сенной
о том, что хрупкий шарик гнездовой
летит навстречу смерти тепловой
в заснеженном стогу среди вселенной.

Поэтому в декабрьской ночи
ничтожество мышиных величин
особенно открыто взорам птичьим:
кому теплее выдалась зима,
какой крупой набиты закрома,
презрительной сове равновелично.

Какими бы ни бредил ты путями...

Какими бы ни бредил ты путями
вернёт домой запущенная память.
Здесь именно, никак не где нибудь,
Когда-то баба в старую корзину
оторвала от веточек эфирных
твою черносмородинную суть.

Всё скрадено вьюнком и повиликой,
завалена знакомая калитка,
и нет дыханья влажного в хлеву
а сад не замечая беспорядка,
собрав чело морщинистою складкой
вынашивает новую листву.

Отклей ладонь от печки небелёной.
Всех тех, кто до тебя прилёг под корни
ты, наконец, способен слышать зов,
и сквозь кусты малины и сирени
ведёт тропа мгновенье за мгновеньем
в густую тень дичающих часов.

По весенним разливам

Пора благоприятная подходит
снасть с чердака достать, да на блесну
выуживать на бурном быстроводьи
голодную и шуструю весну.

Попробуй-ка забрось над перекатом
и эхо от ольхи успей подсечь -
известно, что размер шероховатый
всего охотней ловится на речь.

И погрузив подсак в апрель студёный
из вод его слепяще-голубых
откинь на травяные эмбрионы
трофейный, задыхающийся стих.

Невыразимое

Возьмем, к примеру, немощную ель
бредущую на север вдоль дороги.
Всё просто: существительное - цель,
а направление зависит от предлога.

Заметьте, зряшны потуги мои
природы естество увековечить -
бессильно прилагательное и
практичная приставка у наречья.

Нечастый менестрель, влетая вглубь
в затравеневший мрак словораздела
способен мягко выдохнуть из губ
дыханье "ель" возвышеннее ели.