Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Лопотецкий Юрий

И воздастся каждому…
Произведение опубликовано в 122 выпуске "Точка ZRения"

…Странно. Санитары, взбежавшие без лифта на шестой этаж, никаких эмоций не проявили. Может у них, в силу ограниченности интеллекта, совершенно отсутствовало чувство юмора? Пытаясь отдышаться от стремительного подъёма, они, совершенно без удивления, и даже как-то покорно, обнаружили, что сюда их никто не звал. Ни сюда, ни в соседнюю квартиру, да и вообще в этот весёлый дом — никто не звал. Ложный вызов.

Матильда, с трудом доковылявшая до входной двери в пьянящем экстазе гипертонического криза, — тоже не особо веселилась. Нет, разумеется, в некоторой степени ей было приятно, что никто в квартире так и не повесился. Но не настолько приятно, чтобы она заразительно смеялась, лучилась жизненным оптимизмом, или, к примеру, поспешила поделиться с соседкой, тётей Валей, искромётной шуткой, которую четверть часа назад гениально придумал Саймон.

«Разве что позвонить в КГБ?» — подумал разочарованный шутник, притаившийся этажом выше. «Нет, опасно. Шпунт говорил, что у них аппаратура. Разом вычислят. И возьмут за химотку». А жаль. Если бы примчались из КГБ по поводу шпионажа в пользу Гватемалы, Матильда наверняка оценила бы всю глубину и остроумие розыгрыша.

Саймон уважал Матильду Альфредовну. Вообще, если он кого-то и воспринимал заслуживающим своего внимания, то, наверно, лишь Матильду. В этом скучном, окрашенным в утомительно-красный пионерский цвет мире, Матильда, пожалуй, была единственным необычным явлением. Она давала ему уроки французского, и тем самым вносила разнообразие в бесконечную череду глупых слётов, линеек, стенгазет и прочей барабанной дроби. Она давала ему уроки французского — так наивно считали предки, когда с нелепой манерностью смаковали гоповатым соседям фразу: «Симочка берёт уроки французского. Частным образом». Вот именно это нарочитое «частным образом», произносимое обязательно с придыханием, и обязательно с многозначительной паузой после «французского», — и призвано было произвести должное травмирующее впечатление на несчастных плебеев.

Она давала ему уроки французского — но по сути это было нечто большее. Он попадал в иной мир; мир, состоящий из других слов, других манер, да что там — других людей. Людей, как учила Матильда, отличных от общей серой массы. Тех, кто помимо Пушкина знал Пастернака. Он с ужасом обнаружил существование Гумилёва и Бродского. Испытал шок от «Мастера…» Булгакова и носового платка взамен затыкаемой большим пальцем ноздри. Не без потрясения узнал, что существуют особые вилки для рыбы, а выражение «Чем могу быть полезен?» вполне успешно можно использовать вместо бытующего в массах «Чо-те-надо?»

Какое-то время спустя Саймон обнаружил, что со сверстниками ему неинтересно. Они скучны и примитивны. Симочку же привлекала игра интеллекта. И особенно — его высшее проявление: юмор. Именно тонкий юмор и высокоинтеллектуальные розыгрыши — вот достойное занятие для мыслящего человека. А если розыгрыш — следствие многоходовой комбинации? А если с нюансами, подтекстом, аллюзиями? Вот как, как — скажите на милость, Матильда могла не оценить мистификации с санитарами? И это Матильда, та самая Матильда Альфредовна, которая первая поведала ему историю про сэра Кеннета, вернувшего назад в отчий дом свою одноглазую супругу верхом на одноглазом пони в сопровождении одноглазого слуги и одноглазой собаки! Ах, как там у них всё ажурно на просвещённом Западе! Даже юмор тонок и изыскан, не то, что в нашем топорно-коммунистическом раю! О, как Саймон ненавидел всё это лапотное, быдлячье-комиссарское, всю эту затхлую атмосферу тупой и убогой страны! Кстати… Про многоходовые комбинации… Саймон, вновь воодушевившись, поспешил в скверик Красных командиров, и — в очередной раз — забрался в телефонную будку.

— Алло? Примите вызов. Человек без сознания. Да. Да. Нет. 62 года. Женщина. Нет. Вскрыла вены. Кто звонит? Сын звонит. Пишите адрес… Да, ещё одно: стучать надо в дверь квартиры напротив. Мы сами открыть не можем. Нет, разумеется нет… Понимаете, я парализован. Ноги парализованы. А у соседей ключ. Они откроют. Да. Да, они не в курсе, но откроют. Быстрее, пожалуйста. И стучите сильнее, соседка глухая. Даже можно сильно бить в дверь ногами. Спасибо. Ждём. Только не спутайте: вызов в квартиру 54, а стучать ногами в 52-ю… Ждём!

Саймон вновь снял трубку:

— Алло? Примите вызов. Человек задыхается. Да. Да. Нет. 42 года. Женщина. Нет. Приступ бронхиальной астмы. Кто звонит? Сын звонит. Пишите адрес… Да, ещё одно: моя квартира 52, а стучать надо в дверь квартиры напротив. Это будет 54-я. Мы сами открыть не можем. Понимаете, у меня ноги парализованы. А у соседей ключ. Они откроют. Только стучите сильнее, сосед глухой. Совсем глухой. Фронтовик. Фашистская граната. Конечно. Нет, совсем глухо. Даже можно немножко барабанить в дверь ногами. Спасибо. Только не спутайте: вызов в квартиру 52, а стучать ногами — в 54-ю… Ждём!

Когда возбужденные медики выносили тёте Вале дверь, она с ужасом узнала, что Матильда Альфредовна вскрыла себе вены. Это настолько её позабавило, что перед тем, как спросить ключ, фельдшер вколол обмякшей тёте Вале что-то успокоительное. А когда они все вместе собрались идти к Альфредовне и её парализованному сыну, к ним напросились другие медики во главе с самой Матильдой лечить тётю Валю от астмы. Удивительно, но никто из всей ватаги не проявил чувства юмора, и совсем не оценил головокружительных хитросплетений лихо закрученной интриги. Даже сам факт отсутствия парализованных в ноги сыновей — оба срочно ушли, не дождавшись «скорой» — не вызвал и намёка на хоть какие-то мыслительные процессы в головах пришедших. Просто поразительно, насколько скучны не отягощённые интеллектом люди!

 

***

— Верховцев Виктор Семёнович? Тухачевского 126а, квартира 77?

— Да…

— Дежурный по областному управлению КГБ старший лейтенант Собачкин.

— Слушаю Вас.

— Уточните: шестиэтажный дом с колоннами, Тухачевского 126а угол Совнаркома?

— Так точно.

— Нужна ваша помощь. Знаем вас как надёжного товарища, опытного ветерана. У нас ситуация… Прошу прощения, но это — срочно. Олимпиада-80, сами понимаете, все в разбеге, а что эти творят — не вам объяснять. Окажете содействие?

— Конечно.

— Алло? Вы на связи? Плохо слышно… Вероятно они уже… — Саймон поёрзал связкой ключей по микрофону, хрюкнул, пошипел, затем, наложив поверх варежку, продолжил глумиться над кровавым гэбистом: — Неразглашение. Не создавайте панику, не тревожьте мирный покой граждан. Просто спокойно проследуйте в ванную и удостоверьтесь, нормального ли цвета вода в холодном кране. И запах. Самое главное — запах! Есть ли в наличии специфический запах. Товарищ Верховцев, мы можем на вас рассчитывать?

— Вполне!

Виктор Семёнович отбросил одеяло. Кряхтя привстал, и, с мукой на перекосившемся лице, сел в кровати. Повело. В глазах потемнело. Взяв себя в руки, мучительно долго нащупывал завалившийся под кровать протез. Унял боль, ухнувшую где-то под сердцем. Ничего. Это — ничего. Вероятно, ребятам сейчас туго, если вспомнили. «Вспомнили!» — и полыхнули мысли о былом, и вернулись огненные годы лихой молодости, и придало это сил, мобилизовало. Приладив протез, резво встал, готовый к бою. Не стареют душой ветераны, и есть ещё порох… нет, пожалуй слишком резво… Уняв одышку и головокружение, двинулся к ванной. Мушки в глазах. Опять проклятые мушки. Взять себя в руки. И тут что-то многотонное надавило сверху, прижало к матушке-земле, затмило белый свет. Всё тело словно кипятком обдало. Как тогда, в 54-м под Дрогобычем, где оставил он ногу. Эх, где тот схрон, откуда выволокли на свет божий последних «братьев»? Быльём поросло… Опёршись о стену — переждал. Минуту спустя полегчало. Лишь медленно плыли в глазах какие-то соринки или волоски, словно на старой, затёртой киноплёнке. Вот именно — на старой!

— Старлей!

— Да, Виктор Семёнович! На связи!

— Вода как вода. Слегка хлорированная — как обычно, но цвет нормальный.

— А вы… какой кран проверяли? Холодный?

— Так точно.

— Прошу прощения… Тут новая вводная… Только что прошла информация. По горячей воде. Нестыковочка вышла. Виктор Семёнович! Пожалуйста! Что там по горячей воде? Не составит труда? И запах! Самое главное — специфический запах! Алло!

— Сделаем.

По стеночке. По стеночке. Не дёргайся, время терпит. Как не вовремя разболелось в протезе… А вот и угол. И по стеночке. И по стеночке. Ох, опять повело. Темень в глазах, земля под углом, а угол — всё больше. Удар. И земля предательски наотмашь бьёт по лицу.

— Старлей! — хрипит с надрывом в трубку, утирая кровь с лица.

— На связи!

— Старлей! Вода — в норме! Слышишь, старлей! Вода в норме, и горячая, и холодная. Специфический запах отсутствует. Так и передай товарищам! Норма!

— Вот и хорошо. Вот и чудненько, что в норме. Значит, для клизмы сойдёт.

— Не понял! Повтори! Что-то со связью!

— Вот я и повторяю: набери эту горячую воду в клизму, и вставь себе в задницу. Только холодной разбавь, а то спалишь лабиринты. Слышишь, ты, мерзкий старикашка? Разбавь клизму!

 

***

— Нет, ничего спрашивать не надо. Он всё равно не скажет. Сами посудите, кто признается, что избивает собственную жену. Даже вообще не стучите в дверь. Сразу выбивайте. Да-да, вы не ослышались. Выбивайте — сразу. Пока вы будете стучать, он её прикончит. Ну я же вам разрешаю. Конечно. Да, я хозяин. Выбивайте. В смысле? Объясняю же: у меня ноги парализованы, ну не смогу я вам открыть. Выбивайте. Да. Да. Сын. И ещё: он полжизни в театре проработал. Играл комиссаров и чекистов. Особенно чекистов. Он вам такое разыграет, что забудете, зачем пришли. Так что не расслабляйтесь. И не советую поворачиваться к нему спиной. У него вообще внешность обманчива. Нет, бесполезно. Сразу выбивайте, и — в наручники. Мать? Мама, конечно, не сознается, что он её бил. Всё-таки столько лет вместе. Но вы не слушайте. Ой, он уже ко мне в комнату ломится! Умоляю, быстрее! Колчака 126а, квартира 77. Шестиэтажный дом с колоннадой, угол Колчака и Временного правительства.

Нестриженные за годы лихолетья кусты в сквере Белых офицеров разрослись так буйно, что давно уже скрывали заветную телефонную будку плотной стеной. Это на руку: Саймону никто не мешал, да и вообще — уютный зелёный тупичок способствовал размышлениям. «Ну что за жизнь?» — тоскливо подумал он. В институте не платили уже полгода; ни денег, ни работы, ни справедливости. Одно хорошо: вызов спецслужб даже в наше сволочное время по-прежнему бесплатный. Что даёт возможность продолжить борьбу с вековыми наслоениями глупости. А этому… персональному… из 77-й… Да и поделом ему! Тоже мне, чекист с горячим сердцем. Ну что толку, что руки по локоть? Страну-то профукал! Даже памятную доску с товарищем Карацупой — на своём же доме — и ту не смог отстоять. Господи... Ведь какая страна была, какая страна! И тут Семёна накрыло. Накрыло густой чернильной тоской, бешенством, слезливой обидой и безнадёгой: «Сволочи! Ведь была моя Советская Родина, ведь была! И кто её сдал? Я имел всё от счастливого детства до уверенности в завтрашнем дне, не говоря уже о работе и величайшей в мире культуре! Ведь деды добыли мою свободу на штыках семнадцатого, так кто её сдал? Где были они, бойцы невидимого, кому доверили стоять на страже? Куда смотрели? Куда смотрели, когда мою израненную, корчащуюся страну — терзали плешивые говоруны-перестройщики на потребу тупой и жадной штатовской сволочи? И где был этот, персональный, из 77-й? Вот пусть и ответит. На своей шкуре испытает, так сказать, веяние времени. И свежий ветер перемен.

Ибо сказано: «И воздастся каждому по делам его…»

Эта мысль не только приободрила, но и заметно прибавила настроения. И Семён, насвистывая, поспешил к дому. Там вот-вот начнётся самое интересное. И свершится, наконец, триумф победившей справедливости.

 

***

— Послушайте, я не понимаю, в чём проблема? Справка есть, и вам предъявят… Да вы дослушайте! Основания для принудительной госпитализации у него… Да что вы заладили? Нужна именно спецбригада. Буйный. Обострение. Каждую весну кладём заблаговременно, но сейчас как-то упустили. Да-да, упустили момент. Вчера вроде бы ещё ничего, сидел себе тихонечко носочки вязал, а сегодня вышел на балкон, постучал шерхебелем по перилам, и — давай речь толкать о вероломном нападении. Да ещё на весь двор. Ну что ж, дело ваше… А знаете что? Пожалуй, вот что: завтра будет письмо в управление Минздрава. Да. И тогда посмотрим, что вы на это скажете. Ага. Точно. И все соседи подпишут. Он их тоже достал. Да! Ну а вы как думали? Балкон. Четыре утра. Обращение Сталина к братьям и сёстрам. От 3-го июля. С дрожью в голосе. С придыханием, и героическими обертонами. Гулким эхом по всем закоулкам. Меня самого до печёнок пробирает. Ещё бы: полжизни — диктором Гостелерадио. Конечно, кто сдюжит? Мужики писаются в постелях, а женщины плачут навзрыд, собирая смену белья в чемоданчики. Тут такая беда, такая беда, Родина в опасности, и враг у порога. Ну вот и чудненько. Только быстрее. Он уже почти все ремни перегрыз. Да. Конечно! Нет, я открыть не смогу. У меня ноги парализованы. Вышибайте.

Весьма довольный собой, Семён повесил трубку, улыбнулся: нерадивых надо учить. Воспитывать. Вас, скиляжников, в психиатрию никто палками не загонял. Сами работать пошли. Но уж если пошли — извольте трудиться на благо Родины. И Семён вновь принялся сноровисто вертеть диск. На этот раз «02». Блюстителей тоже надо держать в тонусе…

— Да-а-а? Вы считаете, что это смешно? А по-моему, ничего смешного! Банда, переодетая медиками скорой психиатрической помощи, связала несчастного старика, и методично, не торопясь, грабит квартиру! Это, по-вашему, смешно? Да что вы говорите? Интересно, что на это скажет прокуратура. Ага. Да-да. Вот так и дышите. Я? Я — сосед. Нет, встретить не смогу. Я вообще на улицу не выхожу: у меня обе ноги парализованы. Да, ждём!

Ну что, господин Васерваль? Мы помним ваши эфиры. Мы чтим вашу героическую борьбу с кровавым режимом. Вот и на вашей улице праздник. Изволили клеймить Империю Зла? Всё свободы хотелось? Сейчас вы её получите. Только уж не обессудьте принять как данность её побочные эффекты. Ибо сказано: «И воздастся каждому по делам его…»

 

***

…Она ничего, кроме раздражения, поначалу не вызывала. Вертела бёдрами, играла глазками, шлёпала губками и постоянно меняла одну эстетически привлекательную позу на другую. «Эстетически привлекательную» — разумеется с её, не осложнённой интеллектом точки зрения. Очередная Барби с телеэкрана творила дефиле на подиуме прогноза погоды. Ему, кровь из носу, нужен был прогноз, а не дефиле. Но время шло, показ продолжался, и разомлевший Семён Михайлович постепенно забыл обо всём. Зависнув у телевизора, он плотоядно изучал методы перестановки женских ножек при смене поз. Захлёст правой наперёд левой; откидывание гривы назад с выбросом левой на каблук и подъёмом носка; отход назад «нечаянно» оступившись «с трогательной беззащитностью»; «неловко» распахнувшийся в самый нужный момент разрез; ну и, разумеется, обязательная трёхсекундная фиксация наиболее выигрышных поз. Несчастный Сима, изойдя слюной, внезапно вспомнил, что нужна температура на завтра. Мобилизовав самообладание, попытался разглядеть цифру на погодной карте Гидрометцентра. Но мерзавка позировала так, что Саратов каждый раз заслонялся игривой попкой.

«Чёртов Засекин,— удручённо подумал Семён Михайлович про незадачливого князя-основателя,— вот угораздило его заложить город в самой заднице». Где-то там, меж бёдер Барби, и скрывалась заветная цифра с температурой. Узнав много занимательного про методы дефиле в условиях прогноза погоды, Сима так и не разглядел, что грозит Саратову на завтра.

Настроение упало. Вновь нагрянули мысли, что неделю назад отказали ноги. Да и вообще день не задался. В четыре утра разбудил телефон. Какой-то умник осведомился, есть ли в квартире газ. Якобы утечка с угрозой взрыва. Сползал. Насилуя ослабшие в недуге руки, сползал, но проверил. Затем далёкий тревожный голос пояснил, что замкнуло какие-то синхрофазотроны, и газ мог попасть в горячую воду. И нужно проверить воду, и обязательно понюхать, нет ли специфического запаха. Сползал. Понюхал специфический запах. После чего шутник посоветовал сделать клизму, но непременно слегка разбавить. Чтобы не спалило лабиринты. Господи, куда катится эта страна? Народ совсем озверел. Ничего святого: «Слышишь, ты, мерзкий старикашка? Разбавь клизму!». Мерзкий хохот и отбой в ухо. Значит, звонивший знал, что Семён уже немолод? Да, погибла страна.

Тяжело. Очень тяжело. Ноги совсем отказали. А руки, хоть и действуют, но координация настолько нарушена, что всё валится, роняется, бьётся. Тяжело. Очень тяжело. Любое движение даётся с трудом. Но с ещё большим трудом — удаётся заставить себя хоть что-то делать.

Сейчас нужно переставить всё это сюда, и — можно отдохнуть. Да, ещё не забыть сползать за пультом. А то телевизор бубнит что-то уж совсем раздражающее. Нужно переключить канал и убавить звук. Ах, как достали эти бравурные реляции самодовольных ведущих: ни мозгов, ни профессионализма, ни лексикона. Где их, таких чучелок, набирают? Очередной хипстер с бабьей задницей и обязательной окладистой бородой «а-ля Николай Вторый», потрясая старушечьим клубочком на затылке, бодро докладывал о каких-то пранкерах. Кто такие пранкеры, и чего они хотят, Семён Михайлович не знал, но полный оптимизма хипстер всё порывался объяснить. Объяснит он, как же! У СМИ нынче не в моде глубоко разбираться в вопросе. Главное прокукарекать с умным видом, изобразив своё «компетентное мнение». Чёрт, куда сиделка опять заныкала пульт? Ага. Орешница зелёного хрусталя — самое место. Самое то. Всё гениальное — просто. Так что там с этими пранкерами? Отклячивая обвислый зад, ведущий, весь на позитиве, метался по студии, эффектными жестами пошлёпывая по демонстрационным экранам с глупыми лицами одураченных жертв. Полы кургузого пиджачка развевались от энергичного бега, массивные осенние ботинки на белый носок топотали вверх-вниз по ступеням павильона, но, несмотря на всю экспрессию, в нечленораздельном бубнении ведущего, натолкавшего в рот пивные крышечки, уловить суть не представлялось возможным. Вначале Семён тщетно напрягал слух, но речь докладчика анализу не поддавалась, и, минут пять спустя, Сима поймал себя на мысли, что взгляд намертво прикован в коротеньким брючкам, плотно обтягивающим кривенькие ножки и грушевидный, не знающий физкультуры зад. «Они что, там, на телевидении, не понимают, что суть передачи — в информации, а не в мельтешении по студии убогих фигур невнятных ведущих?» В последнее время TV заполонили какие-то рептилоиды. Странные манеры, странные одежды, странные лица, странные понятия об эстетике, дикции, лексике, морали. Семён Михайлович давно тосковал по несуетливым дикторам старой школы — тщательно ухоженным, прилично одетым, с приятным тембром голоса, сдержанными жестами, внятной дикцией, поставленным дыханием, мастерски владеющим литературной речью без малейшей примеси местечкового говора. Внезапно он понял, отчего мысли переключились с информации — на самого информатора: массивные ботинки подчёркивали тощие щиколотки, которые совершенно неприкрыты короткими штанинами. И ещё это нарочитое метание по студии… До информации ли?

Взвившись голодным тюленем вверх, Семён попытался ухватить пульт в полу-прыжке без отрыва от пола. «Пранкеры… Мне бы их проблемы!» — подумал он, уворачиваясь от рухнувшей вазочки. Это какое же мировоззрение нужно иметь, чтобы тратить время на глупые звонки всяким заокеанским чудикам? Семён Михайлович дополз до кровати, и, стиснув зубы, втянул непослушное тело на мягкий, заботливо принявший истерзанное тело матрац. В изнеможении откинулся на подушки. Устало закрыв глаза, постарался успокоить разметавшееся сердце, угомонить дыхание.

В этот момент в дверь позвонили.

Да пошло оно всё!

Да пошли они все!

Но звонок не умолкал. Ну кому он нужен? У сиделки свой ключ. Врачей — не вызывал. Так в чём же дело? Звонок бесновался. Истерил. Когда дверь начали вышибать, Семён, чертыхнувшись, сгрузился на пол, и, превозмогая боль и головокружение, пополз открывать. Он помнил, что в прихожей — темно, а до выключателя — лёжа на полу — не достать. Поэтому пришлось совершить ещё одно героическое усилие: изогнувшись дугой, выцепить с тумбы под телевизором мощный туристический фонарь, который сиделка, как обычно, убрала в самое подходящее для больного старика место. Проклятый табурет опять оказался на дороге. Обползать его с фланга показалось немыслимым. Разве что сдвинуть, ухватившись за ножку? Но табурет рухнул на голову, окровенив висок и ухо. Впрочем, в чайнике, забытом мерзкой девчонкой на табурете, оказался холодный компот, и это принесло некое облегчение. Сейчас… Сейчас! Да ползу уже! Сейчас открою!

А звонок всё рвал сердце, и дверь ходила ходуном под мощными ударами деликатного гостя. Да бегу уже! Вприпрыжку бегу. Так… Теперь обползти стиральную машину. Какого чёрта она снова вытащила её в проход? Опять что-то искала? Вот что она всё ищет? Вот что она всё время ищет, и ищет? Золото? Бриллианты? С трудом протиснувшись в щель между машинкой и шкафом, Сима с ужасом понял, что запутался в проводах и шлангах пылесоса. Вот чёртова кукла! Говорил же, убирай пылесос за дверь! Звонок визжал, дверь громыхала, а шланг пылесоса, зацепив цветы на тумбе, уронил цветы вместе с вазой на горемычную голову страдальца. Ваза из небьющегося хрусталя смачно брызнула осколками по паркету одновременно с очередной порцией трезвона нетерпеливого гостя.

 

Да ползу уже! С исцарапанным лицом, с остатками цветов на ушах, взбешённый Семён ухватился за швабру и начал судорожно ёрзать шваберной перекладиной по дверной заперелке. Когда замок, наконец, отщёлкнулся, Сима деликатно потянул за прыгалку, которой он, по обыкновению, открывал дверь. Вообще говоря, длины прыгалки не хватало. Поэтому прыгалок было две: одна привязана к дверной ручке в стиле ампир, а вторая, срощенная с первой суровым морским узлом, прокидывалась через крюки гардеробной вешалки. Эти крюки Семён Михайлович находчиво использовал в качестве целой системы импровизированных неподвижных блоков, что согласно школьному курсу физики должно было изменять направление приложенной силы. Но то ли сквозняк сыграл свою зловещую роль, то ли незваный гость некстати изменил направление, дёрнув ручку с обратной стороны, но прыгалку заклинило на одном из поворотов мудрёной инженерной системы.

И дверь смачно захлопнулась, замок защёлкнулся, швабра приголубила по страдальчески закинутому вверх лицу, а всю живописную картину накрыла сорвавшаяся с хилых креплений вешалка с зипунами, зонтиками и запасным костылём…

 

***

Итак, на пороге стояли два дюжих МЧС-овца:

— Шимон Маркович Мендельсон? Давай, отец, собирайся! Ты главное, не переживай: спускать будем по тросу через балкон. Лебёдка с нами. Пройти можно?

— Зачем… меня… через балкон?

— Соседи предупредили, что сам не ходишь.

— А что происходит?

— Подъезд заминирован. Не суетись, отец, мы тебя не бросим.

— Вы считаете, что это смешно? Кому нахрен сдался этот подъезд с бомжеватыми пролетариями? Поднять с постели парализованного интеллигентного человека ради телефонной шутки с разминированием — это что, нынче такой юмор?

Не успел Семён Маркович до конца насладиться праведным возмущением, как за спинами парней из МЧС нарисовались двое в белых халатах. Мощно оттерев изумлённых спасателей в сторону, санитары, косая сажень в плечах, приветливо улыбнулись. Шимон, распластанный где-то далеко внизу от недосягаемой высоты их гигантских, под потолок, фигур, выдавил кислую ответную улыбку. Именно в этот момент его неприятно поразило, что даже спасатели, сами по себе мужчины нехилые, заполнившие солидной кубатурой весь объём лестничной площадки, казались игривой пацанвой по сравнению с этими двумя… Паренёк с лебёдкой, едва выглядывая из-под Косой Сажени, попытался прояснить обстановку:

— Э…

— Так, малыши, быстро отошли этажом выше. Игры кончились, работают профи! Этот композитор с прыгалкой… — тут санитар деловито заготовил шприц… — обычной вилкой такое вытворяет… два удара восемь дырок — вы даже маму позвать не успеете. А тут вона чего, шутник,… прыгалку припас…

— Да мы…

— Да вы — заново, считай, родились.

— Прикинь, во артист! — добавил второй, с рубашкой наготове.— Ещё и фонарик прихватил. На кой тебе фонарик, дядя? Кого искать? Правильно предупредили: придуривается парализованным, и вызывает МЧС для разминирования. Ну что, мендельсон, тур вальса?


<<<Другие произведения автора
(1)
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024