Я безусловно придурок и сумасшедший. Ну, какой нормальный человек выпустит из своего спальника чудную пятнадцатилетнюю хорошо развитую телом и желанием девочку, девочкой, если уже впустил. Это всё дед, это всё он. - Никогда не используй тех, кто от тебя зависит, не трахай учениц, одним словом.

Нравственное прежде всего. Маузер и томик недостижимого Монтеня провели его сквозь войну с бандитами в тридцатых на территории сегодняшней Чечни, сквозь Европу Отечественной Войны. И до самой смерти учил он всех, кого не попадя. Не порубили его чеченцы и дагестанцы, не застрелили немцы, так с томиком «Опытов» и прошёл до конца без поражений, победитель. По тюрьмам ездил, лекции читал на общественных началах про то, как правильно быть правильным. Неужели и мне это на роду написано?

Чёрт, а кого пользовать? Хочется, ведь. Всё равно найдёт она кого-нибудь и, скорее всего, это будет пьяный и неаккуратный подросток. Зато я буду с чистой совестью. А куда, девать эту совесть, мать её… да Бог с ней, с Машкой, не такое это большое везение - осчастливить девочку, лишив её детских иллюзий и ещё вдобавок некоторых физиологических артефактов.

А пацаны, как смотрят. Она, небось, соврёт, что я с ней непременно «занимался любовью». А если скажу, что просто спал - не поверят. Значит ничего не скажу. Вот тебе и сходили в поход, с любимым учителем. Сучка, - я спальник не взяла… сучка. Да, понятно, в общем, просыпается в девочке женщина, и умненькая, и из хорошей семьи, учится замечательно. Бог с ней. Не без помощи подружки устроила, ясное дело. Они по малости лет и по хорошей погоде по одному спальнику на двоих брали, а подружка со спальником и не пошла. Сделали меня девчонки, сделали. Поражение это поражение…

Попробуй от них отбейся. В понедельник, на предпоследнем уроке Ленка из 8го Б пропищала

- И мне такой листик нарисуйте, и мне, а то я не умею, - я на доске нарисовал листок не слишком талантливо, но аккуратно, часть схемы фотосинтеза.

- А ты после урока подойди, в непринуждённой обстановке, один на один, я тебе такое нарисую… - Класс заржал. Получила девочка? Конспектируй и молчи.

После звонка, когда все разбежались, роясь в журнале, вдруг ощущаю опасность - журнал постепенно закрывается, а на его месте возникает тетрадка,

- Вы обещали… - молча рисую парой штрихов листок - часть схемы фотосинтеза, опасливо поднимаю глаза, пауза.

- Это всё? - Твёрдо спрашивает, глядя в глаза, Ленка, какой, нафиг, фотосинтез, куда сейчас деться? Сдаюсь, девочка, только не добивай.

- А я думала, Вы умеете больше.

- Ладно, Ленка, иди в куклы играй, - журнал подмышку и бегом в учительскую. Там не достанут. А за спиной - пошёл, пошёл… - старшеклассницы провожают своими жадно прозревающими глазищами, как под прицелом. Чёрт! Тело отвечает гормональным штормом. Кастрировать себя, что ли? У них просто время такое. Они не виноваты. А я в чём виноват? Поражение…

- Подойдите к Кире Ивановне, - говорит завуч Людочка. Она была молодой беременной практиканткой, физичкой, когда я заканчивал школу. Помнит, небось, как я её мучил схемами разных вечных двигателей, которые она разоблачить не могла по недостаточности опыта.

Заходя в кабинет Киры, вижу Катюху - старшеклассницу из моего класса. В приёмной. Она проститутка уже сложившаяся. Умная, дерзкая не присмотренная девчонка.

- Вы знаете, что Катерина Святкина не ходит в школу уже два месяца? - спрашивает директриса.

- Знаю, конечно. А что я сделаю?

- Поговорите с ней.

- О чём?

- Не задавайте глупых вопросов, - не глядя в глаза говорит Кира. Кира умница.

- С ней поговорите, потом зайдите ко мне, я жду.

Я применил систему уроков - сперва пару лекционных - познакомить с материалом, потом фронтальное задание - узнать, кто может с темой справиться, потом цикл уроков бригадной работы, во время которой те, кто справился с фронтальным заданием, бригадиры, ведут свои бригады. Бригадиры получают оценки за успехи подопечных, а те сдают поэтапные задания. Прессинга  пыток у доски нет, нудных опросов, когда делать всем нечего нет. Зато есть индивидуальный ритм, и занятие по силам. А отвечаешь такому же как ты. Это дедушкины французы придумали. Детишки так заинтересовались процессом, что орали на уроках, как во время драки - бригадиры помогали друг другу и подопечным даже через класс, погромче выкрикивая рекомендации, поскольку все остальные тоже обменивались информацией не шёпотом.

Кира была женщиной сильной и крупной, идя по коридору на высоких каблуках, она предупреждала весь этаж своим печатным шагом по гулкому паркету. Она запросто могла вытряхнуть из мальчикового туалета пяток закуривших старшеклассников за шиворот. Мохаммед Али в юбке. Кроме того, она носила причёску в виде огромной красной башни. Всё затихало при звуке её шагов. Всё замирало. И, вот, как-то она услышала мой бригадный урок - ор как в драке стенка на стенку. Канонада её шагов звучала в коридоре всё ближе. Дверь в класс распахнулась с треском. На пороге возникла устрашающая египетская пирамида с гневной, раскалённой до красна, верхушкой… и никто не обратил на неё внимания. Ученики продолжали, лихорадочно перекрикиваясь, решать свои задачки. Кира набрала, было, воздуху, чтобы метнуть смертоносную молнию в меня и всех присутствующих, но постепенно поняла происходящее. Она тихонько закрыла за собой дверь, правда потом потребовала объяснений, получила их и удовлетворилась.

- Девочка в приёмной, идите в лаборантскую своего кабинета и поговорите.

Я сижу в лаборантской, перед Катюхой, не глядя ей в глаза. А она, напротив, чувствует себя свободно.

- Не учишься, прогуливаешь… и вообще.

- Что вообще?

- Ведёшь себя плохо, не учишься, - заладил, как попугай, другое что-то надо… - будущее своё хоронишь, - выруливаю я.

- Что гуляю, с кем хочу, Вам не нравится? Так я не Ваша дочка и не жена.

- Ты со взрослыми мужчинами общаешься, они тебя обидеть могут.

- Дорого им это стоить будет.

- Девчонка, ты ещё в жизни не видела ничего! Парня встретишь хорошего, полюбишь. Что ты ему скажешь?

- Полюбила уже раз - задаром по подворотням болячки собирать, нет уж спасибо, знаем уже. Лучше состоявшийся человек, который знает, что хочет и заплатить за это может, в квартиру чистую пригласит, угостит.

Про Абеляра и Элоизу ей рассказать? Дед мне всегда про них напоминал, когда про любовь. Оборжёт Катюха дедыных французов - скажет всю жизнь кастрированный мужик любовные записки пишет - лох. А вдруг прочувствует, поверит? Сотрёт жизнь её в порошок тогда.

- Ты же умница, красивая, учиться можешь…

- Не могу, - холодно прерывает она, - жить надо. Ты, что ли меня в дочки или в жёны возьмёшь, чтобы кормить, пока я учиться буду?

- Вас по городу тысячи гуляют - на всех меня не хватит.

- Тогда не приставай с разговорами.

- Мне по должности положено, - сдаюсь я, - поговорить.

- Значит, поговорили, - она встаёт.

- Катюша, ведь и по другому жить можно.

- Только, вот, этого не надо, жалеть не надо. Я, за раз, получаю, как - ты за месяц, - ну, это она врёт, конечно, сгоряча.

А, может, и не врёт. Сутенёра её я хорошо знаю, я ему бультерьера воспитывать помогал. Парень  лет  на восемь  меня младше. Когда страна пошатнулась, и есть многим стало нечего, его одноклассницы сказали - на наши домашние телефоны мы объявления не можем дать, родаки убьют, дай на свой, ты же один живёшь, будешь в доле. Он девочек не обижал никогда, ментов проплачивал, с девочками отправлял, чтобы девчонки под раздачу не попадали.

- Ты хоть доучись, в ментовке, ведь, пропишешься.

- Ладно, не заботьтесь за меня, я за себя сама позабочусь, - ох, позаботишься ты о себе, знаю уже.

- Не понимаю, только, что Вы в школе нашей делаете? Гниёте тут без перспектив, - говорит Катюха выходя из лаборантской.

Ого, приложила. Поражение, это поражение…

Захожу к Кире.

- Присаживайтесь, - начало недоброе, - Какие у вас с Алёной планы? - Это полный нокаут. Сходу, без всякой подготовки.

- Мы с Алёной взрослые люди и можем обойтись без посторонней помощи в составлении планов.

В конце августа прошлого года я, проходя по коридору, услышал возню в одном из классов. Вошёл и увидел волшебную картинку. На подоконнике стояла восхитительная девушка в платье прозрачном в сквозных лучах солнца, Через лёгкую воздушную ткань ясно была видна совершенная фигура во всех мельчайших подробностях. Я стоял несколько времени в абсолютном столбняке, пока девушка не крикнула, - да помогите же наконец!- Она боролась с гардиной. Ангелы в облаках выглядели лесорубами по сравнению с ней в складках её гардин.

Я бросился на подоконник. Возясь с занавесками, я почему - то наталкивался на самые нежные и аппетитные детали её фигуры, каждый раз я вздрагивал от неожиданности и чуть не падал с подоконника, а она весело смеялась. Наконец гардина покорилась. Мы, скорее я, её развесили. Я спрыгнул с подоконника и ссадил новую знакомую, и почему-то попал ладонью туда, куда приличные люди не попадают. Как только она коснулась пола кончиками пальцев ног, она тут же впилась мне в губы своими губами.

- Я долго этого ждала,- призналась она.

Сказать, что я этого не ждал, было бы окончательным идиотизмом. Я этого ждал всю жизнь и все жизни до сегодняшней жизни. Она, как раз, закончила школу, была выпускницей и старшей пионервожатой. Она поступила в педучилище, собиралась учиться заочно и  возиться с младшеклассниками. До сих пор я её не видел, просто не замечал. Дедушка! Она уже НЕ УЧЕНИЦА, это не против семейных правил!

Почти всё, о чём и как мы говорили, я сразу забыл. Помню только, что она ещё школьницей меня хотела. Я это узнал из разговора тут же. Её не хотеть было просто невозможно. Этим же вечером мы после концерта Киевских Солистов в Первомайском парке, оказались у её подъезда. И, конечно, я готовил ей кофе на её кухне уже через пять минут. Кофе я готовил всегда сам. - Сам, так сам, - сказала Алёна Журавлёва, - Ты у меня будешь кофейным.

- А какие были ещё?

- Никаких, ты первый.

- Все так говорят

- Конечно, тем более в первый раз, - хохотала Журавлёва.

- Смотри, если не веришь, - смеялась Журавлёва, затаскивая меня в постель.

Я поверил сразу, потому, что хоть Журавлева и помогала мне, как могла, она затворилась, как будто там у неё был какой то бронированный пояс верности. Бывает, от нервов, в первый раз

- Вот такая, я, упругая Журавлёва, - хохотала старшая пионервожатая Алёна несколько нервно.

Я был в ужасе. Мне представлялись все пионерки моей школы в пионерских галстуках на пионерской линейке, которые, хохоча, показывают на меня пальцами друг другу и перешёптываются.

Тут я вспомнил старый анекдот - Мамо, не лизе, - кричит на весь дом молодожён в первую брачную ночь. Сынку я ж тоби смэтанки поставыла, биля вас, в банке, вмочы в сметанку, - мамо, в банку ж не лизе.

У меня сложилось проще. Так двадцать грамм сметанки и старый анекдот сделали счастье двум хорошим молодым людям. С тех пор мы жили вместе. Хоть что-то мне удалось.

- Не знаю, насколько Вы взрослый человек, а вот бабушка Алены, приехала из Феодосии и возмущена.

- Почему я должен обсуждать с Вами мою интимную жизнь, Кира Ивановна?

- Ну, например, потому, что она приехала с женихом Алёны, они помолвлены уже больше года. Он моряк. Плавал, теперь приехал за Алёной. А вы, почти всё время, живёте с ней, в квартире её бабушки.

Интересная новость…

- Он поговорить с Вами хочет, ждёт на улице. На сегодня я Вас отпускаю. Разберитесь со своей интимной жизнью.

Вот и хорошо, сейчас не станет у Алёны жениха, очень кстати он меня ждёт, очень кстати. Выхожу на улицу, и вижу худощавого мальчишку, точно такого, как мои старшеклассники - выпускники. На десять лет меня младше, как минимум. Ровесник, почти, Алёны. Как-то поутихла жажда крови. Что за подвиг - цыплят давить?

- Привет, - говорю, - жених - ты?

- Я, - отвечает.

- Опоздал ты, мальчик.

- Мы же с ней любим друг друга,

- И мы с ней любим друг друга, - любопытно, что может сказать мне этот птенец.

- Я всё сделаю, чтобы она ни в чём не нуждалась, мы с ней, пока она училась в школе до её девятого класса, всё время вместе были, она в Киев только на последние два года переехала, а я сразу плавать пошёл. И заработал уже, а что Вы в школе заработаете?

- Чего надо то и заработаю. Пойми не в деньгах счастье.

- А ребёнка кормить, одевать, учить надо.

- Какого ребёнка? - ошарашился я.

- Который у нас будет, потом.

- Послушай, это несерьёзно, какие дети? Их ещё и в планах нет.

- А у меня есть в планах. Вы всё время в своей школе, Алёна говорила. С утра, с раннего спортивные тренировки у Вас с туристами, потом школа, Потом с отстающими занимаетесь. Потом технические занятия с горными альпинистами Вашими. В выходные Ваши кроссы на выживание. Походы разные. Это хорошо, конечно, а кто об Алёне позаботиться?

- Послушай, я её женщиной сделал, это тебе всю жизнь мешать будет, поверь.

- А теперь она меня мужчиной сделает, это мне, точно, не помешает.

- Торговаться не будем. Алёна сама нам скажет, кто ей нужнее.

- Хорошо, - говорит жених и вроде не сильно волнуется даже.

А я волнуюсь, не то слово, я в истерике, моя Алёна, моя смешливая, упругая Журавлёва. Как же так? Раз я до сих пор не всё знаю, раз этот птенец - жених так спокоен, меня определённо может ожидать сюрприз, который не обрадует. Нужно успокоиться, прийти в себя. Переодеваюсь и в лес - двадцатикилометровый кросс самое лучшее лекарство от неожиданностей. От дома до леса - пять минут через частный сектор.

Опа! На окраине частного сектора возле дома одного из моих юных альпинистов, на опушке, сидят мои будущие выпускники - альпинисты, мать их, и пьют портвейн. Так, так.

- Что крутые парни, есть здоровье, можно тратить, да?

- Это нечестно, мы портвейн на свои купили!

- Хорошо, портвейн свой с собой берёте и за мной. Раз такие молодцы, со мной пробежаться для вас - не проблема.

И побежали мои соколики, через каждые триста метров отжимание, на горки ускорения. Смотрю - не хорошо им.

- Допивайте портвейн свой, что с ним таскаться? И дальше побежим.

- Не хочется что-то.

- Допивайте, допивайте.

- Да, ну его.

- Тогда бросили и дальше бегом, бегом!

На обратном пути, у дома моего альпиниста юного остановились.

- Мы из школы выпускаемся, давайте с нами. Бросайте Вы эту школу. Вы же нам устроили высотные работы прошлым летом, Вы заработали за один месяц, больше, чем в школе за год зарабатываете. Будем работать вместе, в горы ходить. Как тогда, как прошлым летом.

- Какая работа, вам учиться надо.

- Деньги за учёбу не дают. А нам жить.

- Может, вы и правы, позже обсудим.

- Ураааа!

Домой помыться. Поражение, поражение…  Нет стремления более естественного, чем стремление к знанию. Говорил дедын Монтень. Он не знал моих мальчиков.

Возле дома меня ждёт Владик.

- Владик, настроения нет, на разговоры, потом, потом.

- Потом не будет.

- Чего не будет?

Владик местный рабочий пацан. Сверстник моих выпускников. Только в школу давно не ходит. Или блатной, или щипач, или кидала, или всё вместе. Он пришёл ко мне, в туристский кружок, потом сбежал из кружка, вернее, я его выгнал. Он не печалился. Выгнал потому, что как-то он привёл своих друзей или братков, или как их там. Им снаряжение горное освоить нужно было для форточных краж на высотках. Они пришли с девочками.

- Если не хочешь показать, как работает, сами разберёмся, дай нам свои шняги - скопируем и вернём.

- Идите ребята своей дорогой, пока настроение не испортилось….

- Зря ты. Твои железки на золото меняем, - сказал старший из них и стал снимать золотые серёжки и кулоны со своих девчонок.

- А ну пошли нах… - так и сбежал Владик.

Но не забыл дорожку, пришёл как-то раз и сказал, что девочка его хочет, чтоб завязал.

- И что же мне в завязке делать?

- Поможешь мне собак дрессировать, - я собачек поддрессировывал, если время выпадало, - Ты парень моторно талантливый. Выйдет у тебя, - И вышло. На некоторое короткое время завязал. Потом развязал. А дружба осталась. Хорошая девочка у него была, очень. Знал я её… умерла.

- Так чего не будет?

- Ганджубаса не будет. Это же очень странный предмет, как только он есть, то его сразу нет.

- Иди, ты, наркоман.

- И наркоман, так что? Это моя жизнь. Хочу, колюсь, хочу, курю. Я тебе не мешаю, и ты мне не мешай. А ты живёшь в своей клетке дурацкой -  работа, работа, работа, тёлка. Работа, работа, работа, тёлка. Всё вокруг тебя порченное. И вообще всё вокруг. А курнёшь и сразу всё красиво. Видишь тётки с асфальта пирожками вонючими торгуют? Они сейчас принцессами станут, хочешь?

- Да ты настоящего плана ни разу не курил.

- Я знаю, вы там все, по плану, в Афгане, спецы стали. Хочу посмотреть, если тебя пробьёт - значит качественный ганджубас.

- Бросай ты свои наркотики, подохнешь.

- И ты подохнешь. Я, хоть, с удовольствием.

- А родня твоя, зачем их мучить?

- Родне я до фени. И вообще, если ты не куришь, что ты мне сказать можешь?

- Давай своё сено. Курну, послушаешь меня - бросишь?

- Но, но, это не сено. Курнёшь, сам со мной курить будешь.

Построить бульбулятор Владику пять минут - дело. Пыхнули и гулять пошли. Хорошая трава оказалась. Облака прорисовались, как вылепленные, люди стали добрыми и понятливыми и старухи принцессами тоже стали, как Владик и обещал. Весёлая трава, радостная. Все такие милые и смешные. На площади, возле магазина нам забавный мужик заулыбался.

- Смотри, фраер маякует, - смеётся Владик,

- Весёлый мужик, - смеюсь в ответ я.

- Пройдёмте, со мной,- говорит забавный улыбчивый мужик, тихарь, как потом определяет его Владик. Приняли нас.

В моём кульке, который по привычке, случайно, с собой взял, пару тетрадок, ничего подозрительного. Остатки травы Владик сложил в газетный пакет по размеру заднего кармана джинсов - не нашёл тихарь. Отпустил.

- Повеселились и хватит, Владик. Видишь - покурил. Бросишь?

- А что, плохо было?

- Это же не настоящее всё.

- Кто тебе сказал, что твоё - настоящее. И кому нужно такое настоящее?

- А красота мысли, творчества, доброты?

- Ну, про доброту не знаю, не скажу, а про мысли и творчество, так всё твоё творчество - сплошные наркоманы. Ладно, ты прав, для себя. А для меня, вопрос, или грузчиком на рынок, под нытьё мамочки алкоголички, пахать, или посидеть у подъезда вычислить, кому доза нужна, движуху организовать и себе вымутить. Второе интереснее и приятнее.

- Не знаю, что ещё сказать тебе.

- А ты не говори - докурим.

- Нет, уж, хватит с меня.

- Пойду компанию поищу. Теперь ясно - классный ганджубас. Давно хотел тебя раскурить.

- Всё, иди, у меня своих проблем по горло, не хватало ещё, чтобы меня с тобой реально приняли.

Найдёт компанию Владик. Скурится и сколется на нет. Хотел бы я ошибаться. Жаль, девочки его... Мир есть госпиталь неизлечимых больных. Это я тоже выудил из твоей библиотеки, дедушка.

Поражение, поражение это… поражение.

Надо, так надо с Алёной поговорить! К телефону не подходит, бабка вместо неё. В школе её, ещё сутра не было...  А вот и она сама. Прибежала. Как раньше за искренней любовью бегала ко мне, когда у меня свободные часы выпадали.

- Что же ты мне про жениха своего не рассказала?

- Так он же далеко был, в другом городе, в другой жизни…

- А теперь в этой, так с кем ты будешь со мной или с ним, - конечно, со мной, думаю.

- Знаешь, - говорит Алёна, - он же моряк, как приехал - так и уедет .

- Не понимаю, что, приехал и уедет?

- Ну, приехал, распишемся с ним, и уедет он, а жить с тобой буду.

- Ох, ты и сука!

- Зачем ты так, - говорит Алёна, - разумно же это.

- Прости, Алёна вырвалось, прости! Сама подумай - мужик на тебя работать будет, а ты со мной трахаться планируешь.

- Мы же любим друг друга, а ему немного нужно. - мне перехватило горло, - Он заработает, а ты в школе вечно будешь на бобах сидеть. Он нам жить вместе поможет.

- А ты с ним это обсудила? - начинаю я всерьёз закипать.

- Ну, что ты так волнуешься?

- Так с кем ты? - Я кричу уже.

- Прости, милый, прости. - знал её цыплёнок, о чём говорил, знал. А я то думал, что она маленькая и глупая, а это я маленький и глупый.

- Уходи.

- Как знаешь….

Чудесный великолепный, замечательный солнечный май, зелёный звон рвётся в окна, почему же так душно? Поражение!

Если правда, что, чем умнее и глубже человек, тем труднее и трагичнее его жизнь, я, наверно, самый глубокий и умный. Есть, хоть, утешение.

Последние мои дни в школе. Клянусь! Последние.

Пару часов с двумя гирями - и будет сон. Во сне отдохну, сплю всегда, как мёртвый, без сновидений.

Но сегодня всё не так. Я знаю, это сон, знаю, но ужас пригвоздил к полу собственной комнаты, на комоде вместо телевизора блюдо. На блюде отрезанная окровавленная голова. Такая же. Как там, под Шиндантом на вырезанном посту.... Это же голова моего деда! Он шепчет мне что-то, старается сказать, а я не слышу его. Что, же говорит мне старый идеалист, несгибаемый сеятель разумного, доброго вечного, борец с бандитизмом в Чечне в тридцатых, фронтовик - победитель?

Можно не вслушиваться, это и так ясно звучит в моей голове.

- Поражение… поражение это … поражение.