(Диалоги в двух действиях)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Марк Бонне — успешный человек сорока с небольшим лет. Любит жену. В свободное время пишет стихи. В основном, ночами.
Мишель Бонне — симпатичная брюнетка, тридцати лет. Любит мужа. Свое свободное время посвящает ему и обустройству нового дома.
Мужчина-тень, зовут Давид — талантливый поэт.
Женщина-тень, зовут Мари — его возлюбленная. Может быть, жена.
Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е
Картина первая
Наши дни. Ранний вечер. Пригород. Старый особняк. Во всем доме приглушен свет. В комнате молодожены, Марк и Мишель, отмечают покупку собственного дома. Они сидят на диване у красиво сервированного столика. За окном стремительно темнеет.
М а р к: А ты знаешь, Мишель, я счастлив. И счастлив по многим причинам.
М и ш е л ь: Давай, перечисляй. Я загибаю пальцы.
Сказав вроде как колкость, она, тем не менее, придвинулась поближе к мужу и теснее к нему прижалась. Марк обнял её и поцеловал в макушку.
М а р к: Ну, во-первых, ты со мной. Во-вторых, в нашем новом доме тепло, красиво, уютно. В-третьих, Муза в последнее время не изменчива и весьма благосклонна ко мне.
М и ш е л ь: Да уж… Строчишь ночами…Без скрипа пера я больше не представляю своего сна.
Марк же, будто не слыша ее слов, вдохновенно продолжает.
М а р к: И самое главное, что радует меня особенно, я или перевалил, или еще не достиг того состояния, о котором русский гений сказал: «Смешон и ветреный старик, смешон и юноша степенный».
Пауза.
М а р к: А я думал ты спросишь: «А кто это?»
М и ш ел ь: Ну, знаешь, ли… Александра Пушкина не знать…
М а р к: Ладно, не дуйся, я пошутил.
М и ш е л ь: Когда ты уже перестанешь видеть во мне малообразованную личность?
М а р к: Никогда. Ты навсегда останешься моей глупышкой. Ох, и чего это ты щеки, как мышь на крупу, надула? Не хочешь?
М и ш е л ь: …а ты знаешь, хочу…
М а р к: То-то же.
Они поцеловались. Поцелуй вышел долгим, тягучим. Затем, еще дольше они смотрели друг другу в глаза.
М и ш е л ь: …я люблю тебя, Марк…
М а р к: И я тебя, моё сокровище…
М и ш е л ь: Марк, только прошу тебя, хотя бы сегодня не вскакивай среди ночи и не мучь бумагу. Я, правда, просыпаюсь и всё слышу. Слышу, как ты выписываешь каждую строчку. Каждую паузу слышу, все твои вздохи. И как учащенно дышишь, когда получается. Не прячь тогда, покажи, что написал.
М а р к: О чем ты, радость моя? Я не вскакиваю уже давно. В этом доме точно, еще ни строчки не написал.
М и ш е л ь: Марк, ты пойми, я не противлюсь твоей писанине. Пиши… Но не в нашей спальне. Спускайся хотя бы сюда. А кабинет мы тебе обязательно оборудуем, потерпи немного.
М а р к: Мишель, я правда, не понимаю, о чем ты мне сейчас говоришь…
М и ш е л ь: …Марк… не делай вид, что не понимаешь… я отчетливо слышу звуки, слышу, как ты пишешь ночами.
М а р к: Я? Странно… И давно это с тобой?
М и ш е л ь: …что со мной?
М а р к: Ну, не смотри на меня так. Давно, спрашиваю, тебе слышится, как я пишу?
М и ш е л ь: Марк!
М а р к: Ладно, я пошутил. Лапушка моя, какая прелесть всё, что ты мне говоришь… Мне так нравятся твои глупости, я упиваюсь ими порой… Ну, давай, скажи мне что-нибудь еще…
М и ш е л ь: Странный ты человек, Марк… Но я всё равно, несмотря на непробиваемую глухоту и непонятливость, невозможно люблю… Люблю этого странного человека.
М а р к: Неужели меня?
М и ш е л ь: …наверно, тебе в это сложно поверить, но тем не менее — факт остается фактом. Да, этот человек — ты.
М а р к: …счастье, какое счастье…
М и ш е л ь: …ох, чуть не задохнулась... а как же пирожные?.. задохнусь сейчас…не могу…подожди…
М а р к: Пирожные? Ну вот, ты опять о каких-то глупостях… …счастье моё, какое же ты у меня счастье…
Картина вторая.
Там же. День следующий. Приблизительно четвертый час дня. Взволнованный Марк открывает своим ключом входную дверь, входит и …что-то увиденное заставляет его остолбенеть на пороге.
М а р к: Мишель, что с твоим лицом?! Почему ты до сих пор не одета? Почему ты так кричала в трубку? Не молчи, Мишель! Мишель!!!
М и ш е л ь: …не тряси меня так… мне больно.
М а р к: Почему ты больше не отвечала на звонки? Я чуть с ума не сошел от мыслей, пока добрался до дома… Мишель…
М и ш е л ь: Марк…я не нашла телефон…
М а р к: Мишель, а что с нашим домом?! …Оттуда столько рухляди?
М и ш е л ь: …я сама ничего не понимаю...
М а р к: …А кто эта женщина?
М и ш е л ь: …мне показалось, её зовут Мари... Во всяком случае, так её называет он.
М а р к: Кто он? Мишель, ты пугаешь меня!
М и ш е л ь: А думаешь, мне не было страшно?! Ты ушел, я вернулась в постель и, наверно, уснула… Просыпаюсь от грохота… Побежала на кухню, а там они…
М а р к: Не кричи так, успокойся. Давай по порядку…
М и ш е л ь: О каком порядке ты говоришь, Марк... Смотри, что стало с нашим домом. Это больше не наш дом. Всюду, где она ходит, чего касается — становится её домом… Все мои труды коту под хвост!
М а р к: Так, хорошо… Мадмуазель,..
М и ш е л ь: Она — мадам.
М а р к: Извините, мадам. Послушайте, мадам,.. кто Вы такая?
М и ш е л ь: Марк, бесполезно. Они не слышат нас.
М а р к: Не слышат? …Так, а ты звонила в полицию?
М и ш е л ь: Нет, я позвонила тебе… Лучше садись и смотри. Может, ты поймешь, что тут у нас происходит.
М а р к: … …М-да, хороши пирожные, ничего не скажешь…
М и ш е л ь: Зато, ты знаешь, может это смешно, я подсмотрела у нее, как готовится гусиная печенка и салат из сельдерея. Ох, а вот и он. …Марк, а что у тебя с глазами? Ну вот, может быть, ты теперь поймешь, почему я так кричала и просила, чтобы ты скорее приехал!
М а р к: Что у него с одеждой? С лицом?
М и ш е л ь: А они постоянно ругаются, выясняют отношения… Ну садись, это даже интересно. Вот за эту линию проходи. Это теперь наш с тобой островок. Проверено, сюда они ни ногой.
М а р к: Ты я, вижу, совсем освоилась.
М и ш е л ь: Ну да, я же с утра с ними. Насмотрелась…
М а р к: Вижу, было так интересно, что даже мужчина посторонний в доме, а ты не оделась!
М и ш е л ь: Ой, не могу… «посторонний мужчина в доме». Насмешил невозможно! Да он кроме нее — никого не видит. Совсем никого. Понимаешь?
М а р к: Ну, не могу сказать, что такое состояние мне совсем не знакомо.
М и ш е л ь: Не глумись. Меня удивляет другое. Пока тебя не было, они постоянно о чем-то говорили, что-то делали. Даже дрались. А сейчас, притихли… И, будто больше не люди, а тени…
М а р к: Может, помолчим? …Так, это ты клацаешь зубами, или я?..
Марк, обычно имеющий четкое представление обо всем на свете, великий мастер аргументации, на этот раз был обескуражен начисто. Он перепугался насмерть, но более страшным ему казалось — это потерять лицо перед женой. И потому, решил, что самое благоразумное в данной ситуации — подождать, притворившись зрителем. Он плюхнулся на диван, и увлек за собой Мишель. Та особо не сопротивлялась. Правда, и не вжималась в него еще никогда так отчаянно. Он понял, — искала защиты. Одной рукой он гладил её по голове, а второй пытался разогреть ледяные пальцы.
М а р к: Ну, давай посмотрим на этот спектакль.
М и ш е л ь: Мне страшно, Марк.
М а р к: Я же здесь. Прекрати бояться.
М и ш е л ь: Хорошо. С тобой мне уже спокойнее… Но всё же, кто они такие?
М а р к: Не знаю... Но складывается ощущение, что они живут здесь.
М и ш е л ь: Живут… А мы? Что теперь будет с нами? …И эта старая мебель, их вещи… Марк, нам же никто не поверит! Все решат, что мы сошли с ума! Ты и так надо мной всё время посмеивался…
М а р к: Угу, а теперь все решат, что это заразно.
М и ш е л ь: Марк, мне совсем не смешно.
М а р к: Ты знаешь, мне тоже. Женщина ладно. Но то, что мужик ходит по моему дому, это знаешь ли, как-то мне это не нравится совсем.
М и ш е л ь: Хорошо сказал! А по мне так уж лучше пусть ходит мужик!
М а р к: Что-о-о?!
М и ш е л ь: Прекрати ревновать к пустому. Смотри лучше, тени вновь стали превращаться в людей! Марк, а хоть в каком времени они живут?
М а р к: А вон, календарь у них висит. 11 апреля, 1961 год. Мишель, а не сделала ли ты в этот день чего-нибудь плохого?
М и ш е л ь: Какой смешной… Мы еще тогда не родились!
М а р к: Ах да… Судя по всему, я действительно болен. Тобою… Мсьё…Мсьё…
М и ш е л ь: Да не слышит он.
М а р к: А ты знаешь, это даже любопытно посмотреть на тех, кто жил до нас в этом доме…
М и ш е л ь: Ох, неужели нам покажут всех жильцов?
М а р к: Ты улыбаешься… Вот теперь я совсем спокоен. Нет, наверно, только самых интересных. Ну, давай, смотреть.
З а н а в е с
Конец первого действия
Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
Картина первая
Там же. С каждой минутой очертания теней в другой стороне комнаты становятся всё отчетливее. Они зашевелились, посмотрели друг на друга и разом обернулись к Мишель и Марку. От пронзительного взгляда тех передернуло.
М а р и: Давид, ты куда смотришь?
Д а в и д: Никуда.
М а р и: Но ты так резко повернулся… Что там тебе привиделось?
Д а в и д: Ничего.
М а р и: Но ты посмотрел туда!
Д а в и д: Мари, как я устал… Ну, посмотрел…что в этом такого? В каждом моем движении, жесте, слове ты усматриваешь умысел. Теперь взгляд тебе не понравился.
М а р и: А потому что тебя никогда не понять! Это ты меня заставляешь искать во всем без исключения подводные камни! Без подтекста ты со мной не разговариваешь!
Д а в и д: Мари, ты наверно не замечаешь… Но в последнее время говоришь ты одна. Я или отвечаю тебе. Или молчу. Да, я понял, ты этого не замечаешь...
М а р и: Что?! Не замечаю? А замечаешь ли ты, что постоянно сидишь ко мне спиной?! Что я разговариваю с твоей спиной! Ты, даже когда любишь меня, поворачиваешь спиной! Ты когда меня целовал в последний раз? Когда?!
Д а в и д: Не кричи, Мари. Молю тебя, не кричи так.
М а р и: Буду кричать! Буду!
Д а в и д: Хорошо. Кричи. Но я пойду в другую комнату. Мне надо работать.
М а р и: Не смеши меня, работать! Марать бумагу — вот как называется твоя работа!
Д а в и д: Что?..
М а р и: Да! Да! Да! Ты не ослышался! Бумагомарака!
Д а в и д: Мари, как ты меня назвала?
М а р и: Тьфу на тебя! Тьфу!
Д а в и д: Мари, успокойся… Мари, ну, успокойся… Я люблю тебя. Тебя, и больше никого на свете. Слышишь? Ну что ты хочешь, Мари? Скажи, не молчи. Скажи.
М а р и: Не прикасайся ко мне!!! Иди к своим бумажкам!
Д а в и д: Мари…я люблю тебя… Всё, что я делаю — это ради тебя. Ну чему, чему ты усмехаешься?
М а р и: Не подходи. Ответ прост. Я раньше видела твои глаза. Знала губы. Сейчас я вижу спину. Только спину! Раньше ты читал мне стихи. Теперь ты их пишешь!!!
Д а в и д: Не только пишу, и читаю тоже…Ты опять усмехаешься. Мари, ты убиваешь меня своими усмешками. Тебе больше не нравится, что я пишу? Ты больше не веришь в меня?
М а р и: Я поняла, что мне не нравится. Мне не нравится производство стихов. Я подумать не могла, что наша жизнь из-за них превратится в ад. Ты во всем виноват! Ты! Производчик. Тьфу. Видеть не могу. Ни тебя, ни твои бумаги, ни твои перья, ни твои чернила! Посмотри на свои руки!
Д а в и д: А что мои руки?
Давид рассматривает руки. Пальцы в чернилах. Он пытается их оттереть.
М а р и: Грудь разрывается, от злости я не могу дышать. Ох, лучше бы я не знала тебя совсем!
Д а в и д: Мари, но я стараюсь для нас. Тебе не нравится наш дом? Ты заскучала, понимаю… Но мне надо работать, мне надо писать. Меня заметили, меня печатают. Я успешен!
М а р и: Ты успешен! А я? Займись чем-то другим. Работай, как все нормальные люди. Ты не муж, а какое-то зло! Ах, я выходила за настоящего, с понятиями человека. Как мне завидовали! Не понимаю, как я могла быть такой наивной… А ты не человек, ты — зверь. Ты не разговариваешь, ты бормочешь. Постоянно бормочешь. А как ты пялишься в одну точку? А еще лучше — твое изумленное не пойми чему лицо! Что постоянно видишь ты, и чего не могу видеть я? Эти твои вскрики среди ночи, вскакивания, как в каком-то угаре, в огне. Ты просто не видишь себя со стороны… А когда вроде успокоился и лежишь в постели. Ты же не спишь, ты мечтательно разглядываешь потолок. И не спишь до самого утра! Не ешь, не замечаешь, как я стою с тарелкой подле тебя. А во что я одета, ты видишь?
Д а в и д: Мари, ну пойми ты меня, пожалуйста…
М а р и: Не надо мне ничего понимать! Ты уж сам не понимаешь, хорошо тебе или скверно.
Д а в и д: Мне хорошо… Ты моя опора…
М а р и: Нет, от тебя нет спасения. Хватит сочинять, говорю тебе! Но ты разве слышишь меня? …Ничего, я найду выход!
Мари стремительно выбегает. Давид, воспользовавшись её уходом, садится за стол и начинает сосредоточенно писать. Слышно, как поскрипывает перо.
М и ш е л ь: О, вот это да! Марк, так это не ты писал ночами, а он!
М а р к: Наверное…
М и ш е л ь: Как поменялся твой голос… Ты потрясен?
М а р к: Наверное…
М и ш е л ь: Что ты думаешь обо всем этом?
М а р к: …
М и ш е л ь: О, ты даже не слышишь меня…
Давид писал. Черные буквы быстро ложились на бумагу. Мари подошла, и какое-то время безмолвно стояла подле него. Давид писал, не замечая её.
М а р и: Ну, что ты там сочинил?
Д а в и д: Показать? Послушаешь?
Мари мельком глянула в рукопись, придвинула чернильницу и опрокинула её на исписанные листы. Чернила растеклись и залили всё вокруг. Давид побледнел, отбросил перо, сжал кулаки.
М а р и: Ой, я нечаянно…
Д а в и д: Уйди.
М а р и: Давид, посмотри, а у меня все пальцы в чернилах…
Д а в и д: Уходи.
Мари села на краешек стола, не обращая внимания на растекшиеся чернила, провела запачканным пальцем по щеке Давида, шее, груди. Затем едва коснулась тех же мест губами.
Д а в и д: Уходи…
М а р и: …я нечаянно, дурачок… Мне самой жалко…
Давид тяжело вдохнул, потянул Мари к себе, крепко прижал и спрятал лицо в её волосах. Его трясло. Мари отрешенно улыбалась. Она не сопротивлялась, когда весь дрожащий Давид опрокинул её прямо на чернильную лужицу.
М а р и: …что ты делаешь со мной, Давид… я твой пластилин, Давид...
М а р к: О, да тут ночной канал. Страсти какие… Где пульт, может, переключим?
М и ш е л ь: Чему ты так радуешься? Нет, это невыносимо слышать, как она орет. …Марк, но всё же, как он всё это терпит?
М а р к: Он любит её. Любовь сгибает…
М и ш е л ь: А она?
М а р к: Она любит себя.
М и ш е л ь: … …Марк, остановись… Марк! Ты целуешь меня, а смотришь на них!
М а р к: Прекрати, я не смотрю…я целую тебя…
М и ш е л ь: Прекрати, я так не могу… Они рядом! Они здесь!
М а р к: Это ты смотришь на них, Мишель! Это тени, просто тени… Кроме нас, тут никого нет.
М и ш е ль: Марк, отстань…
М а р к: Ну, уж нет, я не могу от тебя отстать…
М и ш е л ь: Ты не тронешь меня, пока они здесь! В нашем доме!
М а р к: Да, но это и их дом.
М и ш е л ь: Но только в другое время!
М а р к: Хм, хорошо сказано «в другое время!» Вот только оттолкнула ты меня не когда-то там вчера, а сейчас, сию минуту!
М и ш е л ь: Марк, ты не понимаешь меня…
М а р к: Это ты постарайся меня понять!
М и ш е л ь: Ну вот, у тех прям идиллия, а мы ругаемся. Марк…
М а р к: Не тронь меня.
Марк отсел подальше, накрылся пледом с головой. Мишель отодвинулась тоже, поджала ноги. Тихо заплакала.
З а н а в е с
Картина вторая.
М а р к: Мишель, ты спишь?
М и ш е л ь: Нет… Наверное…
М а р к: Мишель, что-то горит. Я чувствую явный запах гари.
М и ш е л ь: Это не у нас говорит. У них. Посмотри.
М а р к: Что, пока мы спали у них прошло несколько дней?
М и ш е л ь: Наверное…
М а р к: Боже, что она творит…
М и ш е л ь: Ты же сам сказал, что он любит её… Потому она и творит.
М а р к: Да, но всему есть предел…
М и ш е л ь: А ты бы стал терпеть нечто подобное?
Марк выразительно посмотрел на Мишель. Вопрос остался без ответа.
За кухонным столом, перед тарелкой с едой сидел Давид. Белыми пальцами правой руки он сжимал рукоятку ножа, левой — вилку. Мари, присев у растопленной кухонной плиты, засовывала в огонь, листок за листком, толстую рукопись. Время от времени Мари сочувственно поглядывала на Давида.
М а р и: Ты хотел, чтобы ушла я? Не-е-ет! Не будет её!
Д а в и д: Нена...
М а р и: Что-что? А ты поплачь. Поплачь. Я сейчас утру твои слезы.
Д а в и д: Не-на-ви-жу.
Мари подошла к Давиду. Перехватила слезу с его щеки, посадила себе на щеку.
М а р и: Вот, смотри, я тоже плачу. Это ты довел меня до слез…
Д а в и д: Мари, я не смогу больше писать. Уходи! Я не могу тебя видеть!!! Уйди, пока я не сделал чего-то плохого.
Мари вернулась к плите, присела и принялась рвать листы. Рвала зло, остервенело.
М а р и: Тебе что-то не нравится, Давид? А где же твое обычное чувство юмора? В такой ситуации юмор особенно ценен. Не слишком мучительно? Правда же, жизнь причиняет страдания. Прости, я говорю ужасные вещи. Это просто значит… А-а-а-а-а, Давид, у тебя кровь! Брось нож, Давид!
М и ш е л ь: Марк, надо помочь!!!
М а р к: Мишель, спокойно, сейчас всё закончится… Это прошлое интегрировалось в настоящее, а не наоборот… Смотри, их становится хуже видно. Спектакль вот-вот закончится.
М и ш е л ь: Но я не могу, как ты, спокойно на это смотреть!
М а р к: Закрой глаза.
Давид удивленно смотрел на свою руку. Кровь лилась неожиданно сильно.
М а р и: Давид, я сейчас тебя перевяжу! Давид, я жалею о том, что наговорила тебе… Это твоя отчужденность сделала меня такой… Ты отмахивался от меня…
Д а в и д: Не подходи!!! Да, я больше не произвожу сногсшибательного впечатления, но вполне могу позаботиться о себе. Мари, истина озарила меня. Ты меня ругала за контекст… Ты можешь мне сейчас не верить, но я чувствую себя освобожденным. Я больше не верю в жизнь здесь. С тобой. Ты добилась, чего хотела? Ну что же ты не скажешь мне: «Ах, какой ты бездушный!» Знаешь, а вся эта разыгранная тобой комедия — потрясающе интересный опыт. Я любил тебя, Мари, как никого на свете. Но именно ты сделала мне больнее всего. Я ухожу. В это трудно поверить, правда? Сказать тебе, что чувствует человек на пороге смерти, когда желание жить становится неважным? Но видит Бог, я за всё заплатил сполна. Я трудился, писал, днями и ночами. Я хотел, чтобы ты была счастлива. Здесь, со мной. А разве ты была? Во что ты превратила меня и мою жизнь? Твое вечное неудовлетворение…
М а р и: …не подходи, умоляю, не подходи…
Мари вытянула руки, и, будто защищаясь, выставила ладони. Давид сделал несколько шагов и упал.
М а р и: Дави-и-и-д!!!
На какое-то время во всем доме погас свет. А когда включился вновь, вокруг вновь была обстановка времени Мишель и Марка.
М и ш е л ь: Марк!!! Ты где?
М а р к: Здесь я, здесь, малыш… Снова наш дом. Их нет и больше не будет.
М и ш е л ь: Марк, снова наш дом… Наш дом. Но…мы больше не можем тут жить. Мне страшно! Мы не сможем выкинуть это из головы!
М а р к: Сможем! Мы — сможем!
М и ш е л ь: Марк, а что случилось с ними потом?
М а р к: Ты действительно хочешь это узнать?
М и ш е л ь: Нет. Не хочу. Но всё-таки, какая предельная откровенность… То, что он говорил… Его мысли…Для чего все-таки это нам?
М а р к: В том-то всё и дело… Мы с тобой не выстрадали понимания многих вещей. Нам их с тобой показали, как в кино…
М и ш е л ь: Ты прав…
М а р к: Бог любит нас с тобой. Это точно.
М и ш е л ь: Знаешь, вот нас будто уберегли от чего-то непоправимо страшного. Но всё равно, отчего-то грустно…
М а р к: За них?
М и ш е л ь: За них. И почему-то за нас тоже. Знаешь, я ведь только сейчас поняла, сколько не понимала в тебе, не принимала. Как же стыдно теперь.
Она спрятала лицо в ладонях.
М а р к: Ну что ты, перестань. Иди ко мне…
М и ш е л ь: Прости меня, Марк.
М а р к: И ты прости меня, Мишель… А сейчас запомни — это — наш дом. Своё любят! Ты поняла, что я сказал?
М и ш е л ь: Кажется, поняла… Ой, но все равно, невыносимо пахнет гарью.
М а р к: Глупости, Мишель. Это садовник жжет в саду листья.
З а н а в е с
К О Н Е Ц |
