История эта засела в памяти так прочно, что до сих пор, когда вспоминаются прежние дни, нет сил, — воспротивиться этой судорожной волне из прошлого…

Кап…кап…кап…

«Ну, кто придумал эти железные козырьки?!»

Кап…кап…кап…

Ведь и дождя, как такового, должно быть, давно нет… Но плюхаются эти капельки одна за другой, и плюхаются.

Тук…тук…тук…

Ну да, а теперь, будто молоточками. Непогода, шум в голове начинают перебивать сон, охватывают и томят непокоем.

Тук…тук…тук…

И вот, уж вся голова наполнена звуком. Сердце или бьется, или стучит с перебоями.
Вот и подушка теперь такая неудобная! А в этом одеяле пух за ночь сбивается куда-то ближе к ногам!
Всё это разом, — сегодня невозможно обижает. …И вот, уже закушена губа.

А был бы день солнечным и легким, и всё бы вокруг чудилось таким приветливым, таким дружеским, таким распахнутым. В долгожданном напряжении, когда же Кира проснется, чтобы, наконец, одарить мир своей нехитрой улыбкой.

Но как-то не заладилось с утра…

И нет ничего интересного во всей этой давней истории. Но прописная истина, что первая незаметная с виду мелочь обычно и становится началом глобального изменения. А может, всё гораздо проще? И тогда всего лишь усмехнулось безудержное стремление получить больше того, что уже есть? Чтобы показать, как легко и быстро можно всё потерять. Хм, вполне возможно.

Так вот, был бы день солнечным и легким, — разве она вздыхала, ворочалась сейчас в постели с бока на бок? Разве она внушала себе, что нет никаких капель и молоточков? Разве гнала от себя ворох воспоминаний? Да она давно бы хлопотала на светлой веселой кухне, варила какао, жарила гренки, посматривала в окошко на своих разных соседей и крошечного старичка.

Возле этого уличного торговца постоянно завязывалось какое-то действо, вернее, он сам его провоцировал. Выходившие из множества близлежащих контор в разном настроении посетители, как в зеркале отражались в этом участливом старичке. Он с ходу включался в эмоциональность незнакомого человека, пары слов которого было достаточно, чтобы вызвать в дедушке прилив такого искреннего возмущения, что человек оторопевал и, мгновенно притихший, наблюдал теперь со стороны за силой волнения, что вобрал в себя и теперь выпускал наружу этот тщедушный старик. Человек, неуверенно поколебавшись, что ему теперь делать, через какое-то время уходил, а дед еще долго сотрясал воздух руками… Когда же прохожих не случалось, он понуро расхаживал возле своих ящиков с помидорами и прочей мелкой снедью. Грустил.

…А главное, — давно бы звучали песни, без которых не начинается субботнее утро.
Но все дальше, дальше от сегодняшнего дня. Плюхающиеся капельки вели и вели к живо мерцающему далекому пятнышку. Пятнышко притягивало, манило, звало…

Рабочий день был в самом разгаре. Кира с ворохом бумаг шла от одного здания в другое. Вдалеке, в клумбе, сквозь зелень травы проглядывалось что-то белое. Она подошла, но никак не могла рассмотреть: тряпка это или... Наконец-то дошло — котёнок! Не успела подумать, как белый комочек оживился и на пьяненьких лапках направился к ней. Подошел почти вплотную, деловито уселся, задрал свою мордашку и уставился в самые-самые глаза.

— Возьми.

Кира вздрогнула и обернулась. Позади стоял их бывший парторг и тоже любовался белым чудом. Но смотрел котенок только в её глаза.

— Откуда он здесь? — она, наконец, смогла оторваться от этого взгляда и задать вопрос.

— Кто-то подбросил, наверное… Возьми.

Кира внимательно посмотрела на бывшего парторга. Еще одно странное стечение обстоятельств. Он давно работал в другой отрасли, но отчего-то оказался здесь и сейчас. Кира его побаивалась и сторонилась с той давней девичьей поры, когда живы были идеалы и значимы рухнувшие ныне идолы. Но благоговейная память оказалась живучее. Кроме того, их связывал казусный случай, которого бывший парторг мог никогда и не помнить… Но помнила она. Надо было такому случиться, что во внеурочное время они лоб в лоб столкнулись в городе. Рассеянно поздоровались и разошлись. Но разом полиняло, перегорело прежде счастливое состояние души, в воздухе стал угадываться удушливый машинный угар, зашло солнце, и среди бела дня на город опустились неторопливые сумерки.

«Скажет, не скажет… Сдаст, не сдаст…»

Как скор на расправы и как громок в голосе этот человек, — знали все.

Свет стал не мил. Кира живо представила, как назавтра она стоит перед длинным столом, затянутым кумачовой скатертью, за которым восседают напряженные насупленные взрослые. Поначалу они сидят молчаливые и строгие, и в этой тишине стынет кровь. Потом шумно, очень шумно. И вот, подписан страшный приговор. Но в этот момент она проваливается сквозь землю от стыда и позора перед всеми…

Так день шел за днем, она и опасалась, и проваливалась… Год сменил год, но ничего не происходило. Правда, рухнула советская власть, не стало парткома и парторга. Бояться теперь вроде нечего и некого, но горьковатый страх, переросший в опасение и заставляющий вздрагивать при встрече — остался.

Не догадалась она, никогда не догадалась, что внеурочным тогда время было не только для нее… А эта виновато-блуждающая улыбка на его лице должна была ей о многом сказать. Но не сказала.

И вот теперь, много лет спустя, они столкнулись вновь. Ожидание, долгое, напряженное, разрешилось внезапно, как это всегда и бывает.
Стоят теперь и любуются белым чудом. А дядька этот страшный, и не страшный вроде… Улыбается. Наклонился, погладил котенка…

По крошечному тельцу покатилась легкая дрожь. Он застыл под ладонью, склонился покорный и ласковый, и будто ждал, что будет дальше. Но это только казалось. Всё сейчас зависело от других.

— Возьми.

— Возьму.

И откуда-то ощутимо потянуло тихим теплом, вытеснив устоявшийся трепет перед этим человеком. Тихо было, а стало еще тише. Гуще сделалась тишина. Все поплыло, оживая и набираясь силы.

— А как же я его повезу?

— А мы с тобой сейчас коробку найдем…

Действительно, сразу нашлась коробка. Правда, порванная уже во многих местах.

— Ну, ничего, ты придерживай здесь и вот здесь… — нашел выход из положения бывший парторг.

— Так он отсюда полезет…

— Вот молодежь! Всему надо учить! А ты и здесь держать не можешь?

Прикрывая все дыры, они вскоре получили не коробку, а плотную оберточную бумагу. Ну, что ты тут теперь поделаешь…
Импровизируя, даже утомились.
Но и котенок не сидел без дела. Он проныривал в отверстия, помогая их делать шире, а себя виднее. Ведь ему так важно было видеть глаза… И еще так не вовремя чесался нос…

— Эх ты, какой шустрый разбойник.

— Почему это разбойник? — искренне возмутилась Кира.

А бывший парторг усмехнулся довольно.

— Раз защищаешь, значит, точно твой! Назовешь как?

Кира пожала плечами. В каждой минуте жизни есть свои сокровенные тайны, и этот миг она сейчас явно почуяла. Отступили суета и нервность.

— Его будут звать Сноу…

И пришла уверенность, как быстро и бесповоротно поменяется отныне её жизнь в искристо белую сторону. К вящему удивлению, в чем очень скоро и убедилась.
А котик, белый котик, всегда рядом…

С радостью праздничной, подчеркнуто веселой, успокоенной, наполненной душевным смыслом, сладкой истомой и красотой, плыла Кира по новой жизни. Жизни — до краев полной счастьем. Эх, не выплеснуть бы!
В этой толще утонула её тревожная озабоченность, и чувствовалась теперь какая-то новая уверенность, если даже не вызов. Ах, как славно пахла та жизнь!
А котик, белый котик, всегда рядом…

Тук…тук…тук… По самой что ни на есть голове.

Бередит, но и согревает теплым дыханием прошедшая жизнь.

Она светилась, переливалась, шумела молодо и беззаботно. Но однажды налетевшая буря в раз грубо и безжалостно прижала к земле. После бури настали солнечные дни, но лежа вниз лицом их не увидать…
От, поначалу кричащей, но день ото дня всё смолкающей боли, — темнели глаза.
А котик, белый котик, всегда рядом…

Припекало, всё припекало солнце. Море шумело, дышало тяжело и устало. Волны, подкатываясь к берегу маленькими пенистыми барашками, обрамляли его седой бородой, выставляя настоящим грустным старче.
Каждый видит, любит море по-своему…

Сегодня в последний раз они на море. Сегодня в последний раз они на даче.
А котик, белый котик, всегда рядом…

И вот, переданы новым хозяевам ключи, сказаны последние слова… Пора садиться и уезжать отсюда навсегда. Но как тяжело, оказывается, уйти…
Вот и Сноу, доброго, спокойного, ручного кота неожиданно тянет куда-то бежать… Уже в машине, только заслышав, как повернулся ключ зажигания, он сорвался с рук, и сквозь раскрытое окно стремглав бросился прочь. В глубину сада. Теперь, чужого сада.

Руки еще помнили его тепло, но оборвалось сердце, а глаза не поверили.
Кира кинулась следом. Ноги вязли в мягком песке, затягивая, замедляя каждый новый шаг… Но куда там! Сноу исчез бесследно.

Новые хозяева, тяготясь излишним присутствием и недоумевая, как можно так убиваться по какой-то кошке, клятвенно уверяли, что как только кот появится, то будет задержан и сохранен вплоть до приезда за ним. Ждите звонка.

Ждите звонка… Ждите звонка… Ждите звонка…

И она ждала. Верила, с терпением-нетерпением, что вот-вот позвонят… Но проходили дни, месяцы, менялись времена года. И был в этом исчислении, чем-то похожем на жизнь, главный смысл: «Вот-вот».

Однажды на исходе ноября, она решилась поехать туда. Поздняя осень, не греющее, но яркое солнце, и стылый колючий ветер. Но еще страшнее стучать в чужую дверь, что когда-то была твоей…

С ветром налетел дождик. Она и так робела, а тут еще он. Земля под ногами совсем не ощутима, хочется пожалеть себя и приласкаться к теплому родному Сноу.
«Только бы он был тут, за этой дверью…»
Холодом дышит пространство.

Сторож долго не мог сообразить: чего же от него хотят.

— Что? Кошку хотите? Конечно, есть. Сколько вам надо? Они вечером придут.

— А белый, белый приходит?!!

— Белый? — сторож задумался, почесал в затылке.

Кира понимала и так, что за время скитания Сноу давно уж не белый, но не могла назвать его иначе…

— Белый? Да, белый точно есть! — убедительно заверил её сторож. — Вечером я его закрою, а завтра забирайте свою кошку. Мне меньше кормить будет. Еда у меня никудышная, но какая ни на есть, а еда.

Кира подпрыгнула от дикой радости, и, слава Богу, что удержалась, не затискала сторожа. Она радовалась, забыв о приличии. Тот тоже, поддавшись настроению, улыбался теперь широко и щербато. Будто сразу наступила весна. Да, так бывает…
Сторож раздобрился, отступил назад, приглашая. Но Кира, разом посерьезневшая, боялась не то, что зайти, она боялась смотреть в глубину. Невыносимо боялась.

— Завтра, завтра я приеду. Вы только не потеряйте его…

— Вот тебе раз, у меня ничего не теряется, у меня всё на месте! — разобиделся сторож.

— Хорошо, хорошо, не обижайтесь, пожалуйста. — Глаза вновь светились счастьем веры в завтрашнее обретение.

…Но жизнь — штука сложная. Приехать не получилось ни завтра, ни послезавтра… Кроме того, дорога дальняя, непролазная, редко кто соглашался ломать машину по тем ухабам… Насмешка какая-то. Сноу там, заперт, ждет, а она… Насмешка какая-то.

Но нет, не права! Добра жизнь!

Сосед, прознавший о такой беде, предложил заехать туда, забрать кота. Кира вновь поверила в свою удачу, и даже прикинула на часах, — сколько осталось до встречи. Не верилось, но ведь, правда, уже недолго… Как же не улыбнуться-то!

— Только… я не зайду туда, в машине подожду… Ты сможешь его сам забрать?

Парень удивленно глянул, но, сразу поняв многое, кивнул и быстро направился к воротам. Он был частицей того мира, в котором вырастает все доброе.

Насвистывая, подошел сторож. Подошел уверенно, как человек, здесь всё и про всех знающий.

— Наконец! Приехали! Ну, пойдем.

Хитро посмеиваясь, он подозвал парня к маленькому деревянному домику. Деловито снял навесной замок. За дверью послышалось бурное оживление.

…Кира не ждала такого быстрого возвращения соседа. Он выглянул из-за ворот и спросил:

— Кира, а у твоего кота разве было желтое пятно на ухе?

— Нет… — Кира аж задохнулась. — А, может, грязь?

— Да, нет, я потёр. Яркий рыжий цвет.

— А одноцветно белого разве нет?.. — она сделалась отчужденной.

— Нет, — сочувствующе мотнул головой тоже погрустневший сосед. — Пойдем, сама посмотришь.

Кира, как зная где, кинулась к домику, рванула дверь.

Все в домике было перевернуто вверх дном. Натомившиеся же в неволе коты бестолково оглядывались, нервно терлись, топорщили хвосты, тревожно мяукали, видимо, не совсем понимая, в чем дело. Открывают, закрывают, не выпускают…
Но сориентировались быстро. Потянув носами свежий воздух, коты, продираясь сквозь ноги, пулей ринулись прочь.

— Нет, моего тут не было.

Сторож всплеснул руками и от души принялся браниться в усы.

— Да чего я держал их столько дней? Ловил, собирал, кормил… Да какая разница, какая кошка: белая или с пятном! Одно только пятно, они и нос воротят… Да какая разница!

Вспыхнуло возмущение. Но робость склеила губы.

— Он не мой, понимаете… — Крупные капли покатились по щекам.

Быстро темнеет.
В одну минуту стало совсем темно. В небе громыхнуло, и в пику нервам сверкнула молния. Кира заторопилась поскорее уйти, бросилась к воротам и с великим трудом отворила железную дверь.
Что-то не то. Что-то не так...

Где же ты, Сноу? Уже не найти.

Охваченная дрожью, Кира всю дорогу домой шептала: «Прощай! Прощай!..» Когда успокоится сердце, все вокруг обретет иной смысл. А пока…

Молнии прошивали небо. Крупные капли катились и шлепались куда-то вниз.