Из больницы Глеб вернулся совершенно опустошённым. После разговора с врачом он ещё около часа просидел в палате у матери, разговаривал с ней, подбадривал.

А приехав домой, понял, что душевных сил у него совершенно не осталось. Особенно тяжело было возвращаться в тёмную пустую квартиру, как будто уже кто-то умер. Глеб старался гнать от себя тревожные мысли, но они лезли, как назойливые мухи. Он поставил на плиту чайник, достал сигарету. Немного подумав, открыл дверцу шкафчика и посмотрел на стоявшую там бутылку с коньяком.

"Открыть что ли?" - подумал он, - Хотя нет, не буду. Не хватало ещё напиться".

Есть совсем не хотелось. Он сварил себе чашку кофе, выкурил сигарету. Потом прилёг на диван у себя в комнате немного отдохнуть.

Ему опять снился странный сон. Он шёл по большому заснеженному полю. Вокруг никого не было, но он ощущал, как в спину его подгоняет какая-то невидимая сила. Сзади он как-будто даже почувствовал чьё-то дыхание и резко обернулся. Но никого не увидел. В этом огромном заснеженном поле он был совершенно один.

"И всё-таки здесь есть кто-то ещё", - подумал Глеб.

И страх навалился на него, сердце застучало где-то в горле, руки стали ледяными. Он побежал вперёд. Но это невидимое что-то тоже погналось за ним... он опять почувствовал рядом с собой чьё-то прерывистое дыхание, и побежал ещё быстрее. Ветер горстями бросал в лицо снежную крупу. Небо заволокла белая пелена, а Глеб всё бежал и бежал вперёд, охваченный каким-то жутким необъяснимым страхом. Вдруг впереди показался какой-то неровный выступ, и Глеб едва успел остановиться на краю, с трудом удержав равновесие. Внизу был ров, большой и широкий, наполовину засыпанный снегом. Глеб поднял голову и посмотрел на небо. Там кружилась какая-то одинокая птица.

"Как же мне перейти на ту сторону?", - с отчаянием подумал Глеб. Он оглянулся вокруг. Ров тянулся огромной рваной раной и с правой и с левой стороны. А сзади Глеба уже настигало это страшное "нечто". Он вдруг опять ощутил рядом с собой чье-то дыхание, и вдруг почувствовал сильный удар в спину и, потеряв равновесие, полетел вниз.

Глеб вскрикнул и проснулся в холодном поту.

"Чертовщина какая-то" - пробормотал он. Встал, прошёл на кухню и достал бутылку коньяка. Налил себе рюмочку.

Зазвонил телефон, и Глеб, пройдя в коридор к домашнему аппарату, снял трубку.

- Привет, - прозвучал в трубке голос Лизы.

- Привет, Лиз, - устало ответил Глеб.

- Что-то голос у тебя совсем убитый, - проговорила девушка.

- Прости, Лиз, я тут замотался совсем. Мать сегодня в больницу положили, через несколько дней операция.

- Ой, Глеб, извини. Что-то серьёзное?

- Да, опять онкология. Метастазы нашли.

Возникла пауза.

- Очень сочувствую, - тихо сказала Лиза, - Но ты держись.

- Стараюсь, а что ещё остаётся.

- А я тут, почему звоню, нашла ещё немного информации по всей этой истории с Солганским. Но тебе сейчас, наверное, не до всего этого.

- Да нет, Лиз, давай, я тебя слушаю. И спасибо тебе, что узнаёшь для меня всё это, - ответил Глеб, - Что-то опять про него?

- Да. Точнее, про его жену немножко удалось выяснить. Мне тут из Вельска скинули протокол её допроса.

- Допроса? - заинтересовался Глеб, - Она тоже была репрессирована?

- Нет, не была. Но в 21-ом году её вызывали в Вельске в Чрезвычайную комиссию и допросили, только один раз. Задавали вопросы относительно ее мужа и прочее. Он к тому времени уже был расстрелян.

- Понятно. И что там?

- Ряд вопросов о роде её занятий, о её муже, я тебе прочитаю сейчас, там не очень много.

Лиза прочитала протокол допроса.

- И тут упоминаются её родственники - тетя и сестра.

Вот насчёт сестры здесь более подробно. Мария Степановна Платонова - Реуз, двадцать лет.

- Двойная фамилия, - проговорил Глеб, - Интересно.

- Да, Платоновы - видимо была их девичья фамилия. А Реуз - фамилия мужа. Фамилия довольно редкая, меня она заинтересовала. Я тут ещё даже посмотрела генеалогическую базу в Интернете.

- Ну, Лиз, ты даёшь, прямо целое расследование провела.

- Ну, расследование - не расследование, просто посмотрела данные по этой фамилии. Кстати, совпадение или нет, но Мария Степановна Платонова-Реуз жила последние годы в Санкт-Петербурге, точнее в Гатчине, пригород. Умерла в 1997-ом году, в возрасте девяноста пяти лет.

- Вот даёт, старушка, - проговорил Глеб.

- Да, долгую жизнь она прожила.

- Лиз, а по фамилии Солганский ты базу не посмотрела?

- С Солганскими не очень, Глеб. Но я что подумала, можно узнать адрес, ну или телефон хотя бы этих Реуз. Остались ведь наверняка потомки у Марии, и живут здесь рядом, в пригороде Петербурга. У них в дальнейшем можно что-то ещё выяснить и про Солганского и про его жену, может они что-то знают. Как думаешь?

- Лиз, в тебе умер Шерлок Холмс, - улыбнулся в трубку Глеб, - А вообще, ты права. Спасибо тебе огромное.

- Да не за что, Глеб. Адрес можно узнать через адресную базу, у меня есть диск, если тебе надо.

- Спасибо, Лиз, у меня он вроде тоже был где-то. Надо поискать.

Глеб ещё раз поблагодарил Лизу и положил трубку.

"Всё это очень интересно", - подумал он, - "Но адресную базу буду смотреть уже завтра, сейчас сил уже нет ни на что".

Он выкурил ещё одну сигарету и пошёл спать.

***

В августе 1920-го года Михаил Демичев получил короткое письмо от Лу-Лу. Она писала, что скоро приедет в Вельск. Без особых объяснений почему.

Просто она так решила.

Михаил почувствовал радость, увидев на конверте знакомый круглый аккуратный почерк и прочитав эту новость. Лу-Лу сообщала и ещё одну новость: у Маруси появился жених, он уже сделал ей предложение, и на днях должна была состояться их свадьба. А после этого Лу-Лу собиралась сразу же поехать в Вельск. Она опять спрашивала про Солганского, и читая это, Демичев почувствовал неприятную тревогу и какую-то боль.

Точно такое же ощущение, как когда с уже зажившей ранки вдруг начинают срывать корочку. Солганского он хотел забыть и вычеркнуть из своей памяти раз и навсегда. Правда, это ему не всегда удавалось.

"Что было - то прошло", - часто говорил себе Михаил. Но однажды, перебирая в столе свои бумаги, он наткнулся на стопку писем, которые ещё до революции Ян писал ему из Санкт-Петербурга. И на какое-то мгновение, держа их в руках, Демичев вдруг почувствовал не то, чтобы тоску, но какое-то странное и тягостное ощущение.

Он сжёг эти письма, а тоску в тот вечер заглушили пол бутылки водки и пришедшая к нему Зиночка.

"Жизнь продолжается", - думал Демичев, - "И я буду жить, чёрт побери. И Cолганскому не удастся испортить мне жизнь. Даже с того света".