В понедельник Глеб забрал свою машину из ремонта, у него был маленький "Пежо". С утра он отвёз мать в онко-центр на первый сеанс химиотерапии, затем поехал на работу. Хорошо, что в этот день можно было приехать немного позже.

Ещё Глеб начал читать Лизину книгу. Хотя там и не упоминался Солганский, но у него вдруг возник интерес к тому времени вообще. Он читал, и становилось страшно. И разум не хотел верить в то, что всё это происходило на самом деле.

А во вторник ему позвонила Лиза.

- Привет! - услышал Глеб в трубке её голос.

- Привет, Лиз. Как экзамен?

Он помнил, что вчера она должна была его сдавать.

- Сдала. На отлично, - с гордостью сказала девушка.

- Молодец. Я и не сомневался.

- Спасибо. Узнала я тут немного про твоего Солганского, - начала Лиза, - Ты слушаешь?

- Конечно!

- Итак, Солганский Ян Станиславович. Годы жизни - 1889 - 1920, тридцать один год. Арестован в Вельске. Расстрелян в поселке Киреевка, Ленинградская область, в апреле 1920-го года. Ну, последнее ты и сам знаешь.

- Да, - ответил Глеб, - Я даже был на этом месте. Там теперь маленькую такую часовню построили.

- Ну, слушай дальше. Участвовал в Белом движении. Обвинён по статьям - контрреволюция, участие в заговоре с целью свержения существующей власти. По последней статье полностью реабилитирован в 1991-ом году. То есть этот "заговор" был целиком сфабрикован, что в то время было не редкостью. Точнее, было такое повсеместно.

- А во время участия в Белом движении, какое у него было звание? - спросил Глеб, - офицер?

- Нет. Поручик.

- Понятно. А про его родных нет случайно каких-нибудь сведений?

- Только жена упоминается. Солганская Людмила Степановна.

"Значит Лу-Лу Солганская - это его жена", - подумал Глеб.

- Лиз, а про Людмилу Солганскую можно что-нибудь узнать? - спросил он.

- Про его жену... - Лиза замялась, - Если только она проходит где-то в списке репрессированных. В остальных случаях узнать что-то вряд ли получится. Правда, фамилия эта довольно редкая, по идее можно покопать генеалогическую базу, хотя бы через Интернет.

Я конечно, и Людмилу Солганскую посмотрю у нас в архивах.

А вообще, можно ещё сделать запрос в Вельск в их архивы, может быть, ещё какую-то информацию получится выудить.

- Лиз, это возможно?

- Ну...я могла бы попробовать, - после небольшой паузы ответила Лиза, - тебе ведь это важно?

- Да. Если получится ещё что-то узнать, заранее спасибо тебе огромное.

- Да не за что пока. С информацией, сам видишь, пока что не очень густо. Я, правда, всё ещё полностью не посмотрела.

Завтра загляну ещё в протоколы допросов здесь, у нас и сделаю ещё запрос в Вельск. Может быть, они какие-то сведения сразу через e-mail смогут скинуть.

Похоже, Лиза сама заинтересовалась этой темой.

- Да, и тут есть его фото, приложено к делу, - добавила она, - Красивый парень был этот Солганский.

***

Хотя Михаил Демичев и сказал Лу-Лу, что не держит зла на Солганского, в чём-то он слукавил. Осталась обида и неприязнь. И тоска по Лу-Лу, которая со временем немного ослабела, но избавиться от нее полностью Михаил так и не смог.

Летом 1916-го года состоялась свадьба Лу-Лу и Солганского. На ней Михаил не присутствовал, это было бы выше его сил. Он просто зашёл на следующий день к Лу-Лу и поздравил ее и Солганского. Свадьба была в Вельске, небольшая и скромная. Всё ещё решался вопрос с жильём. Лу-Лу собиралась продавать свою квартирку и вместе с Марусей переезжать в Петербург к Яну. Почему-то долго не находились покупатели, но к декабрю всё-таки всё решилось.

И 24-го декабря, в День рождения Лу-Лу Михаил зашёл к ней поздравить и попрощаться. На следующий день Лу-Лу уезжала в Петербург вместе с Марусей. Насовсем.

И хотя Лу-Лу была замужем и принадлежала другому, Михаил чувствовал, что сейчас от него как будто отрывают часть его души.

- Люся, пишите, когда время будет. Ладно? - сказал он в прихожей, когда уже собирался уходить.

- Конечно, Миша, - Лу-Лу улыбнулась, - Я не забываю своих друзей. Будем переписываться. И Вы заходите к нам обязательно, когда будете в Петербурге. Хорошо?

- Хорошо, - ответил Михаил.

Лу-Лу ушла в комнату и вернулась, держа в руках фотографию.

- Вот, хочу Вам подарить, - сказала она. Подошла к столу и написала на обратной стороне карточки своим круглым и аккуратным, немного детским почерком:

Дорогому другу Михаилу
на долгую и добрую память.

Лу-Лу Солганская,
24 декабря 1916 г.

- Спасибо, Лу-Лу,- поблагодарил Михаил, взяв в руки фотографию, - И...можно один дружеский поцелуй? На прощание?

Лу-Лу кивнула головой. Михаил поцеловал ее в щёку, чувствуя лёгкий цветочный аромат ее духов. Потом повернулся и быстро вышел из квартиры.

Уже в январе Михаил получил от нее первое письмо - небольшое, всего несколько строк. Лу-Лу писала, что у неё всё хорошо, Маруся учится в новой гимназии, а она сама теперь поет романсы в маленьком поэтическом кафе, куда её устроил Солганский.

А в марте Михаил получил ещё одно письмо, очень тревожное. Лу-Лу писала о произошедших в Петербурге волнениях. Точнее, это были не просто волнения, а февральская революция. "Наверное, теперь у нас начнётся какая-то другая жизнь", - писала Лу-Лу, - "И от этого мне становится… немного страшно"

Больше от неё писем не было. Михаил написал Солганским сам, но ответа не получил.

Время шло. Петербургские волнения в умах докатились и до провинциального Вельска. Хотя, не только Вельск, вся страна была взбудоражена произошедшими событиями, отречением царя от престола, сменой власти. Михаил беспокоился за Лу-Лу, у него даже были мысли поехать в Петербург, но потом он оставил эту идею.

В августе 1918-го неожиданно пришла весточка от Лу-Лу, очень короткая. Лу-Лу писала, что они возвращаются в Вельск.

"Всё остальное расскажу при встрече, Миша, если Вы к нам зайдете", - этими словами письмо заканчивалось.

Демичев сидел у Солганских и не мог наглядеться на Лу-Лу. Они приехали несколько дней назад. Это была квартира матери Солганского, она умерла несколько дней назад, что и явилось причиной их скорого приезда. Но не только это. Ян сидел непривычно тихий, придавленный своим горем, и Демичев подумал, что сейчас не испытывает к нему неприязни.

Солганского ему было даже жаль, как любого человека, которому пришлось недавно хоронить своего близкого.

Михаил спросил про Марусю. Лу-Лу ответила, что девочку они отправили в Тюмень к тётке.

- Там гораздо спокойнее, - закончила она, - В Петербурге сейчас страшно.

- Неужели всё так плохо? - спросил Демичев, - У нас здесь еще пока вроде всё по старому.

- Миша, в Петербурге невыносимо, - вдруг резко сказал до этого молчавший Солганский, - И уже не Петербург это... Теперь он, после переворота, у большевиков Петроградом называется.

- Да, - тихо кивнула головой Лу-Лу, - И они разгромили редакцию, где работал Ян. И наш магазин тоже.

- То есть ты теперь без работы? - спросил Солганского Михаил.

- Как видишь. А работа... видишь ли, нужно писать то, что ИМ выгодно и плясать под их дудку. А я так не хочу. И не могу.

Солганский налил рюмку водки и залпом её выпил.

Михаил сидел, не зная, что сказать. Он перевёл взгляд на тревожное лицо Лу-Лу, её потемневшие глаза.

- И что вы собираетесь делать? - спросил он.

- Пока поживём здесь, в Вельске - тихо ответила Лу-Лу, - Здесь спокойнее. А еще..., - она начала и замолчала.

- Что, Люся?

- Я не знаю, как отговорить Яна. Миша, может, Вы попробуете?

- От чего отговорить?

- В Архангельске сейчас формируют добровольческие войска для борьбы с большевиками. Ян хочет туда ехать.

Лу-Лу смахнула с глаз слёзы.

- Люся, перестань, - резко сказал Солганский, - Что я, по-твоему, должен сидеть и терпеть всё это?

- Ян, зачем тебе это? - спросил Демичев, - и неужели ты сможешь убивать людей? Ты даже в Военной Академии не доучился.

- Значит, пойду хотя бы рядовым. Ты пойми, Миша, не могу я спокойно на это всё смотреть, я должен что-то делать.

Демичев пожал плечами.

- Ну, послушай, Ян, у тебя же в Польше есть родственники. Может вам поехать туда?

- В Польше сейчас ненамного спокойнее, - Солганский посмотрел на него, и его зрачки сузились, - И потом... почему я должен ехать в Польшу? Я родился и живу в России, это моя страна.

Михаил вздохнул. Он знал, что Солганский ужасно упрямый и если решит что-то, то переубедить его практически невозможно.