- Слушай, ну как тебе это кино?
- Да при чём здесь кино. Сидел, сердце так и щемило... Знаешь, Лёня, я редко бываю в Баку. А в "Дружбе" и подавно - с нежного пионерского возраста не был. С тех пор, как родители в центр города переехали. Я ведь жил тут, буквально через дорогу. А в этом кинотеатре прошло моё детство. Понимаешь, друг...
- А, слуша-а-ай! Все уши прожужжал! Я что, не в соседнем дворе вырос? Ещё в тот приезд ты мне все мозги сделал, скажи, Артур?
- Э-э-э, Лёнчик, у пацана ностальгия, да! - издевательски усмехнулся Артур, похлопывая Михаила по спине. - Что, скучно тебе с твоими хохлушками? Бросай свой институт, мы тебя, слушай, на такой армяночке женим, м-м-м! Губки - персик! Носик - слива! Кейфовать будешь!
- Артур, двоечник позорный, сколько раз тебе объяснять, что в Поволжье хохлушки не живут. Не путай с Украиной!
- Ара, не свисти, да! Хохлушки - везде живут, как и мы, армяне! - хохотнул Артур, протянув ладонь Леониду. Лёнька, в знак удачности шутки, хлопнул Артура по ладони, заговорщицки подмигнув.

"Чёрт, а ведь я уже подзабыл этот кавказский ритуал - в шутку бить по рукам!" - с огорчением подумал Михаил. Вспомнилось, что этот обычай чем-то напоминал рукопожатие двух мужчин; только ладони друзей не скреплялись, а наоборот, хлестко, с размаху, скользящим хлопком соприкасались на миг, передавая собеседнику энергию сопричастности. Сопричастности, дружелюбия и восхищения удачной шутке или неожиданно острому словцу.

Частенько, близкие друзья при обсуждении каких-либо курьёзных случаев, или просто подтрунивая над общими знакомыми, шутливо бьют по рукам в самом пике особо экспрессивной беседы или трёпа. И непонятно, каким образом они угадывают, когда настаёт момент вот так, синхронно, в самый важный эпизод рассказа, уловив на взлёте душевный порыв собеседника - хлопнуть дружески по рукам...

Наверно, так могут только очень близкие друзья.

- Ладно, Миша, покеда! Учи армянский. Через год приедешь - проверю! - весело сказал Артур.- Лёнь, проводишь Мишку?
- Конечно, провожу, ответил Леонид.- Пока!
- Ну, я пошел. Ещё увидимся, да Миша?
- Само собой, Артурик. Чао!

Увидимся.

Конечно, думалось, что они увидятся. Вот только не сложилось. Наутро Артуру пришлось срочно уехать к родственникам. А потом у Мишки кончились каникулы, и он вернулся доучиваться в свою Россию. Когда через год он вновь приехал в Баку, Артур уже служил в Грузии, на базе в Ахалкалаки. Затем Михаил попал по распределению на Рязанщину. А потом...

Потом в Баку убивали армян.

***

Ленька пошел провожать Михаила на автобусную остановку. Лет восемь назад, ещё до окончания Мишкой школы, родители поменяли квартиру на центр города. Жить в престижном районе на набережной было удобно, но Мишу всё-таки постоянно тянуло сюда, где прошло детство, в район, в просторечии именуемый "Арменикенд".

Конечно, на картах города этот уютный, погруженный в зелень район назывался Насиминским, в честь Насими, великого поэта древности. Но народная молва, всегда более точная, чем официальные власти, упорно звала это место Арменикендом, что по-русски означает "Армянская деревня"; то есть место, где живут армяне.

На самом деле, Армяникенд всегда считался наиболее интернациональным районом города - районом, где поровну были представлены не только армяне, но и азербайджанцы, русские, грузины, евреи, украинцы, татары, лезгины...

Вот и сейчас, на автобусной остановке возле кинотеатра "Дружба", где Михаил ожидал автобус до центра, гудела разноязыкая толпа. Вплоть до темнокожих африканцев...

- Что-то негров в Баку развелось, - заметил Миша.
- Ты что, забыл? - спросил Леонид.- Тут рядом - институт нефти и химии. Их там - с ума сойти сколько. Наглеют. К девчонкам нашим пристают. Вообще ведут себя... как будто мы бесправное быдло.
- Ладно, Лень, иди домой. Сам уеду.
- Подожду. Одиннадцать ночи уже, автобусы редко ходят. Тебе одному ждать будет скучно.

Сели. Поговорили о других одноклассниках. Кого и куда занесла судьба после выпуска из школы.

- Говорят, у них пропорции тела другие,- заметил Михаил, наблюдая за африканцами, ждущими автобус.- Я имею в виду негров.
- В смысле?
- При одинаковом с европейцем росте, колени у представителей негроидной расы расположены выше. То есть голень у них длиннее, чем у белого.
- По-моему, у них пропорции мозга тоже другие, - осклабился Леонид. - Я тоже имею в виду негров.

Друзья засмеялись, хлопнули друг друга по рукам.

- Иначе понимали бы, что им тут не Африка, и надо, слушай, скромнее быть. Это, чёрт возьми, Кавказ!
- Точно, Лёнь! Это - Кавказ!

Именно в этот момент из группы темнокожих студентов отделился наиболее развязный парень, в пляжных тапочках и полосатеньких жёлто-зелёных носочках под шёлковыми штанами, напоминающими затейливую хохломскую роспись. Жутковато сверкая белками глаз, он подошёл к скамье, где сидели Лёня и Михаил. Вытянув вперёд указательный палец, он, почти тыкая Михаила в лицо, вызывающе нагло, гадким фальцетом требовательно произнёс:

- Бубукула!
- Чего??? - растерялся Михаил.
- Бубукула, лала буку куку буккула!
- Ты чего, чёрный, охренел совсем??? - вызверился Лёнька.
- Бубукула!!!
- Лёнь... Он чего хочет-то?
- Ты что, не понял, чего он хочет? Я тебе потом объясню, чего он хочет. Совсем оборзели!
- Лёнь, может ему закурить надо?
- Да пошёл он! В Союзе пусть по-русски базарит! Это ему не Лимпопо!

Мишка, поражённый непривычным в советских широтах светло-шоколадным цветом пальца, почти уткнутым ему в лицо, все же нашёлся: выдернул из рук Леонида пачку "Эребуни" и поспешно протянул её негру. Однако тот, сорвав с головы ядовито-жёлтую тюбетейку с орнаментом из маленьких слоников, принялся остервенело напирать на Михаила, размахивая ею перед самым Мишкиным лицом. Чем-то не на шутку раздосадованный, он оттолкнул дружелюбно протянутую пачку сигарет, и вновь завопил:

- Бубукула!!!

Услышав шум назревающего инцидента, от группы африканцев отделился иссиня-чёрный крепыш в ярко-зеленых кримпленовых клёшах и желто-канареечном в крупную клетку пиджаке. Он принялся оттаскивать своего незадачливого товарища от скамьи, подобострастно извиняясь:

- Люуди, не обизяйтеся, он немносько пияний!

Возмутитель спокойствия, вырываясь их рук, умудрился всё же дотянуться до Михаила, едва не сбив с него очки. Шокированный Михаил тупо, с усилием обдумывал тот факт, что нежданный заступник был обут в такие же жёлто-зелёные носочки, что и смутьян. Понять Михаила можно: в Поволжье, где он жил вот уже четвертый год, живого темнокожего парня днём с огнём не встретишь. Тем более - ночью. Как сейчас, когда ему почти сбили очки.

- Ну, всё, чёрный, ты попал! - Лёнька вскочил, и, пнув обидчика головой в грудь, резко нагнулся, задирая правую штанину. Мишка похолодел. Уж ему-то прекрасно было известно, что частенько, в напряжённые периоды своей жизни, друг носил прикреплённую к голени финку, пряча её под клёшами. Кто его знает, может на этой неделе у Лёньки именно такой период?
- Дёргай, чёрный, дергай, пока жив! - заорал Мишка от отчаяния: Лёнька, добрая душа, становился, тем не менее, вспыльчивым до безрассудства, если его что-то очень сильно доставало.

Зная друга целую вечность, Мишка так и не смог осмыслить этого неожиданного перехода от благодушия, вальяжности - к дикой, неуправляемой ненависти, почти бешенству. Казалось, будто есть в нём некая граница "свой-чужой", и Лёнька, лениво-дружелюбный, всепрощающий и благодушный к выходкам "своих", внезапно бледнел, мобилизовался и превращался в холодного, расчётливого, въедливо-принципиального и жестокого противника по отношению к любым посягательствам "чужих". Вот так: ленивое созерцание могло мгновенно, без предпосылок, без традиционного ритуального запугивания детскими "Да ты кто такой?" превратиться в стремительную и эффективную атаку, неожиданную даже для друзей. За доли секунды он превращался в сжатую пружину; в подвижного, прыгучего хищника; в бойца с феноменальной реакцией и резкими, хлёсткими ударами без замаха. Это случалось редко, но уж если случалось, то Лёньке было всё равно - кто против него и сколько их. Друзья опасались этих непредсказуемых переходов, и неоднократно испытывали сильнейший шок - ничуть не меньший, чем брызжущий кровью деморализованный противник после серии "скорострельных" Лёнькиных ударов. Угнетало то, что сам Лёнька не думал в такие минуты о последствиях.

Например, об уголовной ответственности за драку с представителями иного государства.

- Беги, парень, беги! - хрипел Мишка, повиснув на плечах Леонида.

Одумались, ушли. Ретировались подальше всей стайкой. Перешли на противоположную сторону проспекта Ленина. Видимо, решили ждать автобус там.

***

- Били негров возле кинотеатра "Дружба".
- Что? - непонимающе переспросил Лёнька, постепенно приходящий в себя.
- Я говорю, в газетах напишут, что мол, дружба народов - били негров возле "Дружбы". Каламбур.
- Не напишут. Сам знаешь, не напишут. И вообще это не негры. Сволочи-полукровки. Шваль.
- Как это?
- Ты видел, у того, который Бубукула, на морде бородёнка была?
- Да. Мерзкая, кудряшками.
- Мне Вартан говорил, что у чистопородных негров из Африки борода никогда не растет. Вообще на лице растительности нет. Как у младенцев.
- Вартан откуда знает?
- Вартан всё знает. Знаешь, где он сейчас? Московский медицинский.
- Клёво. Слушай, "бубукула" что такое?
- Откуда знаю, слушай...
- Зачем взбесился, если не знаешь?
- Зачем, зачем... За шкафом!

Друзья рассмеялись.

- У меня Маринку эти гниды чуть не отхарили. Вечером шла мимо их общаги, спросили сколько времени. Потом... Короче, спасибо прохожие вмешались. Меня там не было!
- Так и не признался отцу, что у тебя невеста?
- Боюсь, слушай! Шкуру снимет!

Лёнька выкрал невесту откуда-то из-под Твери, из села с романтическим названием Княжьи Горы. Дело было летом, год назад, когда стройотряд, в котором Лёнька оказался после третьего курса Азербайджанского инженерно-строительного института, менял железнодорожное полотно. Днём-то они полотно меняли, а вечерами проводили дискотеку, повышая культурный уровень княжегорцев. Импозантный бас-гитарист экзотического закавказского стройотряда не мог не понравиться милой девушке Маришке.

Умыкнул.

Только у Лёнькиного отца были иные планы. Почти год девчонка скрывалась то у сочувствующих родственников любвеобильного жениха, то в общежитии шинного завода.

- А, брат, слущий, этот чорный ичто тебя сказал, а-а-а?

Молодой азербайджанец в стильных белоснежных брюках, лениво вращая на указательном пальце связку ключей на длинной, золотистой цепочке, стоял перед сидящими на скамье друзьями.

- Слушай, брат, моего друга видишь?
- Ха, конечно, слущий!
- Он из России приехал. В гости. А этот ... говорит "бубукула".
- Как сказал?
- Бубукула.
- Ни хрэн сэбе! Болной что ли? Смэрти ищет, вай?
- Дурак да.
- Слуша-а-ай, эти чорножоппий, савсэм обнаглел, ара!

В этот момент подошёл азербайджанец постарше, солидной внешности. Неторопливо перебирая чётки, поздоровался:

- Салам!¹
- Ахшамыз хейр,² - уважительно ответили Лёнька и стиляга в белых брюках.
- Ай, оглан,³ что от тебя хотели? - обратился он к Михаилу.
- Да... сказали... "бубукула", - удивлённо ответил Миша.
- Возмутитэлно!
- Слушайте, отец, вот этот парень из Москвы ехал. Слушайте, ехал-ехал, никому не трогал, хотел с другом нормально сидеть, стол накрывать, а этот кёпяк-оглу⁴ на него такой вещь сделал!
- Пах-х-хо! Вчера с пальма слезал, уже такой вещь делает! Ай оглан, ты не обижайся. Негру резать - судебный ответственность. Тут милиция рядом ходил, смотри, э!
- Милиция - гавно кушал! - обозлился стиляга, почёсывая обильно поросшую волосами грудь, проглядывающую в расстегнутую по случаю вечерней духоты белоснежную джинсовую рубашку. - Сейчас эти чорножоппий обратно на пальму загоним, ащщи-и-и!

Мишка инстинктивно посмотрел на небольшие пальмы, растущие возле кинотеатра, и поёжился.

- Эльчин, гяль бура, тэзол!⁵ - крикнул стиляга кому-то на противоположной стороне проспекта Ленина.

От небольшой группы молодых людей отделился крепыш среднего роста. Эффектно поблёскивая медными наконечниками на носках стильных светло-жёлтых туфель с высоким скошенным каблуком, он неторопливо, с чувством собственного достоинства перешёл проспект. Михаилу стало как-то некомфортно в слегка расклешённых вельветовых брюках: элегантный Эльчин дефилировал в новеньких, сильно зауженных в голени джинсах "Левис", штанины которых были подвернуты изнанкой наружу. Появилось устойчивое чувство, что мода совершила очередной изуверский зигзаг, оставив Михаила в робком состоянии провинциальной неполноценности. Впрочем, не эти мелочи озадачили Мишку - уж больно зловеще в виду надвигающихся событий выглядела вся эта модерновая изысканность Эльчина. Судя по всему, парень был тёртый, из тех, у которых, как говорится, "все схвачено". В его внешности чувствовалось нечто зловещее, опытное, свирепое, безжалостно-циничное - на полупустынной в эти часы улице отчетливо раздавался клёкот подковок стильной Эльчиновой обуви. Цок-цок в зловещей тишине, уверенный взгляд, золотые печатки на пальцах, свинцовый череп на тяжёлой бляхе кожаного ремня, массивный брелок с ключами в мясистом кулаке. "Что-то будет", - поёжился Мишка, глядя на неторопливую походку этого парня.

- Салам, нэ вар, нэ йох?⁶
- Салам. Слущий, этот москвич видишь? Гости ехал.
- Что, брат, дэньги сняли? - обратился Эльчин к Мишке.
- Хуже, слущий, - ответил за Мишку стиляга в белоснежных брюках. - Этот клоун, дуряцкий шапка со слоном, видии-и-ишь? Он его вообще опускал. Знаешь, что говорил?
- Нет...
- Говорит "Бубукула".
- Серьёзно??? Вах-о-о! Ай алла, как терпели, слушай!
- Я говорю! В рэспублику едут, как себе домой!

На шум, к образовавшейся толпе подошёл армянин, также ждавший автобус.
- Что такой? Украли?
- Нет, брат, ещё хуже, - охотно ответил стиляга. - Тебя как звать?
- Карэн.
- Карэн, я - Алик. Надо эти негры на пальму загонять.
- Который в дурацком пиджак, да?
- Да, слущий, честный люди дорогу не дают, э!
- Ахчи, что делал?
- Этому брат говорит "Бубукула". Понял? Человек в рэспублику в гости ехал, отдыхать-мотдыхать, море купатся, туда-сюда, люля-кебаб кушать, кэйфовать, чайхана сидеть... А этот... своличь...

Михаил с удивлением наблюдал разрастающуюся как на дрожжах разноязыкую толпу, которая разогревала сама себя, недобро глядя на африканских студентов. Это потом, придя в себя, он почувствует что-то тёплое под сердцем. Нечто сродни умилению, братской любви ко всем этим незнакомым людям, которые вступились за его честь. За честь гостя города.

Но это будет потом.

А пока... Пока ему было не до шуток. Назревало что-то нехорошее...

- Лёнь, что-то надо делать.
- Да пофигу, слушай. Они тут всех достали уже. А, Руслан, привет! - обратился Леонид к парню, некстати вышедшему из Ленькиного двора.
- Хэлло, фрэмд. Как дела?
- Ништяк. Мишку знаешь? Знакомы?
- Нет, так будем! Хай, Майкл.
- Миша.
- Руслан.
- Слушай, Руслан, представляешь, Мишка на каникулы приехал, сейчас в России учится. Так тут африканеры оборзели.
- Что так?
- Да, представляешь, подходят к нам, в Мишку пальцем тыкают и говорят "Бубукула".
- Во ишаки. А что такое "бубукула"?
- Да хрен его знает. Сучары.
- Всё равно, за такие понты учить надо. Я сейчас пацанов соберу. Там, во дворе Сашка, Додик, Вадик и Октай на гитаре бренчат. Слушай, Майкл, ты не в 151-й школе учился?
- Ну да.
- А я тебя помню.
- Да и я припоминаю...
- О`кей. Идем негров мочить.

***

К тому моменту, когда Руслан привёл подкрепление, помощь уже не потребовалась. Получилось так, что тётушка Анаид, выпроводив зрителей из Красного зала "Дружбы", где завершился последний сеанс, заперла двери кинотеатра и вышла на улицу, нагруженная двумя неподъёмными сумками. Тяжело ковыляя на разбитых артритом ногах, она, причитая, волокла набитые продуктами кошёлки как раз мимо верных сынов Знойного Континента, благоразумно ретировавшихся от толпы на противоположную сторону улицы.

Сердобольные африканцы, то ли желая угодить местному населению, то ли просто пожалев немолодую женщину, изъявили желание помочь, облегчив ей ношу. Жаль, что их благие намерения остались непонятыми. Так уж вышло, что негры тётушку Анаид видели, а вот она их - нет. И когда они, как черти из табакерки, внезапно выскочили из-за автоматов с газированной водой, сходу ухватившись за её сумки, сердце бедной женщины едва не разорвалось от страха.

Ночь, половина двенадцатого. Скудно освещённый мёртвенно-белым светом неоновых фонарей сквер перед кинотеатром. Безлюдье. Стрёкот цикад. Пугающие тени кипарисов, густо окаймляющих со всех сторон дорожки сквера. Тишина. Лишь деловито фырчащий десяток автоматов с газированной водой, без устали работающих в жаркий сезон практически круглосуточно, нарушает гнетущую тишину. Вот они, спасительные три десятка метров до автобусной остановки, где люди, где свет. И вдруг... пятеро доброхотов выпрыгивают из-за автоматов и рвут сумки из рук.

Ночью. В темноте. Пятеро. Кто не испугается?

А если ночью пятеро - негры? Черные как ночь? Одетые как клоуны. В жёлтые носочки. Только зубы белеют, да белки глаз. И рвут из рук сумки. Кто с ума не сойдёт?

Тётушка Анаид, любимица всех окрестных мальчишек, норовивших попасть в кино бесплатно, схватившись за сердце, начала медленно оседать на землю. В обморок. Вдруг - как взвизгнет, как заголосит!

Толпу передёрнуло:

- Слущий, ай алла! Жэнщину бьют! Мы что ли не мущщины???

Толпа начала медленно переходить дорогу.

***

Годы, годы... Как вы летите! Где оно, то время, когда дружили, не спрашивая, кто твой народ? Делились хлебом и подставляли плечо, не зная, как звать твоего Бога... Было ли? Или пригрезилось?

Где ты, время? Вернёшься ли?

1 Салам - здравствуй (азерб.).
2 Ахшамыз хейр - добрый вечер (азерб.).
3 Оглан - мальчик, парень (азерб.).
4 Кёпяк-оглу - сукин сын (азерб.)
5 Эльчин, гяль бура, тэзол! - Эльчин, иди сюда, быстро! (азерб.).
6 Нэ вар, нэ йох? - как дела? Буквально: "Что есть, чего нет?" (азерб.).