Из цикла "Кавказ не отпускает"
Недобрые взгляды обнаружились ещё в рейсовом автобусе "Баку-Сумгаит"…
Началось с того, что ему выдали билет и отсыпали сдачу, что по местным меркам явление совершенно ненормальное и, более того, даже позорное: ни один уважающий себя киши1 — никогда сдачу не спросит. Не спросит и не возьмёт. Билет же — вещь вообще настолько экзотическая, что его в этих краях вообще мало кто видел. Каждый мальчишка знает, что водителю тоже жить надо. Даже распоследний агдамщик2 никогда не унизится до того, чтобы спросить у шофёра билет. Бросают при выходе из автобуса денежку — кому сколько не жалко — в специально заведённую водителем мисочку или коробочку, да и выходят. Ну болтается где-то там, на почётном месте возле лобового стекла, подвешенный на резинке рулончик… Висит и висит, джыз-быз3, как говорится, не просит. Но какого он цвета и что конкретно на нём написано — вряд ли кто знает.
Так вот, Мишке билет дали. Много. Отмотали полтора метра.
Дальше — больше. Пока он тупо изучал глупейшие надписи на позорной билетной ленте, автобус заполнился пассажирами. Вот только с Мишкой рядом никто не сел. Ещё бы: с этого момента на нём прочно отпечаталось презренное тавро "кусошника"4. А всего-то — спросил у водителя, сколько стоит проезд. Это и было его ошибкой.
Всю дорогу спину сверлили колючие, полные скрытой агрессии взгляды. И было это не просто неприятно — больно от внезапного шока. Шока, вызванного тем, что у него отобрали Родину. И понял это он только сейчас. Ещё недавно, полный радужных надежд, предвкушая встречу с Баку, любимым городом, где родился, Михаил летел из Москвы утренним рейсом. Летел туда, где всё родное и понятное, близкое с раннего-раннего детства.
Но это был уже не тот город. В нём ощущалась тревога. Однако вначале Мишка не придал этому значения — ведь надо было ехать дальше, в Сумгаит, куда не так давно переехал жить отец. И вот, только здесь, в рейсовом автобусе, ему нашлось время подумать.
Неважно, что он родился в Баку. Главным и определяющим для этих людей понятием отныне является его национальность. Русский. Национальность, да ещё то, что он — приезжий. Из России. А уж приезжих-то здесь всегда умели определять с первого взгляда. По отсутствию акцента, одежде и манере держаться. Он — приезжий из России, а значит — чужак. Не сказать, что враг, но уже и не друг. Скорее — недруг. Почему? Да потому, что отныне, после сумгаитских событий5, каждый русский из России ассоциируется здесь с Москвой, союзным правительством и армией. Армией, пролившей кровь. Пролившей — или предотвратившей ещё большую кровь — для многих уже не столь важно. Вот уже полгода с тех пор в воздухе ощущалось сгустившееся напряжение. Чью сторону в конфликте примет Москва? Армян или азербайджанцев? Чью? И от этого зависело отношение к русским… А пока… Пока в его спину впивались колючие, недобрые взгляды. Взгляды, в один миг отобравшие у него Родину.
***
Как быстро всё произошло. Как быстро слетели маски. Десятилетиями советская власть воспитывала в Закавказье интернационализм, поднимала культуру, образование. Культивировалась дружба между населявшими его народами, поощрялись смешанные браки, приветствовалось умение разговаривать на нескольких языках. Туристические поездки в соседние республики, спортивные соревнования, делегации по обмену опытом… Фильмы и книги, дни культуры, форумы, певцы из соседних, братских республик. И ведь всё это уже начинало давать вполне реальные плоды.
И вдруг маски слетели. Звериный оскал феодализма, каменного века. Неандертальцы с оружием на улицах. Лютая ненависть разъярённой толпы, требующей выхода из Союза. Где тот добрый народ? И кто пришёл вместо него? Почему было устойчивое ощущение, что он, Михаил, оказался в дикой, отсталой стране? На банановом острове, где съели, просто банально сожрали Кука? Он смотрел на этих людей и не понимал их логики. Это были взгляды не людей — животных. Животных, отныне населяющих его Родину.
Да и Родина стала другой. Собственно, её больше нет. Есть просто другая планета. И он больше не может дышать её воздухом.
Но там остался отец. И это всё решило. Вот и поехал. В неизвестность.
***
Вот и Сумгаит. Собственно, отец жил не в центре города, а на окраине — в уютном посёлке Насосный, где хрущёвские пятиэтажки, построенные когда-то для персонала военной авиабазы, мирно соседствовали с частным сектором. Песок, море и сосны…
Идти в дом без гостинцев не принято. И Михаил завернул в ближайший продуктовый магазин. Что бы такое купить? Конечно, что-нибудь сладкое. К чаю.
В кондитерский отдел стояли две очереди. Одна слева, вторая справа. Очередь слева была примерно в два раза короче. Разумеется, Мишка встал туда. В той очереди, что длиннее, некоторые покупатели принялись возмущённо переглядываться. Пожилой мужчина, стоящий третьим в правой очереди, глядя на Михаила, демонстративно кашлянул и нахмурил кустистые брови.
"Что ему не так?" — подумал Михаил. Если я стою в "очереди без очереди", значит некогда мне, или у меня на то серьёзные основания.
Размышляя, Михаил подумал, что как бы советская власть ни пыталась нивелировать народы населяющие страну, всё же различия не стирались. Нет, разумеется, руководители разных уровней и не пытались всех причесать под одну гребенку — на бытовом уровне никто не посягал на национальные особенности. Пожалуйста: говорите на своём наречии, исполняйте свои обряды — если они не противоречат закону страны. Опять же — республиканские газеты, национальные театры, киностудии, радио- и телеканалы, вещающие на национальных языках. Школы с обучением на родном языке с особыми курсами местной истории, географии и литературы. Танцуйте, пойте, водите хороводы; кухня разных народов даже поощрялась на всех уровнях. Вот только в общественных местах и госучреждениях — извольте соответствовать общесоюзному стандарту. Не стелите на партийных собраниях коврики для намаза и не приводите на профсоюзные культурно-массовые мероприятия вторую и третью жену вместе с первой. Моветон-с…
Вот и выходит: как бы власть ни старалась, даже в общественных местах всегда найдётся место обычаям. Вот, например, кавказская манера занимать в магазине очередь без очереди. Конечно, здесь, как и везде, всегда находились охотники получить что-то быстрее остальных. Неизбежно возникала давка. Но, если где-то хотелось создать некое подобие порядка, то покупатели принимались негласно играть в странную и замысловатую игру под названием "очередь без очереди". Согласно этим хитромудрым правилам, справа от продавца выстраивалась очередь из сознательных граждан, которые по своим внутренним убеждениям не позволяли себе что-либо делать в обход правил. В эту же очередь становились люди стеснительные, трусоватые, а также любители неторопливого общения — те, кому время девать некуда, и кто понимал толк в солидной, обстоятельной беседе. Люди нагловатые или очень занятые, а также убогие с костылями или купленными ветеранскими медалями занимали очередь, располагавшуюся слева от продавца. Учитывая, что вместо неорганизованной, машущей кулаками толпы всё это имело хотя бы некое подобие порядка, первые не особо возражали против вторых. При этом вторые — с высочайшего соизволения первых — ретиво и вполне эффективно исполняли полицейские функции, а именно: рвали в клочья совсем уж отмороженных наглецов, норовивших пристроиться в центре. То есть не только в обход очереди, но и в обход очереди без очереди. Столь тонкий, и годами отлаженный мудрый, саморегулирующийся механизм весьма способствовал тому, что отморозки-беспредельщики долго не жили. По крайней мере, никто из старожилов не мог припомнить подобных удальцов возрастом старше лет эдак 30-ти… То ли их делали инвалидами, после чего они вполне законно получали карт-бланш на левую очередь, то ли запугивали до трясучки коллегиальным и принародным откручиванием бодливых рогов, что автоматически приписывало их к правой очереди до конца презренных дней…
Но! Лукавая игра "Очередь без очереди" имела смысл лишь при выполнении ещё одного — самого важного — правила в этом своде замысловатых законов: продавец чередовал отпуск товара следующим образом: одному из левой очереди, затем одному из правой. Если вблизи прилавка появлялся ребёнок, то его тоже пристраивали в левую очередь.
Черт! Смотрят, однако, очень уж озлоблено. Цепкие, горючие взгляды словно прожигают кожу. Сердце сжалось — сжалось от обиды, негодования, чувства щенячьей обделённости: "Почему? За что? Не моя ли это Родина? Что мы вам сделали? Разъединили убивающих друг друга — в чём вина?"
Пытаясь отвлечься, Мишка намеренно вернулся мыслями к смешным законам очереди. Ухмыльнулся, вновь подумав, какой наглостью по местным понятиям считается попытка купить что-либо в обход обеих очередей. Мда… Таких наглецов укрощали быстро. Как правило, возмутитель спокойствия — в лучшем случае — мог рассчитывать на конец правой очереди. В худшем случае — его изгоняли из магазина вообще. Бунтовать против единогласно принятого обеими очередями решения было бессмысленно: продавец, солидарный с покупателями, отказывался продавать товар ренегату. Да, собственно говоря, у продавца в этой ситуации даже не было права голоса…
Подумав о судьбе торгаша, рискнувшего продать товар изгнаннику, Мишка едва не рассмеялся. Лицо украсила добрая, очаровательная улыбка.
Однако почему-то именно невинная улыбка вывела очередь из себя:
— Ай балам6, что себе позволял, слушай? – строго спросил высокий представительный мужчина в очках.
— Охраш7 да, что с него хотели! – поддержал мужчину молодой парень.
— Эй, брат! Как тебе по лицо не стыдно? Зачем такой делал, ай алла?
Не успел Мишка открыть рот, чтобы возразить, как добрый десяток возмущённых его поведением покупателей подняли крик, образовав нечто вроде Новгородского Веча. А точнее — восточного базара. Только вот беда: на базаре каждый что-то расхваливает на свой лад, а здесь — что-то откровенно ругали. Вернее кого-то…
— Слушайте! Я к отцу в гости приехал… Здесь в соседнем доме живет… Год не видел… Люди, ну что мне целый час стоять? Хотел торт взять…
— Отец при чём? Стыдно брат, зачем отец позорил? Откуда ехал?
— Из России. Инженер-электроник. Сейчас в отпуске. Торт хотел взять…
— Какой, слушай, инженер-манжинер? Кому, слушай, не спроси — все грамотный, все инженер! Любой трудовой книжка открывай — кругом нефтчи-памбыгчи8. Зато когда фикстулился, понты кидать хотел — все, слушай, инженер! Зачем врал?
— Да кто врёт? Кто фикстулится9??? — взбеленился Мишка.
— Яхшы10! Давай разбираться. Ты какой институт учился?
— Саратовский политехнический.
Некоторые вопросительно посмотрели на мужчину в очках, сделавшему замечание первым. Однако он высокомерно отвернулся в сторону прилавка. Тогда его спросили прямо:
— Ай, Вагиф-мюаллим! Беля институт вар? 11
— Да, Вагиф Гасанович! Вы такой слышали?
Повисла неловкая пауза. Учитель неуверенно пожал плечами. Затем, видимо из опасения потерять уважение поселковых жителей, неторопливо протер очки замшевой тряпочкой, важно водрузил на нос, и веско, со знанием дела, авторитетно заявил:
— Да! Такой институт, конечно, есть. Называется "Саратовский политехнический институт" …в городе Саратов. Это… рядом от Москва.
Солидное расположение института на окраинах Москвы произвело впечатление. Но только на половину очереди. Часть горячих голов это всё же не остудило. Кто-то особенно упёртый задиристо спросил:
— Что тогда издесь покупать хотел? Говорят, Москва — что хочешь есть, даже — банан!
— Э-э-э, люди, говорю да вам, торт хотел! — незаметно для себя Мишка тоже заговорил с акцентом. Кроме того, даже способ построения фраз изменился на кавказский.
Удивительно, но едва он приезжал в Азербайджан, как буквально через пару часов в нём просыпался бакинец. И вообще, всё то, что он пытался задавить, живя в России — ведь там экзотический выговор был не нужен, создавал проблемы, а то и смех окружающих — здесь неугомонно рвалось наружу. Каждый раз, возвращаясь в родительское гнездо, он как-то гибко, незаметно, и почти неожиданно для себя "переключался" на местный диалект и вообще особую манеру поведения. Так здесь было легче, комфортнее. Вставляя в разговор специфические, с певучей интонацией произносимые словечки: "слуша-а-ай", "вах-о", "ара", "да", "да-э-да", "нет-э" — он гораздо успешнее вписывался в окружение, становился частью его. Получая в ответ доброту и благожелательность, братскую взаимовыручку и участие…
— Знаем, слушай, какой тебе сладкий торт надо! Что, в России женщину не находил? Стоит, не краснел даже, ай алла!
— Да что случилось-то? Ара, какие женщины, э-э-э! Хватит да! — сорвался на крик Мишка.
В этот момент женщина средних лет внезапно вступилась за Михаила:
— А-а-а, надоели уже, да-а-а! Он что, амшара12 тебе что ли? Не видели — тихий парень, понемножку ошибался, не туда стоял! Что шум поднимали? Видишь, наши законы не знает, издалека ехал? Ай, балам, не уходи, куда пошёл, зачем обижался?
— Э-э-э, знаем да, какой "тихий". Иззади к тому сестра уже близко стоял, жопшник! А, слушай, сестра, он тебе что делал?
— Тфу, бессовестный, что такой говорил! — враз вскричали несколько возмущённых женщин на упёртого правдолюба.
Свалка вокруг прилавка возобновилась. Продавец в растерянности вертел головой, не в силах понять, что ему, собственно говоря, делать — мнение очереди разделилось, а оно, мнение, для него, продавца — главный и основной закон благополучного существования. Мишка же, у которого от обиды навернулись слёзы отчаяния, стремглав выскочил из магазина.
Однако далеко уйти ему не дали. Уже через минуту Михаила догнал парень, поначалу принявший его за извращенца:
— А, брат, слушай… Стой, брат… Извини, слушай… Идём, да-а-а, всё тебе делаем!
Мишка хотел вырваться. Однако парень цепко держал его за локоть. Судя по всему, кто-то из старших приказал без Мишки не возвращаться. Разумеется, ослушаться уважаемых людей парень не осмелился.
— Как тебя звать, брат?
— Миша.
— Я — Алишер. Ничего не бойся. Плохо не думай. Идём! — Приобняв Михаила за плечи, Алишер вернул беглеца в магазин.
От прилавка отделился Вагиф Гасанович и, взяв Мишку за локоть, подвёл к правой очереди. Смущённо, деликатно, вполголоса объяснил, что по местным поселковым обычаям, в магазинах обычно выстраиваются две очереди. Одна мужская — та, что справа от продавца, а вторая — женская, слева. Именно та самая, которую Мишка по ошибке окрестил "очередью без очереди"…
От позора Мишка едва не провалился сквозь землю — только сейчас он заметил, что правая очередь состояла целиком из мужчин. Тогда как левая — из женщин…
Где были его глаза???
***
Через некоторое время страсти поугасли, обе очереди успокоились. Лица подобрели, и, странное дело, Михаилу уже не казалось, что он попал в чужую страну. Всего пять минут назад он ощущал себя чужаком, и от колючих взглядов было ощущение безумного бега босиком по раскаленному песку.
Взгляды стали приветливыми, родными. Исчезло ощущение инопланетности логики и нравов. Он осознал, что вернулся на Родину.
Однако стоять даже сейчас в правой очереди было нелегко — любопытствующие взгляды не иссякали. Нет, ничего страшного, просто он отвык ощущать себя в центре внимания. А здесь, где народ очень общителен, активен, неравнодушен — это обычное дело.
Время шло. Скоро подошла очередь пожилого учителя, того самого, что прежде стоял третьим справа. Пропустив, как полагается, трёх женщин из левой очереди, Вагиф Гасанович, дождавшись ухода стоявших впереди него двоих парней, внезапно величественным жестом пригласил Мишку к прилавку:
- Ай балам, нэ истир сэн? Гяль бура13! Что хотел брать? Иди, забирай!
Раздвинув волевыми плечами обе очереди, учитель освободил место возле прилавка прямо напротив продавца. Под одобрительные возгласы Мишку тут же вытолкнули на освободившееся пространство. Совершенно растроганный, он пытался возражать, однако кому нужны были его возражения? Почти у каждого из этих стоящих в магазине людей по необъятным просторам некогда единой и великой страны были разбросаны отцы и сыновья, внуки и любимые дочери… Студенты и военные, врачи и инженеры — не все из них смогли вернуться домой, да многие и не хотели. Как знать, может быть… и им… на чужбине поможет кто-то добрый… и отзывчивый? Может воздастся им за доброе слово, за мудрое участие, проявленное здесь и сейчас?
— Свой отец сколько не видел?
— Там тебе какой зарплата дают?
— Москва самый центр живёшь?
— Что хотел брать? Рахат-лукум? Торт? Халва? Зефир? Шякяр-чурек? — то и дело слышались доброжелательные вопросы…
Вмешался продавец:
— Пахлава бери! Пахлава — хороший, свэжий!
— Бясдир да, алверчи! Джяна гётурду!14 Свой пахлава сам кушай! — взорвался Алишер — тот самый парень, кто вернул Мишку в магазин.
— Вах-о! Ара, что такой с этим пахлава был? — спросили из правой очереди.
— Ай алла, что с этим пахлава случился? — живо заинтересовались из левой.
— Как что? Тесто мокрый, орешка горелый. Вчера деньги давал, рэбёнок посылал, этот "деловой" ему такой пахлава продавал — сразу мусорный ведро пошёл! Ащ-щ-щи! Своличь да! Знаешь куда свой пахлава клади? Один место клади! Раздвига-а-ай, вазэлин натира-а-ай — туда клади!
— Зачем, слушай, базелин? — уточнил какой-то шутник. — Тесто мокры-ы-ый? Так пойдёт — скользкий! — очередь язвительно засмеялась: мужчины многозначительно подмигивая, а женщины — стыдливо прикрывшись платками.
— Ты на мой ухо такой слово зачем кладешь? — шутливо огрызнулся продавец, хитровато подмигивающий Мишке. При этом он недвусмысленно кивал на Алишера-правдолюба.
Однако торгаша укоротили быстро. Даже пискнуть не успел. Дети на Кавказе — святое. А обсчитывать-обвешивать-обманывать ребёнка — вообще последнее дело. Хуже извращения:
— Вах-о! На рэбёнка можно такой вещь делать, слушай? — возмутилась левая очередь.
— Ара, не мущщина, да! Тьфу! — констатировала правая.
— Ня ваш вериб? Зяхярляйибляр? Кимся олюб?15 — спросили вновь прибывшие покупатели.
Завязавшуюся свалку решительно прекратил учитель, который, судя по всему, пользовался у поселковых жителей непререкаемым авторитетом. Не теряя солидности, и не унижая себя мелочными разборками, он жестко и весомо задал продавцу вопрос, что из сладостей наиболее свежее и вкусное; а также чем лично он, продажная душа, рискнул бы накормить собственного отца, несомненно, достойного и уважаемого человека, допустившего, тем не менее, непростительную ошибку много лет назад — на завершающей фразе Гасаныч демонстративно смерил взглядом торгаша с ног до головы. Дополнив сказанное эффектным жестом: по-ленински раскрытая ладонь плавно, снизу вверх — то есть от подошвы ног продавца до макушки бестолковой продавцовой головы — обозначила всю дистанцию постигшего тридцать лет назад продавцового папу недоразумения.
Обе очереди хохотнули, продавец же — засуетился, принялся зачем-то бесцельно хлопать дверками под прилавком. Затем вдруг стыдливо замер и, сделав над собой усилие, будто проглотив комок незаслуженной обиды и вселенской скорби, предложил учителю торт "Нагыл", имеющий, несомненно, сказочный вкус, аллах тому свидетель. Учитель вопросительно посмотрел на растерявшегося Михаила, и, демонстративно выдержав паузу, недоверчиво вопросил-потребовал:
— Бахым16?
Придирчиво осмотрев правым глазом торт, услужливо сунутый продавцом ему прямо под нос, Вагиф-мюаллим напористо уточнил дату изготовления:
—Яхшыдыр? Бу торту ня вахт пиширибляр?17
Продавец поклялся мамой, что торт сделали утром, на что, выдержав эффектную паузу — было слышно напряжённое дыхание очереди — Вагиф Гасанович, вопросительно посмотрел на Михаила, и только затем величественно кивнул:
— Бир дянэ "Нагыл" вер18!
***
Прижимая к груди драгоценный "Нагыл", доставшийся ценой таких переживаний, Мишка направился к пятиэтажке, в которой жил отец. Душу грело своеобразное материнское благословление, отпущенное из левой очереди и лёгкое чувство вины, связанное с отеческим напутствием правой очереди, деликатно намекнувшей, что родного папу желательно навещать гораздо чаще, чем раз в год. Неуверенные Мишкины возражения по поводу дороговизны авиабилетов и скудости зарплаты молодого специалиста были с негодованием отвергнуты. Посему, с клятвенным заверением видеть папу каждый месяц, Мишка был благополучно отпущен восвояси.
Вот она, крайняя, последняя пятиэтажка на окраине Насосного! Дальше — только песок и море. Он с удовольствием подумал, что отец всегда был большим оригиналом. Заслуженный рационализатор Азербайджана, отец имел не только недюжинную техническую смекалку, но и в жизни частенько принимал решения нетрадиционные. Вот и этот дом… В то время, как любой житель Сумгаита стремился получить квартиру в центре, желательно с окнами на набережную, отец долго и старательно искал жильё в местах тихих и уютных. В конце-концов, два года назад он остановил свой выбор на захолустной окраине Сумгаита. Да, собственно говоря, посёлок Насосный, отрезанный от города пятью километрами промзоны, назвать частью Сумгаита можно с большой натяжкой. Правда туда ходил сумгаитский трамвай, но у человека, впервые решившегося на путешествие этим транспортом, уже через десять минут появлялось устойчивое чувство, что он едет в пригородной электричке — настолько протяжённым оказывался этот загородный маршрут вдоль бесконечных морских пляжей. Слева по ходу трамвая тянулись бесконечные ограды крупнейших в стране нефтеперерабатывающих, химических и металлургических предприятий, а справа — лениво плескался Каспий, зазывно маня шезлонгами и грибками ухоженных заводских пляжей. Находчивые профсоюзы местных предприятий изобретательно использовали преимущество расположения своих заводов на побережье по полной программе: в обеденный перерыв трудящиеся имели удивительную возможность окунуться в ласковые воды Каспия в ста метрах от проходной родного комбината.
Отец выбрал дом не просто на окраине Сумгаита, но ещё и на окраине Насосного. Место было на удивление уютным. В полукилометре от дома — небольшая сосновая роща, превращённая в парк. Рядом магазин. Одна стена дома соседствовала с частными строениями посёлка, благодаря чему находчивый отец вместо милых сердцу промышленных пейзажей наблюдал из окна благостный уклад деревенской жизни. Прямо под окнами у него мычали коровы, пели петухи и жалобно блеяли бараны. В окна доносился дурманящий запах сена и рыбы, которую рыбаки местной артели коптили невдалеке в невероятных количествах. Но самое удивительное ожидало в других окнах: море! Да, да! Вторая лоджия была с видом на море. Бодрящий йодисто-солёный запах, свойственный только морю, щипал ноздри, глаз ласкали барашки закрученных в спираль волн и рыбачьи баркасы на горизонте…
***
Отец выглядел молодцом. Как ни допекала его проклятая астма, сдаваться батя не собирался. Выяснилось, что купаться в море он начинал ранней весной, ещё до начала пляжного сезона, а заканчивал глубокой осенью; плавал много и подолгу, заплывая так далеко, что несколько раз его возвращали к берегу возмущённые рыбаки, напуганные бесцельностью и нецелесообразностью — с их, трудовой точки зрения — таких заплывов. Отец, имевший в юности спортивный разряд по плаванию, лишь усмехался: "Это всё семечки! Вот раньше, на первенстве города…". Далее следовала увлекательная сага о невероятных случаях из жизни отца. Рассказчиком он был удивительным. Слушать его хотелось бесконечно. Уникально то, что талант рассказчика сочетался в нём с аномальной особенностью регулярно попадать в странные, экзотические ситуации. Окружающие удивлялись: судьба подкидывала ему такие стрессы в виде аварий, катастроф, эпидемий, погодных аномалий, природных катаклизмов, что хватило бы на несколько приключенческих романов. Отец регулярно попадал то в зоны войсковых операций, то в очаги пожаров, то на разгон демонстрантов. У самолётов, которыми он летел, отказывали при взлёте шасси; капитаны катеров, которыми он добирался до какого-то экзотического острова, безбожно напивались за штурвалом и сажали судно на мель; на лыжных подъёмниках, которые его поднимали к вершинам, происходила обесточка в середине подъема… Нужно ли объяснять, что на сложнейших туристических маршрутах его инструктор ломал ногу, а поезд, на котором батя ехал на курорт — блокировали посреди степи из-за внезапного закрытия района в связи с эпидемией?
А ещё судьба дарила отцу встречи со множеством удивительных людей. Нет, не все они были знамениты, но занимались удивительными вещами, слывя великими профессионалами.
Вот и сейчас Михаил предвкушал очередной разговор об удивительных событиях.
Не тут-то было…
***
Звонок раздался в десять вечера.
К неудовольствию Михаила, в зал, вслед за отцом, вошёл молодцеватый брюнет в массивных очках чёрной оправы. Линзы были настолько мощными, что глаза брюнета казались живущими где-то в соседней галактике. Отдельно от хозяина.
— Михаил, познакомься: это Рафик, мой добрый сосед с третьего этажа.
— Рафик.
— Михаил.
Удивительно, но далее, не сговариваясь, каждый занялся определённым делом. Отец ушёл в кухню, колдовать над чаем, а Рафик, несуетливо, но энергично, по-хозяйски принялся расчищать место на журнальном столике. Куда тут же водрузил шахматную доску.
Миша, глядя на это сюрреалистическое явление с туповатым интересом, несколько приглушённым усталостью после дальней дороги, подумал, что оба — и отец, и сосед — молча и без лишних вопросов выполняют некий заведённый испокон веков ритуал. Так, словно в этом доме двигали шахматы всю сознательную жизнь…
Пока Рафик деловито расставлял фигуры, Михаил пытался понять, кто он по профессии. Конечно, очки есть очки… Очевидно, что сосед — не портовый биндюжник. Но и интеллектом лицо не блистало. Огромный, в пол-лица нос — нет, не с горбинкой, как обычно говорят, — а с крутым, нарочито выпирающим коленом массивного горба, изрядно потёртым дужкой уродливых очков, не вызывал ничего кроме отвращения. Торчащие наружу резцы верхней челюсти и непропорционально большой лоб, нахально нависающий над глазами, очками, носом, челюстью, гитлеровскими усиками, впалой грудью,— да вообще над всем, над чем только можно нависать. "Ублюдок," — только и подумал Михаил и обиженно отвернулся. Ехать полторы тысячи километров к отцу, чтобы в первый же день, вместо задушевной беседы, наблюдать этого… с ферзями…
Однако когда ублюдок поставил отцу мат на пятой минуте, Миша вгляделся в него внимательнее. Не-е-ет, неожиданно расцветшая улыбка Рафика говорила всё же об интеллекте. Странно, непонятно как, но — говорила. И было в ней что-то приятное, притягательное, симпатичное, причём настолько, что вся ужасающая внешность соседа не казалась уже такой обиженной Судьбой и Природой. "О-о-о, а он вполне симпатичен, просто симпатия к нему какая-то… необычная, странная, вроде как притягательное уродство актёра, играющего Квазимодо…" — внезапно решил опешивший Михаил.
Проиграв, отец накрыл на столик чай с кусочками сахара, и они зарядили вторую партию. Затем третью, следом — четвёртую.
***
Какое-то время спустя, а точнее — ближе к полуночи, когда отца раздолбали то ли в восемнадцатый, то ли в девятнадцатый раз, всё происходящее стало напоминать дурную пьесу в театре абсурда. Ночь, немыслимая жара, цепкие лапы беспощадного сна, и — двое. Двое, молча и азартно двигающие фигуры с резковатым и жутким автоматизмом промышленных роботов, напористо собирающих фотонный трансплюкатор для гиперсветового ионолёта. И они, голубчики, так энергично этот трансплюкатор собирали, что журнальный столик отзывчиво покачивался, жутковато поскрипывая фантастическими инопланетными звуками. Дико, но при этом оба молчали, понимая друг друга без слов.
В первом часу ночи Мишка обратил внимание, что отец уже откровенно злится на непрошенного гостя. Но что было делать? Гость в дом — благодать, подарок неба. Нельзя его, гостя, обижать. Хотя некоторые… Некоторые этим, как видно, весьма успешно пользуются.
От нечего делать, Мишка стал терзать свой новенький "Зенит" с зеркальной камерой. Открывал, закрывал, щёлкал. Затем принялся играть с автоспуском.
— Зэ…Зэ… Зэнит-Тэ…тэ…тэ-э-э-тээль19?— неожиданно прогундосил Рафик.
"Дьявол, он ещё и заикается!" — Мишка вздрогнул от неожиданности. Ого! Ботвинник оказывается и в фотоаппаратах разбирается! Странно, но неожиданно тёплая улыбка расцветила лицо соседа так, что Мишке отчего-то, помимо воли, захотелось с ним пообщаться.
— Да! "Зенит". Вот хочу приспособиться сам себя снимать. Но как-то… неровно стоит…
— Неровно? Этот… шта… шта… шта-а-а-тив надо!
— Ясное дело надо. Где б его только взять?
Оба сиротливо и обречённо вздохнули. Бич страны — дефицит — и здесь не исчез… А даже наоборот — усугубился…
— Слушай, сосед, тебе домой не пора ещё? — взорвался отец. У меня сын с дороги, мне самому завтра на работу!
— Фё…Фё…Фёдор, мян олум20, эщо одну па… па… па-а-а-ртию, да-а-а? — жалобно улыбаясь, попросил Рафик.
Одну, потом ещё одну, потом ещё парочку. И снова — одну, а затем ещё одну. Единственное что, теперь у Рафика хотя бы хватило ума не выигрывать безбожно у хозяина дома. Ведь это вообще свинство…
Ретировался дружелюбный сосед во втором часу ночи.
***
Ах, какое было утро! Ах, какой был день! Ласковый Каспий нежно баюкал Мишку на волнах, и море с берегом спорили, кто возьмёт шефство над счастливым отпускником… Берег заманивал золотистыми песками, а море — изумрудной волной…
Жаль только, что отец на работе. Но это ничего! Вечером посидим, поболтаем…
Однако вечером, в десять, пришел Рафик. С шахматами.
Но самое неожиданное было в том, что едва ввалившись в квартиру, сосед немедленно попросил у Мишки "Зенит". Получив требуемое, он тожественно ввинтил в серебристую подошву фотоаппарата изумительной красоты воронёный штатив с блестящими хромом наконечниками ножек.
Возможно, именно это спасло его от потасовки, которую порывался учинить батя, когда во втором часу ночи его разнесли в пух и прах двадцатый раз подряд.
***
Ах, какое было утро! Ах, какой был день! Ласковое солнце осторожно покрывало кожу Михаила шоколадным кремом, а море заботливо следило, чтобы солнце не переусердствовало… Берег опять заманивал золотистыми песками, а море — изумрудной волной, в которой плескались любопытные усатые тюлени…
Жаль только, что отец опять на работе. Но это ничего! Вечером посидим, поболтаем…
Вот только вечером, в десять, пришел Рафик. С шахматами. И шахматными пособиями вперемешку с популярными шахматными журналами. Облегчённо вывалив чудовищной высоты пыльную стопку в ближайшее кресло, Рафик тяжело вздохнул, и попытался объяснить цель визита:
— Фёдор, хватит про… про… про-о-о-фукать! Плохо! Я иду тебя у… у… у-у-у-чить. Этот… сицилианский защита! Вот! Асса! Будэшь играть ка… ка… ка-а-а-к зверь!
Выставили его, обложенного шахматными журналами около часу ночи. Однако уходя, он умудрился часть журналов просунуть обратно под дверь. Чтобы, значит, батя времени даром не терял. Учился.
***
Ах, какое было утро! Ах, какой был день! Крикливые чайки развлекали Михаила сварливым хохотом, наперебой рассказывая о заморских странах. Ласковый песок заботливо прогревал каждую косточку, каждую жилку, а бдительное море ненавязчиво следило за песком, чтобы не перегрел его жгучий пламень неопытную кожу отпускника. Чу! Вот опять волна охладила ноги, чтобы неугомонный песок не переусердствовал…
Жаль только, что отец снова на работе. Но это ничего! Вечером посидим, поболтаем…
Но вечером…
***
Это шахматное безумие продолжалось до конца недели, пока очередным утром невыспавшийся отец нечаянно не наступил на дедушку Гамида.
Гамид-баба21 считался самым уважаемым мужчиной в доме, к его авторитетному мнению прислушивались и стар, и млад.
— Ай алла, Фёдор, что с тобой?— опешил Гамид-баба, подпрыгивая на одной ноге.
— А, слушай, Гамид Алиевич, прости, дорогой, не выспался, голова кругом идёт.
— Не спался? А что такой? Почему тебе не спался?
— Ещё бы… — и батя с обидой рассказал про издержки восточного гостеприимства.
— Вах-о! Гость в доме — подарок неба, только так разве кто делает? Хозяевами тоже спать надо, да-а-а? Говориль, этот Корчной-Морчной тебе сорок раз вииграл? Ай алла, чужой дом идти, хозяин обижать, не дело… Фёдор, спокойно спи — этот ит баласы22 к тебе больше не идёт. Яхшы?
***
Ах, какое было утро! Ах, какой был день! Ласковое солнце осторожно… Ну, в общем, про солнце и море дальше и так всё ясно. Тем более что день действительно задался. Отец взял отгул. И весь день мы провели вместе.
Вечером, как и обещал дедушка Гамид, Рафик не пришёл. Вместо него Гасанчик, младший рафиков пацан, принёс полное блюдо абрикосов и черешни. Презент, так сказать. Вероятно, в качестве компенсации.
Правда ровно в десять в дверь поскрёбся Мехман. Сосед снизу. С шашками. Мишка ясно видел: отец аж позеленел…
Что это было? Ах, понедельник. Во вторник их посетил Эльчин. С картами. Играли в подкидного. В среду — Алекпер. С домино. В четверг Вагиф. С нардами. В пятницу — снова Мехман. Он принёс шахматы и сбивчиво попросил отца научить его, Мехмана, жуткому секретному приёму под умопомрачительным названием "Сицилианская защита". Когда Мехман произносил это ("сиц… сиси… сисицилианский зашит, асса!") губы его благоговейно вытягивались в трубочку, а брови умилённо округлялись.
С лёгкой руки Мехмана за Мишкиным отцом прочно закрепилась слава лучшего в посёлке шахматиста. И к ним стали шастать даже из соседнего подъезда. Чай истреблялся тоннами, сахар — грузовиками. Правда соседи тоже приходили не с пустыми руками. За короткий срок Мишка перепробовал абсолютно все фрукты, произрастающие на благодатной земле Азербайджана.
Конечно, три недели они с отцом терялись в догадках, чем было вызвано это нашествие. Некоторое подозрение у бати вызывали хитроватые глаза дедушки Гамида. Было, было у отца устойчивое ощущение, что это — его проделки.
Но зачем? С какой целью?
А потом… Потом на июльском заседании23 карабахский вопрос как-то решили, точнее не решили, а задвинули в долгий ящик; однако напряжение всё же сразу рассосалось; развеялось после жуткой в своей кульминации сумасшедшей ночи, когда обезумевший от страха город не спал, панически прилипнув к телевизорам с трансляцией пленума… Отдадут? Не отдадут? Ведь от этого зависело, будут ли утром резать или сажать, и кого первыми…
Но что-то там Москва постановила, Горбачёв чего-то кому-то вроде пообещал, войска ушли в казармы, всё успокоилось; напряжение, державшееся ещё с зимы, почти исчезло; на улицах Насосного вновь объявились несмелые милиционеры — сначала без формы, а потом уже и внаглую, при погонах. Мишка с отцом, как и другие немногочисленные русские, вздохнули с облегчением. Ведь выход из партизанского подполья доблестной милиции означал возврат к мирной жизни.
Странно лишь то, что с появлением милиционеров исчезла страсть соседей к сицилианской защите. Вот только хитринка в добрых глазах дедушки Гамида наводила на мысли, что он что-то знает…
1 Киши — мужчина (азерб.).
2 Агдамщик — опустившийся пьяница. Бакинизм, русское слово, образованное от наименования дешёвого вина "Агдам", производимого в Азербайджане. Вино белое, креплёное, 19% спирта, названо по городу Агдам. Агдам — город, в то время административный центр Агдамского района Азербайджанской ССР. Учитывая невероятно низкую стоимость этого вина — что-то около 90 копеек за бутылку — порядочные люди считали для себя зазорным приобретать его. Это считалось неприличным ещё и потому, что "Агдам" был довольно популярен среди безденежных и неопрятно одетых спивающихся бездельников, тунеядцев, алкоголиков (прим. автора).
3 Джиз-быз — популярное у местных мужчин жирное, острое блюдо из бараньих субпродуктов, обжаренных на сильном огне с картофелем и специями. Не считается каждодневной пищей; обычно используется в больших мужских застольях под обильную выпивку (прим. автора).
4 Кусочник — произносится как "кусошник", от слова "кусок" — крохобор, жмот, жадюга. В Баку — особенно среди мужчин — не принято брать сдачу, даже если её дают. Считается, что человек, взявший сдачу, не в состоянии обеспечить ни себя, ни семью, то есть он — простофиля, неудачник. И наоборот — оставляя сдачу продавцу, мужчина оказывает ему милость, демонстрируя окружающим, что он (в отличие от продавца) находится на более высокой социальной ступени, и что у него — всё в порядке. К сожалению, по местным обычаям, под категорию кусочников подпадают и люди принципиальные, требующие сдачу с зарвавшегося, заворовавшегося, обнаглевшего продавца. Здесь симпатии очереди могут склониться как в одну, так и в другую сторону — всё зависит от артистизма, обаяния и солидности оппонентов, и ещё от того, насколько сильно раздражает очередь наглость продавца. Дело в том, что человек, благородно оставивший сдачу "бедному" продавцу, вправе рассчитывать, что его хотя бы не обсчитали и не обвесили, не продали просроченный товар (прим. автора).
5 Сумгаитские события, сумгаитские погромы — беспорядки на этнической почве в городе Сумгаит Азербайджанской ССР 27-29 февраля 1988 года, сопровождавшиеся массовым насилием в отношении армянского населения, грабежами, убийствами, поджогами и уничтожением имущества. По официальным данным Генпрокуратуры СССР, в ходе беспорядков погибло 26 граждан армянской и 6 граждан азербайджанской национальности, более сотни человек было ранено. В ходе войсковой операции по наведению порядка, телесные повреждения различной степени тяжести получили 276 военнослужащих (прим. автора).
6 Балам — сынок (азерб.).
7 Охраш — "страдальщик", половой извращенец (азерб.). По местным обычаям не принято заводить семью, пока мужчина не обеспечен в достаточной степени. Встречаться же с посторонней женщиной не только неприлично, но и нереально: бедный, неудачливый мужчина не имеет у женщины практически никаких шансов, так как, в общем-то, не может называться мужчиной. Подобные традиции приводят к тому, что в любом месте массового скопления людей (очереди, транспорт в часы пик, рынки, народные гуляния) всегда можно встретить так называемых "страдальщиков" — сексуально неудовлетворённых перезрелых субъектов, трущихся в образовавшейся давке гениталиями о тела молодых женщин, а то и откровенно лапающих их. Достойны общественного порицания, часто бывают биты на месте преступления (прим. автора).
8 Нефтчи — нефтяник; памбыгчи — хлопкороб (азерб.).
9 Фикстулить, фикстулиться — бакинизм, у русскоязычных бакинцев означает "выпендриваться", "красоваться", "задаваться" (прим. автора).
10 Яхши — хорошо, ладно (азерб.).
11 Ай, Вагиф-мюаллим! Беля институт вар? — Учитель Вагиф! Такой институт есть? (азерб.).
12 Амшара — шушера, голь перекатная. Бакинизм (прим. автора).
13 Ай, балам, нэ истир сян? Гяль бура! — Эй, сынок, что хотел? Иди сюда! (азерб.).
14 Бясдир да, алверчи! Джяна гётурду! — Хватит да, торгаш! Надоел! (азерб.).
15 Ня ваш вериб? Зяхярляйибляр? Кимся олюб? — Что случилось? Отравили? Кто-то умер? (азерб.).
16 Бахым — дай посмотреть, буквально вопрос-просьба: "Смотрю?" (азерб.).
17 Яхшыдыр? Бу торту ня вахт пиширибляр? — Хороший? Этот торт когда приготовили? (азерб.).
18 Бир дянэ "Нагыл" вер! — один "Нагыл" дай! (азерб.).
19 Фотоаппарат "Зенит" TTL (прим. автора).
20 Мян олюм — просьба; ради меня, я тебя прошу. Буквально: "а то – я умру" (азерб.).
21 Баба — дед, дедушка. Гамид-баба — дедушка Гамид (азерб.).
22 Ит баласы — сукин сын, буквально: "сын собаки" (азерб.).
23 Расширенное заседание Президиума Верховного Совета СССР от 18 июля 1988 года. В ходе дебатов, на которые были приглашены азербайджанские и армянские депутаты, заседание рассмотрело решения Верховных Советов Армянской ССР и Азербайджанской ССР о Нагорном Карабахе. Принято постановление, в котором отмечено, что, рассмотрев просьбу Верховного Совета Армянской ССР от 15 июня 1988 года о переходе Нагорно-Карабахской автономной области в состав Армянской ССР (в связи с ходатайством Совета народных депутатов НКАО) и решение Верховного Совета Азербайджанской ССР от 17 июня 1988 года о неприемлемости передачи НКАО в состав Армянской ССР, Президиум Верховного Совета считает невозможным изменение существующих границ и установленного на конституционной основе национально-территориального деления Азербайджанской ССР и Армянской ССР.
Саратов, июнь 2010
30.06.2010
© Юрий Лопотецкий
|
