Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Гончаренко Светлана

Соло для гитары с характером
Музыка – единственный всемирный язык,
его не надо переводить, на нем душа
говорит с душою.
Б. Ауэрбах

В наши подгоняемые научными достижениями дни лишь немногие мастера создают музыкальные инструменты вручную. Это волшебное действо – процесс рождения настоящего инструмента, взяв в руки который и не музыкант захочет играть, инструмента, который будет петь. Он ценится на вес золота. Иногда начинает казаться, что у такого инструмента есть душа, он словно живет своей жизнью. Некоторые становятся легендарными, а другие остаются в забвении, и порой очень сложно оценить их роль в нашей судьбе. Такова и удивительная история о гитаре, которая стала частью жизненной драмы из другого мира.
События, о которых пойдет речь, произошли в конце двадцатого века. Но чем больше я размышляю об этой истории, тем чаще мне кажется, что начало ее корениться где-то веке в девятнадцатом, а-то и еще раньше. Она похожа на жизнь дерева, которое своими корнями уходит в глубинные слои земли, соприкасаясь с остатками множества цивилизаций, питаясь соками прошедших веков.

Пожар в Чикаго

Вся моя жизнь проходит среди книг и документов таких же старых и дряхлых, как и я сам. Уже много-много лет я работаю архивариусом и, по правде сказать, вся эта суета сует, текущая за стенами нашего архива, меня совсем не касается. Моя кожа давно бледна оттого, что я редко бываю на солнце, и кашляю я совсем не от простуды, а от пыли, которая, несмотря на современные системы очистки помещений и прекрасные условия хранения документов, все равно копится. Но это ничего не значит, ведь именно я кручу колеса истории, отыскивая нити судьбы  и вынося на свет то, что было сокрыто во мраке.

Однажды мне нужно было подготовить документы для доклада моему хорошему знакомому о самых разрушительных пожарах, и я наткнулся на свидетельство очевидца одного из крупнейших пожаров за всю историю страны, который случился в Чикаго восьмого октября 1871 года. Этот пожар уничтожил четыре квадратные мили города и унес сотни человеческих жизней.

Очевидец сообщал, что ему пришлось участвовать в самой тягостной работе после того, как пожар угас, - собирать трупы погибших в огне людей. Смрад, гарь, ужас, паника, отчаяние – вот обстановка и атмосфера того времени. Погибших было так много, что разместить их всех в моргах было просто невозможно, да и большинство моргов погорели. Хоронить тела сразу было нельзя, потому что родственники погибших желали опознать своих близких и похоронить их, как положено.

Одно из уцелевших зданий в городе было на улице Элстон, оно, в отличие от большинства сгоревших домов, было построено из кирпича, так как в нем располагалось льдохранилище. Это была фабрика по производству льда для домашних холодильников. Власти города решили воспользоваться льдохранилищем на улице Элстон для хранения трупов, пока все они будут опознаны и преданы земле.

В те времена это было одно из самых страшных мест в погоревшем Чикаго. Льдохранилище заполнили трупами до самого потолка, а на улице стояла огромная очередь за телами близких людей…

Жуткая картина открывалась моему воображению, пока я читал это свидетельство. Но особенно меня заинтересовал один момент. Очевидец писал, что среди погибших он обнаружил нескольких соседей, среди них была одна семья – мужчина, женщина и две их дочери, а вот их сына не было с ними. Тела этой семьи он отнес в льдохранилище сам. Он хотел отыскать мальчика, чтобы взять к себе в помощники, если он выжил, так как после пожара надо было восстанавливать торговлю и жизнь, но нигде - ни среди живых, ни среди мертвых так и не нашел его. Мальчика лет двенадцати звали Герман Вайсманн. Он был проворный малый, и рассказчик очень надеялся, что он выжил, долго разыскивал его в погоревшем городе, думал, что найдет, когда будут хоронить тех, кого никто не мог похоронить – бедных, бездомных, одиноких, но и тут не встретил его.

Мальчика больше никто не искал, потому что у этой семьи не было родственников в городе и за его пределами. Вайсманны переселились в Штаты не за долго до начала пожара, дела их шли из рук вон плохо: отец Германа сильно пил, а мать едва могла прокормить детей тем, что умела делать, она была портнихой. Как показали документы, их сосед был мелким торговцем и, возможно, питал некоторую привязанность к матери Германа. Он частенько посылал мальчика с небольшими поручениями и платил ему за эту помощь.

Больше ничего об этом пожаре и о мальчике Германе Вайсманне в наших хранилищах найти не удалось, и я решил поехать в Чикаго, чтобы найти что-нибудь по этому делу там. Почему никто не обратил внимания на это свидетельство? Что-то сильно кольнуло внутри, когда я понял, что судьба этого ребенка, словно затерялась во времени между жизнью и смертью. И хотя я всегда жил уединенно и у меня не было своих детей, я питал к этим маленьким проказникам большую симпатию и любовь, поэтому я и решил, что должен отыскать всю правду об этом мальчугане. Несмотря на то, что не путешествовал уже лет пять, я отправился в Чикаго, поговорить с коллегами из местного архива.

Герман Вайсманн

«Холодно… Почему мне так холодно?» – подумал Герман, когда очнулся в стенах городского льдохранилища. Он не предполагал, что его найдут среди руин в центре города и принесут сюда вместе с телом одного мужчины, который пытался вывести мальчишку из огненного кольца.

Приходя в сознание, Герман начал вспоминать, что с ним произошло, перед наступившей внезапно тьмой.

… Огонь со всех сторон, падает крыша дома, мимо которого он бежал из последних сил. Единственный проход на улице оказывается завален. Он карабкается по каким-то черепкам, обгоревшим доскам, вдруг… Огромный столб дыма и огня вырастает прямо перед ним! Мальчик мечется туда-сюда… Выхода нет. Он окружен огнем, стряхивает обуглившиеся лохмотья рубашки, его штанишки окончательно порваны и тоже местами обгорели. Он кричит: «Помогите! Кто-нибудь вытащите меня отсюда!», но его никто не слышит в гуле распаляемого ветром огня, грохоте падающих домов, в треске горящего дерева. «Мама, наверное, ищет меня… Домой, скорее домой! Может быть, там, на окраине нет пожара?», - думает Герман. Его глаза разъедает дым, дышать все труднее… Рушится стена позади него… Он слышит какие-то крики … Кто-то большой хватает задыхающегося мальчонку в охапку, закрывает своим телом от огня… А дальше мрак…

«Рука… болит… Где я? Тут темно и холодно. Как я оказался в этом темном месте? Может, это фабрика, где храниться лед? Вот черт! Меня кто-то притащил сюда и положил на эту огромную кучу хлама. Надо крикнуть кого-нибудь на помощь», - пытаясь что-то понять, думал Герман. Не получилось крикнуть, его голос – это одно сиплое хрипение. Он не мог пошевелиться, потому что совсем замерз. Сильная боль пронзила его позвоночник и голову. Руки обгорели… Вдруг он понял, что на них почти нет кожи! А ноги… Он их не чувствовал. С трудом, извиваясь от боли, Герман попытался дотянуться до ног, чтобы потрогать, есть ли они, вообще, или их перебило чем-то в пожаре. Ноги его не чувствовали ничего, на них запеклась кровь, кожа обуглилась, местами покрылась большими волдырями.

Темнота начала рассеиваться. Все, как в тумане, плыло перед глазами мальчика. Балки потолка, кирпичные стены… Какая-то жестяная труба свисала со стены прямо над ним. Она была не прямая, а выгнутая вбок. Герман еще раз попробовал пошевелить руками и ногами, и тут он понял, это не хлам вокруг, а обгорелые тела людей! «Рядом со мной мертвые - везде … Но ведь я-то жив. Зачем здесь все эти люди? Зачем я здесь?» - в ужасе думал Герман.

Это были трупы людей, которые погибли при пожаре. Маленький мальчик оказался на самом верху этой огромной груды обезображенных тел. Он не замечал, как открывались двери цеха, где он находился, как кто-то постоянно перекладывал тела, выносил их по одному на опознание.

Герман отчаянно сопротивлялся смерти, ведь там, на окраине города, куда он так торопился попасть, были его родители, маленькие сестры и единственный друг Вилли. Он попробовал перекатиться на бок, потом, цепляясь за соседнее тело, влез на него и начал тянуться к свисающей со стены трубе вентиляции.

«Нет, я не хочу здесь быть! Надо выбираться... Сейчас зацеплюсь за край трубы… держаться! Залез… Темно опять и душно. Надо как-то проползти внутрь… Ползти, ползти… Там выход…»

У Германа не хватило сил выбраться из трубы. Там он и умер.

Когда тела всех погибших были преданы земле, льдохранилище закрыли и сделали полный ремонт. Все подверглось переоборудованию, не тронули только вентиляционные трубы, потому что они были новыми, их установили не задолго перед пожаром. За свою историю здание льдохранилища много раз реставрировали, проложили новую вентиляцию, но старые трубы так и не убрали, потому что это могло плохо сказаться на всей конструкции. Их так и оставили в качестве напоминания о том жутком пожаре, в надежде, что он больше никогда не повториться.

На улице Элстон

В чикагском архиве удалось узнать только то, что вся семья Вайсманнов погибла во время пожара. Захоронение останков было возложено на городские власти, потому что у них не оказалось родных. Их опознали соседи. Вильгельм, Тереза, двухлетняя Эльза и пятилетняя Анна Вайсаманн были похоронены на городском кладбище в одной могиле за неимением другого места. О том, что в семье Вайсманнов был еще и сын Герман, свидетельствовала регистрационная запись со времени их переезда в Чикаго. Очевидно, после пожара о мальчике просто забыли в панике и суете тех страшных дней. Свидетельство очевидца было напечатано в газете другого округа спустя месяц после трагедии...

Было интересно посмотреть на льдохранилище, о котором шла речь в свидетельстве очевидца, который после пожара переехал в другой город. Оказалось, что здание стоит и по сей день, принимая в своих стенах одну фирму за другой. Немногие задерживались на этом месте надолго. Сейчас там располагается маленькая фабрика по производству музыкальных инструментов. Когда я сказал сотруднику архива, что хочу сейчас же повидать это здание, этот молодой человек посмотрел на меня с состраданием и почти шепотом проговорил:

- Ну, что ж, если не боитесь привидений, то можете ехать. Только постарайтесь добраться туда до темноты. Там творятся странные вещи.

- О, не беспокойтесь, юноша. Мне уже нечего бояться. Прощайте!

Я поклонился ему на прощание и вышел из здания на оживленную мостовую.
На улице Элстон я сразу отметил этот дом из красного кирпича. Он был уже не раз реставрирован, но все еще хранил в себе налет старины и мрачности. Внизу, как и полагалось, я встретил вахтера, немолодого кругленького мужчину с большой лысиной и круглыми очками.

- Здравствуйте! – поприветствовал я его, снимая свою серую фетровую шляпу. – Могу ли я задать Вам несколько вопросов?

- Здравствуйте. Вопросы, наверное, можно задать, но сначала скажите мне, кто Вы?

- Ах, да! Забыл, старый, представиться! Простите. Арчибальд Хорст – архивариус. Меня очень заинтересовала история этого здания. Говорят, что у Вас тут происходит что-то необъяснимое. Как долго Вы здесь работаете?

- Я работаю здесь уже около года. На счет странностей скажу одно – это настоящий сумасшедший дом, честное слово. Это все со времен знаменитого пожарища.

- А что, собственно, происходит?

- Жуткие вещи здесь творятся, постоянные стуки и стоны каждый день. Зимой на замерзших окнах мастерских появляются надписи в таких местах, где невозможно достать человеку. Здесь производят гитары, так частенько «кто-то» крутит и рвет струны на них, делает царапины. Вандализм какой-то! А самое жуткое место здесь – раздевалка. Там дверцы шкафов открываются и закрываются сами по себе, свет включается самопроизвольно. Совсем недавно целая смена наших парней внезапно заболела какой-то аллергией. Эксперты тут все перерыли, а причину так и не нашли.

- Н-да. Все эти случаи все равно можно как-то объяснить. Может, кто-то из молодых шалит? Не люблю, когда все странное приписывают «нечистой силе».

Мой собеседник хмыкнул, поправил очки, вытер пот с лысины мятой салфеткой из кармана брюк. Лицо его раскраснелось.

- А ведь есть и настоящее доказательство того, что покойники-погорельцы не могут успокоиться.

- И что же это?

- Здесь ведется видеонаблюдение. В один из выходных дней, когда в цехах происходят самые нелепые вещи, камера запечатлела нечто совершенно невероятное. Людей, конечно же, не было. У стены стояла упакованная коробка с готовой гитарой. На пленке видно, как гитара сама по себе отодвинулась от стены и резко грохнулась  на пол. Ее как будто кто-то толкнул, представляете!

Глаза его округлились, на лысине снова выступили крупные капельки пота, а лицо раскраснелось. Он оперся руками о стол, за которым обычно сидел, и выжидающе посмотрел на меня.

- И что, это все так вот и записалось на видеокамеру?

- Да, так и записалось…

В этот момент наш разговор прервали рабочие, начавшие погрузку коробок с инструментами в специальную крытую грузовую машину. Началась суета. Молодые крепкорукие парни ловко подхватывали сразу по несколько коробок и выносили их на улицу. Чтобы не мешать им, я попросил вахтера показать мне место, где произошел тот случай с самопроизвольным движением гитары.

- Конечно, это можно посмотреть. Пойдемте в цех, - ответил вахтер.

- Как Вы думаете, а менеджера компании я смогу встретить сегодня?

- Да, он еще не ушел. Зайдем на место происшествия, и я провожу Вас к кабинету господина Уоллеса.

В помещениях фабрики был очень неприятный запах, наверное, это лаки и краски так пахли. У меня появилось легкое ощущение тошноты, голова начала побаливать. Я постарался сдержаться. Мы прошли по коридору и попали в цех с высоким потолком и совсем без окон. Оглядевшись, я заметил, что с потолка спускаются старые вентиляционные трубы, но лаками пахло так сильно, что было просто невыносимо терпеть этот запах. Я прикрыл нос рукой.
- Вам плохо? – поинтересовался мой провожатый, я поморщился и отрицательно помотал головой.
Он тогда показал на правый угол вверху.

– Вот смотрите, здесь камера. Она и запечатлела этот момент. А гитара, хорошо, что была в коробке, стояла здесь у стены. Было очень ясно видно, что ни чья рука не трогала ее, она сама «отошла» от стены и упала.

Понизив голос, вахтер заметил:
- Наш менеджер, господин Уоллес, очень перепугался, когда охранник ему это показал. Говорят, он даже написал заявление на увольнение. Я провожу Вас к нему и вернусь на свой пост, извините.

- Да-да, конечно. Я не задержу господина Уоллеса надолго, - ответил я.

Мы попрощались, и я постучал в дверь менеджера.

- Входите, пожалуйста! – приветствовал меня мужчина лет тридцати пяти с гладко зачесанными каштановыми волосами. Он был одет в костюм из добротной коричневой шерсти. Хоть он и старался выглядеть спокойным, глаза его постоянно бегали из стороны в сторону, а еще он почесывал левую руку на тыльной стороне кисти, возможно, у него экзема.

- Здравствуйте, мистер Уоллес. Разрешите представиться. Арчибальд Хорст из национального архива. Изучая пожар, случившийся здесь более ста лет назад,  я наткнулся на свидетельство об этом здании. Оно было в те времена льдохранилищем.

Уоллес жестом пригласил меня сесть поближе к его столу, а сам остался стоять.

- Да, это, к сожалению, так. Мертвецы столетней давности не дают покоя живым, - проговорил Уоллес задумчиво и отвернулся к окну. – Простите. У нас тут бесовщина какая-то. Только, прошу Вас, не надо об этом где-то писать. По крайней мере, сейчас…

Он запнулся, откашлялся и потер запястье левой руки. С минуту мы молчали.

Пытаясь как-то скрасить неловкость положения, я начал свои объяснения:

- Понимаете ли, я узнал по документам, что один мальчик как-то затерялся во время пожара, его разыскивал один сосед, но не нашел ни среди мертвых, ни среди живых. Это странно тоже. Вот я и решил узнать, что с ним случилось тогда. Поэтому я здесь.

- А этот парень - Ваш какой-то родственник? – поинтересовался Уоллес.

- Нет. Я просто всю жизнь посвятил тайнам, поэтому и заинтересовался этим случаем. Полагаю, что эти необъяснимые явления на Вашей фабрике как-то связаны с этим ребенком. Знаете ли, у подростков очень сильная психическая активность, а мальчонке было как раз двенадцать тогда.

- Вы думаете… - понизил голос менеджер.

- Нет, я не уверен, конечно. Я – не специалист в вопросах подобных явлений. Но что-то в этом есть. Скажите, а кто-нибудь здесь оставался на ночь?

Уоллеса слегка затрясло.

- А почему Вы спрашиваете об этом? – прищуривая свои и без того маленькие глаза, парировал он.

- Мне было бы интересно переночевать в таком загадочном месте, чтобы во всем разобраться…

- Дело в том, что сюда даже грабители вряд ли полезут ночью. Да что там! – воскликнул он. – Здесь и целый день в одиночку никто не согласиться провести по доброй воле. И закрывать фабрику по приказу директора положено двоим сотрудникам, чтобы от страха никто не забыл выключить все и поставить на сигнализацию, как положено. Понимаете теперь?

Я прислушался. На фабрике было шумно. Но это был обычный шум работающих людей, перекликающихся друг с другом, и машин. Никаких потусторонних звуков я не услышал.

- Мне кажется, Вы придаете этому слишком большое значение. Я здесь уже с полчаса, а ничего странного не приметил.

- Да, я тоже заметил, что в последнее время мы не слышим и не видим ничего такого зловещего: ни криков, ни стонов, ни стука шкафов, ни рваных струн и жестоких повреждений на инструментах… Это с того воскресенья… - Уоллес замялся, словно пытался что-то припомнить. – Опять воскресенье!

Менеджер был раздражен. Я помолчал минуты две. Пройдясь из стороны в сторону, менеджер, видимо, решился посвятить меня в еще какую-то историю.

- Был тут у нас парень один из Вернон Хилза, он по поручению президента нашей компании делает спецзаказы. Этот парень работает очень хорошо. Русский, кажется. Да, Алекс Сомов. Он должен был красить какую-то коллекционную гитару в воскресенье недели три – четыре назад. По-моему, он совсем не знал о наших «проблемах», поэтому без всяких вопросов приехал сюда и остался работать на целый день один. Я сам показывал ему, как включить сигнализацию…

- А у Вас есть его координаты, может, телефон? – спросил я, понимая, что пора бы мне отправиться домой.

- У вахтера есть сведения обо всех сотрудниках, которые здесь были. А сейчас извините меня, я должен заняться делами.

- Да и я, признаюсь, уже должен лететь домой. Стар я стал для таких долгих приключений. Всего доброго! Спасибо за помощь.

- До свиданья!

После этого интересного разговора, размышляя над новыми фактами, я отправился к вахтеру, узнал у него номер телефона и адрес молодого мастера, работавшего в бывшем льдохранилище в одиночку, и отправился в аэропорт.
Через пару дней я позвонил Алексу и договорился о встрече. Молодой человек был чрезвычайно занят, но любезно согласился уделить мне время и даже пообещал показать мне ту самую гитару, ради которой он провел целый день на памятной улице Элстон.

Голубой дельфин

Встреча с молодым гитарным мастером сильно изменила мое представление о музыкальных инструментах. Не то, чтобы наша беседа была о каких-то высоких материях, - нет, просто я понял, какой же все-таки длинный путь проделывает инструмент во времени и пространстве, чтобы стать тем каналом, через который рождается прекраснейшее из искусств – музыка.

Алекс вышел встречать меня на улицу и провел в помещение, где всегда работал.

Мастерская была средних размеров. Несмотря на стоящие тут и там столы и станки, полки с банками, напильниками, резцами и другой рабочей утварью, в помещении было довольно-таки уютно.

- Вы знаете, мистер Хорст, - обратился Алекс ко мне, - я ведь не знал тогда, что там, на чикагской фабрике, было что-то опасное.

Он присел напротив меня на маленький табурет, поджав одну ногу под себя. Его карие глаза поблескивали, под широкими усами светилась добродушная улыбка. Одет он был в светлые джинсы, темно синюю футболку и белые кроссовки. Длинные каштановые волосы были собраны в хвост. Его движения выдавали натуру легкую и широкую. Он много жестикулировал.

- Скажите, Алекс, Вы ведь русский?

- Да. Вас это смущает?

- Нет, что Вы! Просто моя мать тоже родилась и выросла в России. Потом она с родителями эмигрировала в Штаты, это было очень давно. И я родился здесь. Мой отец – американец.

- Понятно. Очень приятно встретить почти что соотечественника. Я уже несколько лет живу и работаю здесь. Вы, наверное, хотите увидеть «Голубого дельфина», да?

- А это кто или что? – удивился я.

- Это та гитара, которую я красил на той фабрике в Чикаго. Она уже почти готова, - улыбаясь, ответил он и пошел в другую комнату за инструментом.

Гитара произвела на меня неизгладимое впечатление. Я никогда в жизни не видел таких инструментов. Она действительно была глубокого темно голубого цвета с вырезанными дельфинами по обе стороны корпуса, на грифе было море, волны, маленький парусник и восходящее солнце. Понятно, молодой человек – мечтатель. Наверное, он изобразил, как плывет в Америку. Глядя на гитару, чувствовалось некое внутреннее движение, несмотря на то, что еще не было струн. Я поинтересовался:

- Я люблю такие картинки со смыслом. А что если эти милые образы расшифровать?

Алекс аккуратно взял гитару и, смеясь, ответил:

- В общем, парус – это душа, волны – препятствия, море – жизнь, солнце – это мечта, а весь мой «Голубой дельфин» - это, возможно, судьба… Это необычная гитара, начиная с того материала, из которого она сделана, и заканчивая тем, как она себя ведет после покраски. К сожалению, я не могу показать ее звучание, тут кое-что еще предстоит установить на корпусе и струны поставить.

- А почему после покраски она «себя ведет по-другому»? Она изменила оттенок?

- Нет, все нормально. Просто каждый раз после осмотра во время сушки гитара выглядит по-разному. Вот и сейчас я вижу, она опять другая. Вроде, и цвет тот же, и ничего не изменилось в ней, но чувствуется, что держу в руках физически воплощенный характер, который постоянно показывает мне свои новые стороны.

Я тоже пригляделся к инструменту. Его холодный голубой тон был очень спокоен и величествен, в то же время в ней преобладало что-то необъяснимо  чарующее, она как будто царила над всем, что было в этой мастерской.

- Знаете, работая над деталями, которые еще надо установить на корпус, я часто вспоминал о моей поездке в Чикаго. Многое теперь имеет для меня совсем другое значение. Представьте, после возвращения оттуда ко мне пожаловало все руководство во главе с вице-президентом. Дизайн и цвет им очень понравились. А потом ко мне пришли ребята, которые обычно редко ко мне заглядывают. Многие из них уже бывали на фабрике, некоторым даже выпадало «счастье» там поработать. Поглазев на инструмент, они окружили меня и, подозрительно разглядывая, спросили: «Ну, как оно было?» - «Что?» - удивился я. - «Ты знаешь, о чем мы. Ну, фабрика!» - «Да о чем речь-то?!» - «О покойниках…». И тут они мне все рассказали про пожар, и про льдохранилище с телами погибших, в котором теперь располагается фабрика, и про странности, происходящие там. Многое, что там случилось со мной, сразу стало понятным, поэтому я не мог не поверить этой истории.

- Хорошо, об этом расскажите немного погодя. А сейчас прошу Вас, расскажите мне о том, как и почему Вы делали этот инструмент? У нас еще есть немного времени?

- Да-да, время есть. Я все равно жду материалы, и у меня там еще одна гитара на подходе. Попробую описать, как рождалась эта красавица, - Алекс любовно, как нежное дитя, погладил корпус гитары и начал свой рассказ.

Рождение инструмента

Сев напротив меня на стул, положив гитару в большой черный кейс, молодой человек задумчиво начал рассказывать о своем творении. С его лица не сходила улыбка.

- Некоторое время назад ко мне в мастерскую пришел вице-президент и положил на верстак книгу «Коллекция голубых гитар». Это был вовсе не подарок, а интригующее предложение… Дело в том, что в этой книге описывалась гитарная коллекция Артура Кинери, известного миллионера и коллекционера. Она создавалась в те годы, когда самый уникальный мастер джазовых гитар Джордан Квистильяни изготовлял по заказу Кинери самые разнообразные инструменты. Одним из них и была джазовая акустическая гитара голубого цвета. Эта гитара была самой любимой в коллекции Артура. Когда легендарный мастер внезапно скончался, Кинери решил отдать ему дань уважения и заказал у всех гитарных мастеров и компаний мира их версию голубой джазовой гитары. В этой книге говорилось, что любой мастер может создать подобную гитару и предоставить ее Артуру на оценку. В случае успеха она займет почетное место в его коллекции. Этого и добивалось наше руководство...

Условия компании для меня были заманчивыми, но и весьма жесткими. На меня ложился не только дизайн, выбор древесины, сама работа и покраска. Краска голубого цвета должна была быть той же фирмы, что и на знаменитых гитарах. И даже технические характеристики инструмента должны были совпадать до тысячной дюйма! Но самое сложное было то, что мне надо было проделать все это не в ущерб установленному графику.

Мне было не интересно создать просто голубой инструмент, дав ему при этом название, не имеющее никакой связи с дизайном, как это делали другие. Я назвал свою гитару «Голубой дельфин», наверное, потому что просто мне близка морская тема. Я сделал так, чтобы гитара, будучи запечатленной фотоаппаратом, с любого ракурса могла бы красоваться изображением этого игривого животного.

Алекс повернул гитару несколько раз, чтобы я мог все разглядеть получше. Затем он воодушевленно продолжил свой рассказ.

- На материалах не экономил. Связавшись с одним из наших поставщиков дерева, я получил лучший материал для корпуса – европейский волнистый клен. Тут тоже не обошлось без интриги…

Отец поставщика древесины приобрел свое предприятие в Европе после Второй Мировой войны у представителя известной династии скрипичных мастеров Италии. Дерево было не только красивым, но и хорошо просушенным на момент прибытия в Америку. Размеры куска клена подходили для изготовления виолончели, и этого было вполне достаточно для гитары, которую я собирался сделать. Отец поставщика так и не нашел в те годы покупателя для этого богатства. Будучи человеком принципиальным, он предпочел хранить древесину для особого клиента и спрятал ее подальше. Серьезного клиента он так и не дождался… умер. А его сын в разговоре со мной сначала долго расспрашивал, что я собираюсь сделать, и потом уже поведал эту историю. Выполняя желание отца, он не хотел допустить, чтобы первоклассное музыкальное дерево превратилось в стул или книжную полку. Моих ожиданий он не обманул, дерево при своих внушительных размерах было невероятно легким, а при постукивании звучало, как медный колокол. Приобретя для других компонентов корпуса и грифа нужные материалы, я приступил к работе.

Изготовление джазовых гитар и скрипок является не только самым сложным видом создания струнных инструментов, но и наиболее глубоким слиянием мастера и дерева в одно целое. В отличие от обычных акустических гитар джазовые не выпиливают, а режут. Это работа похожа на работу скульптора. Как и в былые времена, я все делал вручную. Ощущение власти над деревом настолько завораживало и пробуждало воображение!

Надо сказать, что раньше у меня никогда не было особых проблем с острыми инструментами, которые являются неизменными спутниками гитарного мастера, однако, «Дельфин» стал показывать зубки, и я частенько резал пальцы и загонял под кожу занозы. Свои стамески и лезвия для рубанков я доводил до пугающей остроты. Несмотря на раны, я все же наслаждался процессом. Неописуемая красота дерева и обнадеживающий тон, с одной стороны, и всплески неожиданных сюрпризов с остротой ощущений, с другой, - со всем этим разнообразием инструмент напоминал мне эмоциональную женщину со строптивым характером.

Вы когда-нибудь видели, чтобы неодушевленный предмет нанес удар человеку или сыграл с ним самую злую шутку? Я удостоился такой чести. После того, как обе деки были закончены, корпус надо было склеить. Для сохранения его формы задняя дека и боковины, уже приклеенные друг к другу, подпираются изнутри крестообразной распоркой, которая снимается в самый последний момент перед окончанием склеивания. Склейка прошла без проблем. Домой я вернулся поздно и, как всегда, после ужина прокручивал в голове прошедший день. И тут меня бросило в холодный пот… Я забыл снять и вынуть эту самую распорку перед склейкой корпуса! Все равно, что забытые хирургом ножницы в желудке пациента после операции! Нет, хуже… Без вскрытия корпуса это приспособление вытащить невозможно, а это означает инструмент испорчен окончательно. Катастрофа! Позор и скандал с начальством неизбежны… Всю ночь я не спал, придумывал нелепые варианты исправления ситуации, проклиная себя за халатность. На работу утром идти не хотелось. Я пришел в свою мастерскую, не спеша, надел фартук и стал снимать струбцины с корпуса. Закончив с последней, я развернулся к верстаку и в полном недоумении увидел лежащую на нем распорку. Я испытал и шок, и почти детский восторг, и злость за свою невнимательность. К такому лукавству со стороны моего инструмента я уже даже привык.

Начальство поручило мне красить «Дельфина» в воскресенье на той самой фабрике нашей компании в Чикаго. Тамошние ребята не питают ко мне особой любви, потому что я работаю «под крылом» вице-президента и всегда выполняю спецзаказы. Но меня это не удивляет и не раздражает. В конце концов, все, кто забирает со склада в Чикаго готовую продукцию, говорят, что там недружелюбно.
Работать в воскресенье было удобно лично для меня, мне никто не мешал. Я договорился с мистером Уоллесом, по телефону, что приеду рано утром. Он открыл мне двери и объяснил, как перед уходом домой включить сигнализацию. Затем он быстренько смотался, с улыбкой пожелав мне удачного дня.
Мне нужно было уложиться с покраской в один день, и проблема заключалась в нехватке времени для просушки лака между покрытиями каждого слоя. У меня в распоряжении было только двенадцать часов. Конечно, я подготовился и к этому, захватив с собой ацетон и большой вентилятор. После каждого слоя лака, который вместо специального растворителя разводил ацетоном, я сушил гитару вентилятором. Когда я после грунтовки наложил первый слой краски, гитара, словно ожила. Цвет был изумительный и напомнил мне лазурное море. Несмотря на долгую рабочую неделю, я чувствовал лишь небольшую усталость. После каждого слоя лака старался расслабиться, почитывая прихваченные дома журнальчики и прогуливаясь по фабрике. Время от времени посреди тишины раздавались какие-то стуки на крыше. «Вот, - думал я, - кто-то тоже работает в воскресенье…»

Дойдя до середины намеченной работы, я решил устроить обед. В помещении, где я лакировал, было прохладно, поэтому мне очень помог термос с чаем. Я все яснее слышал, как рабочие шумели на крыше, и звук теперь доносился из толстых старых труб, свисающих с потолка и стен. Я вышел в цех, чтобы размять ноги.

Там, в отличие от покрасочной, было гораздо теплее, поэтому мне даже не захотелось возвращаться. Входя, я заметил, что в покрасочной заметно потеплело, и подумал, что перепад температур может нежелательно отразиться на лаке. Но все выглядело нормально. Чай мне допить не довелось, он остыл и в кружке, и в термосе, он был холодным, как лед. С чего бы он так быстро замерз? Только я задумался над этим, как легкий холодный ветерок ударил по мне сбоку и пошатнул висящую на крюке гитару. Я повернулся и увидел, что ветер идет из той самой старой трубы. Рабочие гремели еще сильнее и что-то таскали. «Наверное, чинят вентиляцию»,  - подумал я и снова принялся за работу.

Когда покраска была окончена, я порядком устал, да и возня на крыше стала меня раздражать. Теперь мне казалось, что все звуки витали прямо вокруг меня.

Мужики не только шумели, но и ворчали время от времени. Было уже больше десяти часов, поэтому я даже сочувствовал им. Лакировкой я был доволен, ведь и гитара хорошо выглядела, и все обошлось без неприятностей. Собрав вещи, я стал переносить все в машину. Гитару я вынес последней. Закрывая дверь, я заметил, что та свисающая труба выходила из покрасочной и никуда не вела, обрываясь в воздухе посреди цеха… «Очень интересно», - подумал я и вышел из здания. На улице было тихо и свежо. Положив гитару в машину, я хотел было посмотреть, кто там на крыше шумел, но никого не увидел. «Быстро они сбежали», - улыбнулся я и поехал к себе домой.

А тут меня уже просветили, что к чему. Тогда я понял, почему мистер Уоллес так улыбался перед уходом. По словам нашего руководства никто не работал в тот день ни на крыше, ни с вентиляцией. Я был первым и, наверное, последним, кто пробыл на этой фабрике в одиночку целый день…

Встреча двух миров

Свет померк для маленького Германа. Вентиляционная труба, в которую он заполз, теряя кровь и силы, стала его последним пристанищем. Он не сразу осознал, что тело его уже не имеет жизни. Долго несчастная душа его в ужасе летала по зданию в полном мраке и одиночестве. Затем он начал слышать какие-то голоса, а потом увидел, как тела других погибших на пожаре выносят из здания. Он просил проходящих сквозь него людей взять и его отсюда. Он видел другие души, вылетающие из льдохранилища вслед за их выносимыми телами. Одни из них были бледными, другие, казалось, немного светились изнутри, но были и совсем темные. Герман тоже хотел вылететь за ними, но испугался того, что потеряет свое тело и не сможет узнать, что с ним случится. Наконец, он остановился возле него, сел и бесслезно заплакал. Плакал он очень долго. Он сидел и смотрел, как изуродованная огнем плоть его тлеет и рассыпается прахом. Он не мог знать, что в мире живых прошли многие годы. Для него время остановилось...

Потом он наблюдал за многочисленными перестройками в здании. Немного свыкнувшись с неизбежностью, он начал вылетать из своего убежища и пытался объяснить работающим в здании людям, что он здесь и хочет на волю из этой тюрьмы. Он понял, что никто его не слышит и не видит, но все боятся малейших проявлений его активности. Это даже забавляло. «Неужели я стал привидением? И почему это загробный мир такой странный? Мама совсем не об этом рассказывала…» Наводя страх и трепет на обитателей дома на улице Элстон, Герман шумел и гремел, пытался царапать стены. Его окутывал туман и бесконечный холод. Он мало что слышал из внешнего мира, а все, что видел, его пугало.

Когда в здание вселилась фирма по производству музыкальных инструментов, Герман обрадовался, ведь у него никогда не было возможности услышать хоть один настоящий концерт. Да и понять, что такое музыка, он мог только однажды, когда на их улице появился не надолго какой-то заезжий техасец, он день-деньской играл на своем банджо. Еще он видел гитару, которую отец Вилли хранил в память о своем отце, но не умел играть на ней. А таких интересных инструментов, как здесь, он никогда не видел.

На фабрике было шумно от работающих станков, но на сделанных инструментах никто не играл. Ни один звук не радовал Германа. Потому он пытался проверить есть ли здесь хоть что-нибудь стоящее внимания, опрокидывая гитары, обрывая струны. Он стал очень сильным в своем желании услышать музыку, настоящую музыку, которая была бы способна хоть на миг успокоить его мятущийся дух.

И вот среди безмолвия и пустоты, он услышал звук… Он был невероятно живым в этом царстве мрака и мертвой тишины. Герман встрепенулся и рванулся в ту часть фабрики, откуда шел этот будоражащий звук.

Оказалось, какой-то человек в полном одиночестве пришел сюда работать. «Что же он тут делает? И что это звучит в его руках?» Герману стало очень любопытно, и он стал наблюдать за тем, что делает мастер. Незнакомец сидел на стуле, держа в руках самую настоящую гитару, и тихонько постукивал пальцами по корпусу. Дерево отвечало гулким глубоким звуком.

«Вот оно что!» Герман приник к гитаре, как к родному существу, и впервые за целую вечность почувствовал тепло. Это дерево казалось ему не менее несчастным, чем он сам. И Герман совсем не знал, почему он чувствовал ее так, ведь маленький мальчик не мог знать, какой долгий путь проделал этот кусок древесины, прежде чем попасть в руки мастера, и сколько трагических людских жизней он пережил. Душа мальчика проникла в отверстие гитары и покинула свое убежище вместе с ней. Герман знал, что на гитару должны поставить струны, и кто-то будет играть на ней, значит, его мечта – услышать музыку - сбудется. Судьбы их переплелись самым неожиданным образом, а в злосчастном здании на улице Элстон прекратились загадочные явления…

 

От забвения к свету

Слегка огорченным возвращался я из Чикаго, так и не узнав правду о маленьком Германе. Зато мне посчастливелось услышать прямо-таки мистическую историю появления удивительной гитары «Голубой дельфин», которая, как мне показалось, тоже имеет какое-то отношение к волнующим меня вопросам. Как знать, что я еще о ней услышу в дальнейшем?

Отправив запросы в другие архивы, я все равно не мог успокоиться. Судьба чикагских погорельцев, эти странности на фабрике все еще бередили душу. Старая вентиляция! Меня вдруг осенила мысль, что там можно найти нечто особенное. Вызвав экспертов и заручившись разрешением на осмотр старых вентиляционных труб, я отправился в Чикаго вновь. Да, в вентиляции мы нашли чей-то прах. Экспертиза показала, что это останки мальчика лет десяти или двенадцати, который умер во время пожара столетней давности. Может быть, он был еще жив, когда попал туда… Мог ли это быть тот самый Герман Вайсманн, определить было нельзя без извлечения ДНК его родителей, а для этого пришлось бы искать их могилу. Прах мальчика для захоронения мне не отдали, оставили в научно-исследовательском институте.

В совершенно расстроенном состоянии из-за мучивших меня вопросов и, ко всему прочему, по причине скверной дождливой погоды ноги сами привели меня в маленький православный храм. Мать моя была глубоко верующим человеком, потому и привила мне свои духовные ориентиры. Я, по правде говоря, не часто до этого хаживал в церковь, за что всегда мучился совестью. Мои впечатления от славянской Литургии и в целом от самого храма многогранны и прекрасны. Когда я попадаю внутрь храма, понимаю, что на все мои вопросы и проблемы есть какое-то логическое объяснение и решение, разум обретает ясность, а в сердце воцаряются покой и умиротворение. Меня окружает облако небесных свидетелей – святых и ангелов, которые обитают у престола Божьего. Я вижу эти светлые лики, внимательно глядящие мне в самую глубину сердца со старинных русских икон. Их не так уж и много здесь, но они прекрасны. Своим великолепием это место напоминает мне ту красоту, которую обретает верующая душа на небесах. И я сильнее стремлюсь иметь такую спасающую веру, понимая, что хотя и не грешу нагло и вероломно, как, наверное, мог бы в наше безумное время, но все же не всегда чувствую себя достойным этого чудесного места, которое называют раем…

В этот мрачный день я пришел помолиться об упокоении тех несчастных, чьи души, возможно, до сих пор не могут обрести покой вечный. А еще, зажигая отдельную свечу, окутанный ее сладковатым ароматом, я молился о Германе Вайсмане, чья судьба так и осталась для меня полной загадкой. Пусть же свершиться высшая воля о его душе…

Спустя несколько лет эта загадочная история сама напомнила мне о себе. Сначала мне пришло разрешение на захоронение останков, которые были обнаружены мной в Чикаго. Почему так долго не давали разрешения, не знаю, ведь я каждый год подавал новые прошения в тот институт, где они хранились. Я похоронил прах мальчика, погибшего сто лет назад, на старом кладбище в том же Чикаго.

Затем мне случилось побывать на выставке самых необычных музыкальных инструментов. Я с удовольствием прохаживался в зале, где демонстрировались гитары, и к своему удивлению наткнулся на ту самую голубую гитару. Она приветливо поблескивала своими лакированными боками. Да, теперь я видел ее во всем блеске. Чудо! Игривые дельфины, словно разыгрались на корпусе цвета морской глубины. Трогательный парусник скользил по грифу, поверхность которого будто светилась солнечными бликами. Все эти немного наивные элементы не нарушали величия и грациозности удивительно притягательного инструмента. Устроители выставки рассказали мне кое-что об ее новом хозяине, но мне этого показалось мало, и я позвонил Алексу. На удивление он быстро вспомнил меня и с удовольствием рассказал все, что знал о своем самом уникальном детище.

Оказывается, история «Голубого дельфина» была прямо-таки мистической, как и само его появление. Вокруг него витало столько необъяснимых историй и даже, я бы сказал, «мертвых душ». Дело в том, что от Артура Кинери, в коллекцию которого она должна была попасть, ответ в фирму так и не пришел. Возможно, коллекционирование гитар у него уступило место автомобилям. Вскоре всех удивила новость, что он скончался…

Затем «Дельфин» появился на обложке одного глянцевого журнала рядом с фотографией покойного Курта Кобейна. Репортеры MTV загорелись желанием рассказать с экранов телевизоров о русских гитарных мастерах и их уникальных творениях, но по странным обстоятельствам у них из этого ничего не вышло…

«Дельфин» был продан на выставке за полчаса до ее открытия, и фирма получила рекордную для себя сумму за этот инструмент. А «Дельфин» продолжил свое путешествие, и был продан одному предпринимателю, но его магазин после этого разорился, не повезло и ему самому… Что там с ним случилось не известно, но гитара стала собственностью одного банка, которому предприниматель должен был деньги. О том, что гитара находилась в хранилище банка, Алекс и я никогда бы, наверное, и не узнали, если бы несколько лет назад он не встретил на улице своего хорошего знакомого - замечательного гитариста, которому банк просто подарил эту гитару.

Гитарист этот был уже довольно известным, когда в очередной раз проигрался в казино, запил и совсем опустился. Его старый друг, работавший в банке начальником охраны, решил дать ему последний шанс и помог получить место охранника в хранилище, где хранилось что-то малозначительное. Парня того звали Билли Гриффс. Он был человеком простым и очень трудолюбивым, не зря же он стал одним из лучших гитаристов. Ведь чтобы стать музыкантом одного умения мало, усердие нужно недюжинное. Билли стал понемногу приходить в себя, работал хорошо. Начальство даже подумывало повысить его. А у него руки уже по гитаре чесались, свою-то гитару он давно пропил…

Как-то во время своей ночной смены Билли осматривал помещение и вдруг услышал глухой звук. Он тихо пошел посмотреть, что там произошло. Никого не обнаружив, Билли увидел, что какая-то большая коробка лежит посреди комнаты. Он включил свет и увидел, что упаковка разодрана и через дырки виден кейс. В сердце у Билли екнуло. Это гитара! Не помня себя он разорвал остатки упаковочной бумаги, открыл кейс и обомлел… У него на руках лежал «Голубой дельфин», поблескивая своим глянцевым боком. Взволнованный Билли понял сразу же, что  на гитаре еще никто не играл. И руки сами скользнули по струнам…

Он не помнил, сколько времени прошло, но утром его нашел в хранилище его друг. Он сначала подумал, что сменщик врет, будто Билли нет на месте. Потом пришел и узнал, что Билли сидел на полу и самозабвенно играл на голубой гитаре. Глаза его покраснели, руки уже не слушались, но мелодия, которая неслась по коридорам банка из хранилища, была так прекрасна, так трогательна, так драматична, что на глазах сами собой выступали слезы умиления, и душа погружалась в чистый восторг.

После этого случая Билли уволился из банка, занял у друзей денег на гитару и начал играть в ночном клубе. Жизнь его совершенно переменилась, он стал настолько виртуозным, что к нему вернулись и его прежняя известность, и признание публики. На одном из его концертов присутствовал банкир, у которого Билли еще совсем недавно работал, и подарил ему гитару «Голубой дельфин»…
Но вот, что совсем не поддается объяснению, это то, что Билли обнаружил две буквы, грубо нацарапанные внутри розетки гитары: «ГВ»…

Вместо эпилога

Душа Германа долго безуспешно ждала звездного часа своей любимицы – голубой гитары, вместе с которой проделала немалый путь. И вот опять он очутился в темноте и полном одиночестве. Только присутствие гитары скрашивало эту пустоту. Но Герман уже не хотел напоминать о своем присутствии кому бы то ни было, знал, что это бесполезно. Он затаился, внутренне окреп, перестал бояться окружающей тьмы и безмолвия. Он весь погрузился в себя, в воспоминания. И вот он начал припоминать, что незадолго перед пожаром в городе он и его друг Вилли попали в сильную переделку. Мальчишки с соседней улицы так изранили и унизили их, что они решили им жестоко отомстить.

Герман придумал, как затащить заводилу тех хулиганов в подвал старого полуразрушенного дома. Они подговорили еще нескольких ребят со своей стороны улицы, дождались, когда этот парень вышел один из дому, проследили, куда он направится. Герман вышел ему навстречу и стал задирать всякими обидными словами. Хулиган сразу же побежал за ним, а Герман привел его к тому дому. Ребята уже ждали их там, напали на хулигана, избили, связали и бросили его в подвал. Сколько этот парень находился там, Герман не помнил. У него была возможность позвать на помощь. Правда, кто его мог там услышать? Герман тогда стал новым заводилой у мальчишек. Но его триумф длился недолго, так как начался пожар…

«А что если тот парень, которого я даже имени не знаю, так и остался там в подвале? Ему, наверное, тоже было также страшно, как и мне … Господи, что же я наделал?!»

Герман начал отчаянно метаться. Он разорвал часть упаковки гитары, потому что хотел хоть как-то напомнить людям, что здесь в темноте храниться такое чудо. Бесслезные рыдания, сменила самая настоящая, самая первая в его жизни молитва. Он просил у Бога прощения за то, что оставил человека в одиночестве на верную смерть…

В это мгновение весь мир перевернулся для Германа. Все вокруг вдруг озарилось светом. Человек, который дежурил в хранилище, его Герман не раз здесь видел, этот человек вошел туда, где лежала гитара, достал ее и стремительно начал играть.

Звуки музыки, самой настоящей музыки плыли, окутывая душу Германа, и он впервые ощутил, что он уже не тот маленький мальчик в лохмотьях, который умер от ожогов. Он увидел себя вполне взрослым молодым человеком, одетым в необыкновенно чистые блистающие одежды. Он наслаждался трогательной мелодией, он словно пережил встречу со всеми, кого любил, ощутил запах морского бриза, ароматы цветов и плодов, теплоту южного солнца, которых он никогда не знал при жизни в теле. Мелодия несла его куда-то выше и выше, все дальше и дальше от земли. Радостно и трепетно Герман нес в себе свободу и прощение туда, где нет безмолвия и смертной тени…


<<<Другие произведения автора
(7)
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024