Он редко звонил по этому номеру. Практически никогда, потому что однажды набрал его и сразу выключился, а потом полдня маялся с давлением. Во первых стеснялся телефона, как предмета соединяющего пространство. Во вторых, постичь умом, как это делается без проводов, не мог и потому редко брал его в руки - недоверял. Однако регулярно заряжал его с помощью чёрной коробочки с вилкой для розетки. Ему казалось, что эта тонкая нить возможности позвонить по украденному в интернете номеру, совсем нескромно позволяет ему жить. И потом, эта неожиданная весна среди зимнего месяца: растаял весь и без того тонкий снежок, начинавший было набирать укрывающую силу. Оголтело чирикали воробьи в соседнем парке, почуяв оттепель. Его обозначенный силуэт виднелся из окна конторы жирными штрихами на сером фоне монотонного неба. Валентин пересекал его рано утром под гогот ворон, шествуя на службу. В начале парка, у мусорной урны, он закуривал сигарету, бросал в урну горелую спичку и далее двигался наискосок по единственной из дорожек, соединявшей углы парка напрямую. Обычно, сигареты хватало как раз до выхода из деревьев, а потом начинался долгий и скучный день за конторским столом, где он принимал заказы и посетителей. Заносил аккуратным каллиграфом всё в толстый гроссбух, поглядывая иногда боковым зрением то на часы, то на дорожку в парке ведущую домой.

Но сегодня, что-то произошло в этом размеренном движении времени. Валентин чувствовал, что нужно позвонить. Руки уже несколько раз трогали почти волшебный корпус телефона. Однако, он снова и снова выпускал его в тёплое нутро кармана, откладывая эфирное свидание. Благородное урчание в животе сообщило, что настало обеденное время. Но вместо того, чтобы достать припасённый заботливыми руками жены кулёк с едой из разинутой пасти желтопузого портфеля, Валентин накинул на себя свой потёртый френч, перешитый из старой шинели (опять же постаралась жена, раздобыв модную выкройку на просторах интернета), вышел на улицу в дневной гомон и шуршание шин под окнами.

В парке было тихо. Куда-то делись воробьи, свободные верхушки старых лип замерли в безветрии, даже вороны притихли и чёрными кляксами рассредоточились по веткам. Прохожих не было, только в глубине, среди влажных стволов, на одной из жёлтых лавочек девушка в сиреневом пуховике говорила по телефону, прижав его ухом к плечу, а двумя руками доставала из сумочки непослушные листки. Наконец они вывалились и рассыпались по мокрому гравию. Валентин отвёл глаза. Ему не нравились такие неудобные и неуместные события. Он старался избегать всего, что выходило за рамки благополучного течения обстоятельств. А здесь, целая беда, как можно быть такой неловкой?! То ли дело у меня. Достал из кармана телефон и нажал на привычную кнопку быстрого набора. Тут же ответила жена: « Да обедал,… да всё хорошо, …как обычно, около шести,… и я люблю». Выключил телефон, и словно проверяя его работу, посмотрел на гаснущий экранчик.

Вынырнуло солнце, запуталось в ветках, блеснуло отражением из множества маленьких лужиц. Остатки снега в тёмных уголках парка засветились синим, притихшие вороны вдруг снялись, и их молчаливое облако поднялось над порыжевшими от нежданного света макушками лип. «Нужно покурить перед звонком», – но пальцы сами уже набирали знакомый номер, вопреки всему, вопреки отложенному желанию и уже никуда не деться, уже призывные гудки. «Занято». Сразу выключил. «Занято! Почему занято, кем занято? Ну да ладно, через пять минуток перезвоню, сейчас только покурю и перезвоню». Но не успел Валентин достать сигарету и как следует обстоятельно размять её между указательным и большим пальцем, как телефон зазвонил сам. Он вздрогнул, будто его напугал кто-то тёмный серый, похожий на стволы старых лип. Сердце неприятно скакнуло и упало на дно, на самое потаённое дно чего-то запретного, до ужаса постыдного и невероятно тайного. «Если бы не солнце…»,- сказал он вслух сам себе, и даже не посмотрев на номер, нажал на приём.

«Вы только что звонили?» - услышал он в трубке знакомый бархатный голос. Голос, с которым ещё несколько лет назад он просыпался и засыпал вместе, голос который был ближе ему, чем все голоса мира, голос его ненасытной страсти и нескончаемого обожания. Резко закружилось всё вокруг: стволы деревьев, солнечные блики, и даже девушка на лавочке, почуяв неладное, обернулась на него. «Я, …я, вероятно ошибся…», - пролепетал он, в трубке помолчали. «Валя – это ты?» - Спросил тот же голос уже с более дружественными нотками. Но Валентин уже больше не слышал. Пустота окутала его своими мягкими лапами: закрыла уши, нос, глаза и наступила тишина и темнота.

«Какие хлипкие нынче мужики пошли»,- услышал он сквозь душную пелену,- «ну очнись же, очнись, давай, давай!» Его кто-то усиленно тряс. Под голову подложили что-то твёрдое, снизу под боком стало сыро и холодно. Валентин открыл глаза.

Картина мира постепенно восстанавливалась. Вот сжатый в руке телефон с короткими гудками, подвижное сиреневое пятно с незнакомым лицом. «Эй, очухался?» - Спросил кто-то женским голосом. «Вроде не пьяный»,- констатировал мужской бас. «Скорую надо вызвать»,- сказал третий голос тревожно.

«Я счастлив!» - пролепетал Валентин побелевшими губами. «Что, что он сказал?» - Переспросил кто-то. «Говорит, что счастлив». «Мы тут его спасаем, а он, видите-ли счастлив!» - пробасил снова мужской голос. «Вставай, счастливчик!»

И пока Валентин переворачивался с мокрого бока на колени, чтобы встать, пока шаткая ещё земля приобрела под ногами ровное горизонтальное положение, поддерживаемый со всех сторон разными руками, окружающие его всё возмущались, не стесняясь в выражениях. Словно счастье – это совершенно забытая, давно потерянная, и никому не нужная вещь.