От автора. Промозглый средиземноморский ветер гонит волну в грязных каналах, ерошит перья голубей на площади Сан-Марко, задувает свечи в пустых церквах. Венеция. Туристов нет - и город опустел. Из иностранцев лишь – рассеянные по разноразрядным гостиницам американские писатели. Здесь в свое время живали-бывали и Хемингуэй, и Скотт Фицджеральд, и Стейнбек появлялся. Место натоптанное. Озверев от писанины, сползались писатели вечером в бар Висконти. И вот однажды входит в бар один американский писатель (забыл его фамилию), глядит на всех победителем, хлопает рюмку и возглашает:
-Все, братцы, закончил я свою новую книгу.
Окружающие уткнулись в свои коктейли: ну и что, мол! Мы тоже закончим! Нашел чем хвастаться! Но один не выдерживает – из вежливости спрашивает:
-А о чем она у тебя?
Тогда американский писатель № 1 громогласно:
-Идиот! О любви, конечно! О чем же еще стоит писать?
Пауза. Все внутренне аплодируют. Но тут американский писатель № 2 парирует:
-Об одиночестве.

(Правдивая история)

***

Ненавижу электричку. Особенно летом. Особенно в воскресенье вечером.
Открытые форточки вагона не спасают от духоты, запахов человеческого пота, водочного перегара, лука, чеснока и прочих пахучих ингредиентов дачных застолий. Запахи земли и куриного помета витают в спертом воздухе. Люди набиваются в вагон, как сельди в бочку и стоят с мрачными выражениями лица.

Вся радость от пребывания на даче насмарку.
Два дня проведешь у себя на даче и никого не увидишь, кроме соседей. Зато увидишь или ощутишь небо, и землю, и цветы и листья, и даже порою пение птиц. Пробудешь выходные на свежем лесном воздухе, где глотками пьешь солнце и пахучесть лугового разнотравья, а потом в эту спертость…

Чей-то потный живот упирается мне в спину. Неприятно. Пытаюсь отодвинуться, получается плохо. Поворачиваюсь боком, чтобы уменьшить площадь соприкосновения.

Боже! Сколько людей! И все чужие, незнакомые! И такие хмурые, такие каменные. Невольно подчиняешься общей их хмурости, обыденно напрягаешь мускул, закрывающий плотно створки своей раковины, убегаешь на необитаемый остров в своем сознании.

Но сделав первый шаг к побегу, успеваешь подумать о том, как много всего копошится за этими хмурыми лбами, и что бы могло произойти в мире, если бы мысли эти имели хоть какое значение и выход. Порой кажется - Армагеддон показался бы детской шуткой, такие флюиды мрака и злобы порой продувает по вагону.

Меня трясет и уминает от остановки к остановке. Мое внутреннее Я катится по рельсам. Я думаю, какое же мелкое значение у случайных мыслей этих людей, которые перетекают сейчас из сферы дачных забот в область забот завтрашних. Они протекут и растают, не успев даже запомниться тому, кто их помыслил.

Не так ли малозначимо и само существование наше? Вот всей этой набивки вагона? А сколько еще таких же поездов спешит сейчас к вокзалам других городов ? Что значат в этой железнодорожной расписанной круговерти все тысячи маленьких, уставших и озлобленных, отуманенных теснотой и долго сдерживаемым терпением? Так же мало значимы они, как безразлично это для поезда, кого он везет.

Все они - это мы. Все мы - это они. Мы - одиночества.

Прокручивая все эти много раз прокрученные мысли, я вяло перевел взгляд в сторону и тут увидел в нескольких шагах, оттиснутую давкой к самому окну вагона - тут я увидел - тебя.

Это была ты. Только годами моложе. Такая, какой ты мне встретилась когда-то - и, ты поверишь, еще красивее. Просто любая юная женщина, глядящая в окно летящего поезда вперед и вдаль - разумеется, она будет красивее, чем обычно!

И как-то сразу поменялось все вокруг. Словно яркие лампы вспыхнули высоко над нами. Они высветили и боль, и радость, расцветили новым цветом краски, которые давно уже свелись к оттенкам одного мрачного цвета.

Здравствуй еще раз, незнакомая ты! Здравствуй еще раз все случившееся и не случившееся! А ты, горечь, опустись на свое холодное дно! Ты, радость, верни свой свет обратно в небеса!

И давняя любовь, завязанная когда-то тугим узлом и запрятанная в дальнюю каморку памяти - предстань опять!

Я сбежал из холодной декабрьской Москвы. Дезертировал. Тоска по чему то неведомому погнала меня к морю. Я уехал в Сочи. В городе было пусто и дождливо. Море не принесло мне желанного успокоения. Оно равнодушно накатывало волны на берег, не обращая внимания на мою нелепую, пропитанную тоской фигуру, бродившую по безлюдному пляжу.

И здесь я встретил тебя. Ты появилась внезапно. Только что на песке никого не было, и вдруг ты появилась неизвестно откуда, словно из пены морской. Ты шла навстречу. И родилось странное ощущение, что сейчас что-то произойдет. И произошло. Мы взглянули друг на друга. И произошло чудо.

Удивительные это ощущения - любовь, радость жизни! Это не был курортный скоротечный роман. Это было взаимное космическое притяжение двух одиноких планет, скитавшихся до сей поры в холодном космосе Вселенной.

Но, как же быстро мы узнали, что в нас, таких поначалу радостных и открытых, сидят внутри два морозных демона - два наших самолюбия, которые не хотят уступать друг другу! Каждый из нас поначалу не видел своего, но с чужим он непременно не мог смириться.

И весь этот окружающий мир, подаривший нам друг друга - как быстро из верного нашего друга стал нашим врагом! А в начале нам казалось, что уж мы-то выскользнули из-под его гнета!

Уже интуитивно чувствуя, как ослабевают узы нас стягивающие, мы шутили и смеялись, придумали формулу для современных влюбленных: "о любви подумать некогда".
Но у нас нашлось время подумать. И что же нам придумалось?

Побольнее расстаться.

Любить - значит не судить. Слишком скоро мы перешли от объятий к осуждениям. Мы не знали еще - в любви обратной дороги нет. Откуда нам было взять жизненного опыта и мудрости? Мы жили не рассудком, а чувствами.

Любовь к жизни - самая, казалось бы, безвредная изо всех разновидностей любви. И то - сколько бед приносила она порой всем окружающим такого жизнелюба.

А любовь к тебе, заставляющая от жизни отвернуться и видеть лишь одно - тебя… Не обречена ли она стать опасной? И недолгой?

Вам когда-нибудь объяснялись в любви? Ну и, скажите, надолго вам хватало этого удовольствия?

Подсознательно человек чувствует, любовь - это сила, более могучая, чем он. С ней не совладать - только обманом побороть ее. Он изобретает такие виды оружия, как порнография, продажный секс, цинизм и прочее, постыдное - лишь бы уберечь себя от этой силы.

Но все равно, каждый ждет нетерпеливо, чтобы сказать "я люблю тебя!" - сказать с надеждой и отчаянием. А внутренне, в мыслях, трусливо искажает и усложняет грамматику этой фразы: "Я очень бы хотел любить вас. Но как бы мне выяснить заранее, как вы поступите, если я вас все-таки полюблю?"

А тогда любовь испугалась наших противоречий и неуступчивости, столкновения самолюбий. Она бросилась бежать прочь, не разбирая дороги. И жизнь, которая клокотала, плескалась раскаленным металлом, остыла и застыла.

Она останется такой навсегда. А воспоминания о случившемся постепенно меняют глубинный смысл наших толкований этой истории любви. Время обкатывает острые углы прошлого. И даже смерть не разлучит нас сильнее, чем разлучила жизнь.

Мы расстались. Умер целый мир, в котором были улицы, где мы бродили, касаясь незаметно для прочих друг друга душой и телами. Восходы и закаты, увиденные вместе, музыка, услышанная вместе, и музыка звучавшая в наших сердцах. Конечно хочется верить, что это была одна и та же мелодия…

И неразлука, и лучшие наши друзья, и целый мир детств и юностей пересказанных друг другу. И общие дожди, когда мы не раскрывали второго зонтика, даже если он у нас был. И услышанная где-то примета: когда в первый раз в году пробуешь что-то, надо брать левой рукой и загадывать желание.

И ты, глядя мне в глаза, брала аккуратно и редиску, и зеленые огурцы, и помидор, и вишню, и сливу, и в честь тебя я делал то же самое.

И глаза в глаза, до головокружения, до изнеможения, когда нет сил отвести взгляды…

Все эти минуты мы убрали из потока времени. Пусть даже они не останутся с нами! Остались, не смотря ни на что!

Может быть, люди просто не догадываются, что существуем не мы - а существуют наши любви, вечные, временем непобедимые. А в этой вечности, всегда - сейчас. Да, это им, вечным любвям суждено в мире быть, а нам досталось лишь представлять их в свой недолгий час.

И как понять - чудо случилось или неприятная оплошность? Вот то, что я увидел в переполненном вагоне электрички другую тебя? Увидел тебя следующую, которая глядит сейчас в вагонное окно.

Я не мог отвести от тебя глаз.

А ты, ощутив на себе мой взгляд, ты посматривала на меня искоса и отворачивалась улыбаясь. Смешно - седой старик глаз не отводит от юного существа. Но, вдруг, ты хоть немножко запомнила меня? А когда тебе, в твоей готовой начаться истории, предстанет другой я - более молодой, он неожиданно покажется тебе чем-то знакомым? Может это облегчит ваши первые шаги друг к другу?

А ты - другая, ты, к которой я обращаюсь, ты, которая останешься моей, хоть сейчас и не знаешь этого - тебе тоже, возможно, придется встретить другого меня, меня из предыдущей истории.

Моложе. Не такого, как сейчас, с утомленным тяжелым взглядом, излечившимся от давней любви. Рана, она когда-нибудь перестанет жечь. Обязательно.

Вспомни тогда: ты ведь первая перестала улыбаться при наших встречах, и я, ощутив это, тогда старательно улыбался за двоих. Ту улыбку, которую ты задолжала мне - отдай ему.

Пришел на вокзал поезд, смешался поток пассажиров, сместился поток мыслей.

Легкий моросящий дождь и шаркающие шаги по перрону.

Это мое одиночество.

Это я.