Соседи в жизни моей семьи сыграли очень важную роль.

Достаточно сказать, что от обиды на оскорбившую её соседку - жена поэта, моя бабушка тихо со слезами на глазах, в тот же день скончалась.

Таковы были сложные отношения с семьями нашего огромного дома – вплоть до смерти от несправедливой обиды!

Итак, соседи!

В хозяйской квартире, нашего закутка, на моей памяти сменились несколько семей.

Первой, была семья знаменитого адвоката, с немецкой фамилией, а может и с еврейской, не помню.

В этой семье был мальчик, моего возраста, с которым мы дружили. Именно потому, нас с ним однажды взяли на ипподром. Папа с другом, азартно ставили на лошадей. Помню, что в тот день они крупно выиграли.

Отпраздновали в ресторане, где мы с сыном наелись пироженных. Именно это и осталось в моей детской памяти. Домой, возвращались на фаэтоне – жуткая роскошь, включая пирожные, для моей семьи со скромным достатком.

Трагедия семьи адвоката началась с началом Великой отечественной войны 1941-45 гг.

Как-то ночью, весь наш закуток был разбужен громкими рыданиями женщины, сына, и громкими возражениями адвоката. Мелькали какие-то военные люди с ружьями. В общий шум добавлялись рыдания от страха мои и других детей. Никто ничего не понимал. Семью адвоката в течение короткого времени, заставили собраться и с узелками в дорогу, вывели из дома.
От их знакомых мы узнали, что из Баку в эту ночь были вывезены сотни семей с похожими на немецкий лад фамилиями.

Больше этих людей мы не видели.

В квартиру въехала молодящаяся азербайджанка. Постепенно стало известно, что она любовница какого-то чина в Бакинских партийных органах.

Этот мужчина часто появлялся на квартире любовницы. Вид у него был очень болезненный – оказалось, что у него туберкулёз. Поведение его было странным.

Он взял за привычку выходить на наш общий балкон, курить и сплёвывать под ноги.

Бабушка в ужасе, что он специально разносит заразу, посыпала плевки хлоркой, а потом это всё смывала.

Мне она объясняла, что такая манера есть у туберкулезников – мне плохо, пусть и вам будет так же.

Конечно этот человек был очень плохим.

Как уж он не заразил этой болезнью любовницу и других – осталось загадкой.

Вскоре он умер. И в квартире любовницы начался кошмар, для нас соседей. Там стали проходить «посиделки» с оркестрами азербайджанских инструментов, пением и танцами.

Зачем-то эта странная женщина удочерила шестилетнюю девочку. Её она обучила танцам перед гостями. Женщиной она оказалась очень злой – ругала девочку, била её смертным боем. Однажды ударила её палкой по спине и девочка стала инвалидом.

Бабушка и мама очень жалела девочку и приносили к нам в квартиру. Девочку усаживали, обложив подушками, а меня просили с ней поиграть. Помню её грустные глаза и слабую улыбку.
Вскоре девочка умерла.

На этом женщина не успокоилась и удочерила следующую шестилетнюю девочку, для тех же целей. История повторилась. От удара палкой, девочка стала хромой, таская свою сохнущую ногу.

Она часто подходила ко мне и просила с ней поиграть. Именно она дала мне первый опыт сексуального общения мальчика с девочкой. Всё было очень просто. Именно она предложила поиграть в «докторов». Игра заключалась во взаимном осмотре – чем отличается девочка от мальчика.

Мне эта игра понравилась не очень и я стал от неё убегать. Такой ранний сексуальный интерес этой девочки, стал понятен моей бабушке и маме.

Именно для ублажения мужской части гостей, женщина заводила возле себя малолетних девочек. Вскоре и эта девочка бесследно исчезла.

Также тихо и бесследно исчезла и злая приёмная мамаша с остальными домочадцами.

Вскоре в квартиру въехала семья известного в Азербайджане поэта.

Весь наш закуток вздохнул с облегчением. В семье был старичок, который любил сидеть на балконе на корточках , покуривая очень душистую самокрутку. Только потом я узнал, что это наркотик – «анаша». Жена поэта гоняла старика с его цигаркой. Но это повторялось с завидной частотой.

Курение «анаши» в Баку в те годы, было делом обычным, а власти смотрели на это «сквозь пальцы»

Этот же старичок устраивал на балконе в железном листе костерок, на котором он с помощницами варил пахучий плов. Чтобы заглушить недовольство остальных жителей, нам доставалось от семьи поэта, угощение этим пловом. На костерке готовился и лаваш, очень вкусный.

Этот вид «хлеба» я и полюбил на всю оставшуюся жизнь, включая и популярный в Азербайджане чурек.

Поэт был очень добрый и ласковый мужчина. Он любил разговаривать со мной и моими женщинами. Память о нём осталась очень приятной.

Жена его был похожа на часто встречающиеся в жизни скандальных женщин, которых народ называет «хабалками».

Она была намного моложе мужа. Как потом я узнал из медицинских исследований, такой характер бывает у женщин, не удовлетворённых мужем в супружеской жизни. Всё это своё неудовлетворение, женщина скандально изливала на подвернувшихся под руку соседей, своих детей и старичка – своего дядю.

В семье была дочь, моего возраста и младший по возрасту сын.

Девочку звали Севиндж. Она была очень красивой, застенчивой, тихой и доброй.

Я конечно очень любил с ней общаться. Ей это нравилось. Но немедленно появлялась её мамаша и гнала её в квартиру.

Рядом с нами в небольшой комнате жила семья Нестеровых с двумя дочками Верой и Таней.

Чем только не занимался их отец. Он периодически ловил рыбу. Для этого он нанимался в рыбацкую артель на острове Нарген, что напротив Бакинской бухты. Нам, периодически за небольшую цену, доставалась часть его улова.

Это была рыба «берш». С очень вкусным мясом и почти без костей.

В другое время он тачал сапоги. Я любил смотреть, как под его руками появляется красивая обувка. Особенно нравились мелкие белые деревянные колышки, которыми он крепил подошву, ловко забивая их молотком . Объяснял, что деревянные колышки под воздействием влаги, как-то расширяются и держат подошву намертво.

Но основное его занятие было – лить дробинки для охотничьих патронов. На примус ставилась жестянка с маленьким отверстием. Когда олово растапливалась, через маленькую дырочку скатывались капельки расплавленного металла. Скатываясь по мокрой тряпице, и в таз с водой падали круглые дробинки.

Готовую кучку дробинок он складывал в приспособление, которое скругляло неровности. Затем, всё это засыпалось в мешок с графитовым порошком. Мешок потряхивался и дробинки приобретали «товарный» матовый вид. Товар Нестеров сбывал на рынке.

Очередную сделку он крепко «обмывал», сдавал жене деньги и заваливался спать, при этом страшно скрипел зубами.

С обеими сёстрами я натянуто дружил.

Старшая Вера, смотрела на нас свысока – подумаешь малолетки! Сразу после школы вышла замуж. Родила детей и раздобрела до невозможности. Задница её имела размер с корму торпедного катера.

Младшая Таня снисходила до общения со мной. Чем объяснить такое отношение, не понятно до сих пор. Она очень быстро превратилась в девушку, с аппетитной фигуркой. Об этом знала и, возможно поэтому, смотрела на своих сверстников мальчишек, свысока своей женственности

Дворовые парни на неё засматривались, а однажды подглядели, как она загорает на крыше нашего дома голышком. Потом и мне рассказывали о её статях в мельчайших подробностях.
Мужа и обеих дочерей в строгости держала жена Надежда Петровна.

С этой семьёй нас соединял голландская печка, которая обогревала в Бакинские холодные зимы нашу и соседскую комнаты. Печка сначала топилась углём, а потом провели газ.

Третья был семья азербайджанки с двумя сыновьями. Ютились они в вообще малюсеньком закутке. Место там было только для постели матери, а сыновья на ночь укладывались в коридоре. Туда же выходила задняя дверь большой квартиры.

В дни «гулянок» у любовницы, из квартиры то и дело выскакивали гости в уборную. Они спотыкались о спящих сыновей. Те просыпались и начинался скандал.

Старший сын Надир, а младший Адыль.

Надир жизнь построил правильно – стал нефтяником.

Адылька – стал «кирщиком». «Кир» это смола, которой покрывали горизонтальные крыши зданий в Баку. Приготовление «кира» заключалось в разогреве открытым огнём огромного закопчённого котла. Периодически, «кирщик» запускал в массу смолы длинную и толстую железку. Повисал на ней и тяжестью тела, переворачивал массу. Над котлом висела чадящая туча, кошмар для жителей домов. Но Бакинцы терпели, так как приходило время ремонтировать и крыши их домов – просто закрывали окна..

Адылька приходил домой весь прокопчённый, воняющий запахом «кира», мылся под краном и ложился спать.

«Кир» он променял на воровскую шайку и сгинул в тюрьмах.

Жизнь других моих сверстников проходила в огромном дворе.

Пацаны гоняли тряпичный мяч – кожаных тогда купить было невозможно. Иногда приглашали в свою команду и девочек – играть в лапту с приговоркой

«Чашка, ложка, суп картошка,
Чёрный, белый – на кули!»

На команды делились специальным образом. Подходили к капитанам и произносили магическое:

«На золотом крыльце сидели,
Царь, Царевич, Король, Королевич,
сапожник, портной – кто ты такой?»

В зависимости от выбора капитана – набиралась команда.

Меня изредка бабушка отпускала поиграть во двор. Там же, вовремя игры, и происходило моё дворовое «образование».

Ещё один сосед, этажом выше, по фамилии Малинин, сыграл огромную роль в моей жизни. Этот военный моряк, получил назначение в Высшее военно-морское училище, которое находилось на далёкой окраине города – Зыхе.

До получения там квартиры, моряк снимал комнатку в нашем доме. У него был сын. Парня надо было как-то приспособить к новым условиям и папа выбрал меня к сыну в сотоварищи.

Для поощрения и разнообразия наших игр, папа однажды взял меня и сына на рыбалку. Это был первая рыбалка в моей мальчишеской жизни.

К моему удивлению на удочку я поймал три селёдки «залом». Радости мой и моих женщин не было описания. Селёдку бабушка зажарила и мы с удовольствием её съели.

В дальнейшем Малинин способствовал моему поступлению в училище, где он был секретарем Парткома. Он же посоветовал мне, по окончанию училища проситься на Балтийский флот.

Очень я ему благодарен.

И последним сотоварищем был Алик. Его мама учительница русского языка и литературы, происходила из очень интеллигентной азербайджанской семьи. С мужем она развелась и получила огромную комнату в нашем доме.

Сын Алик моего возраста, учился в музыкальной школе на виолончели. Мы очень с ним сдружились и я попробовал поступить в класс виолончели.

В школу меня не приняли – сказали «Мы готовим национальные кадры, а ты русский!».

Очень я обиделся тогда.

С Аликом мы прошли долгий путь вхождения во взрослую жизнь – учились курить и ухаживать за девочками. В том и другом преуспели.