- Миша, Вы уже решили что-нибудь насчёт Ванечки?

Демичев молчал. Маруся подошла к нему ближе и повторила свой вопрос. Михаил поднял голову, посмотрел на неё, в очередной раз отметив, как она похожа на Лу-Лу. Только черты лица более острые, на подбородке ямочка, а глаза были не такими большими и выразительными, как у сестры. И были они карие, а не зелёные. Но внешнее сходство Маруси со старшей сестрой всё равно доставляло Демичеву очередную порцию боли.

- Миша, Вы меня слышите? - спросила Маруся.

- Да-да, - Демичев встал из-за стола и подошёл к шкафчику. Открыл его и достал графин с водкой. Налил себе рюмочку и залпом, не закусывая, выпил.

Маруся слегка поморщилась.

- А что мне решать насчёт Ванечки, - в свою очередь спросил её Демичев, - Мой сын останется здесь, со мной.

- Я понимаю, - ответила Маруся, - Но...

Она на мгновение замолчала.

- Я хочу предложить Вам, Михаил. Мне и Дмитрию это будет совсем не в тягость, мы очень любим Ванечку. И мы можем взять его к себе на какое-то время.

Ведь Вы целыми днями работаете, а маленькому ребёнку нужно уделять много времени.

- Ничего страшного, - ответил Демичев, - Я возьму ему няню. Да и Антонина всегда поможет, если что…

- Я понимаю. Няня это хорошо. Антонина - тоже, но..., - Маруся как-то замялась, подбирая нужные слова, - Но дело даже не только в этом.

- А в чём? - грубо спросил её Демичев. И по взгляду Маруси, который она бросила на графин с водкой, он сразу всё понял.

- Вы считаете, что Ванечке будет плохо со мной?

 Ну да... я выпиваю немного, - Демичев сел за стол, - И что?

"Если это назвать немного", - подумала Маруся и тяжело вздохнула. Последние три дня после похорон Лу-Лу Михаил постоянно был нетрезвым.

Маруся села на диванчик в гостиной и вытерла уголком платка набежавшие на глаза слёзы.

- Я только предложила, Михаил, - проговорила она, - Мы не собираемся отнимать у Вас сына. Но подумайте сами... ведь для него это будет лучше, по крайней мере, сейчас, первое время.

Да и для Вас так будет спокойнее, - добавила она.

Демичев молчал, глядя на чёрную и гладкую поверхность стола. А в голове до сих пор не укладывалась мысль, что его любимой женщины больше нет.

"Да, её нет. Нет", - подумал он, - "И это - только моя вина".

Он налил себе ещё одну рюмку.

- Михаил, так что же?

Маруся подошла к столу и смотрела на него, сверху вниз. И как показалось Демичеву, с каким-то лёгким презрением.

"Тоже наверняка винит меня в смерти сестры", - подумал он, - "Хотя, что уж там... ведь это - правда".

- Ладно... хорошо, - каким-то глухим голосом сказал он, - Я согласен. Пусть Ваня поживёт пока у вас. Но только временно. Может быть, пол года, пока я тут со своими делами разберусь.

Хотя... я вообще не знаю, как мне теперь жить… без Люси.

Маруся молча смотрела на него.

- Когда вы с Дмитрием уезжаете? - спросил Демичев.

- Завтра вечером. До этого времени тогда нужно собрать вещи Ванечки, - ответила Маруся.

- Я попрошу Антонину, - Демичев тяжело поднялся из-за стола.

- Не беспокойте Антонину, я и сама могу их собрать, - проговорила Маруся

- И вот ещё что, - продолжила она, - Михаил, я хотела попросить Вас. Можно мне посмотреть Люсины вещи? Я хочу взять что-нибудь на память о ней.

Демичев молча кивнул.

Маруся разбирала вещи Лу-Лу, с трудом сдерживая слёзы. А потом она уже перестала их сдерживать. Всё равно, в комнате она была одна, и её никто не видел. Вещей у Лу-Лу было не так много. И на память о сестре Маруся взяла только её сценическое серебристое платье, в котором она пела, когда ещё выступала в кабаре. Нитку её розового жемчуга. Свои письма, которые писала сестре из Тюмени. И альбом, где было много фотографий Лу-Лу… ещё с Солганским. И на которых Лу-Лу улыбалась и была такой счастливой. И была совсем другая, счастливая жизнь. Маруся с грустью смотрела на эти фотографии, а из головы у неё никак не выходила сцена их прощания, когда Лу-Лу уезжала из Тюмени. И когда Маруся видела сестру в последний раз.

"Боже... неужели она сделала это сама?" - думала Маруся. Эта мысль не давала ей покоя. Когда она с мужем приехала в Вельск, после получения телеграммы о страшном известии, Демичев сказал им, что Лу-Лу случайно выпила слишком много снотворного. И сердце, которое у нее и так было слабоватым, не выдержало. И Маруся, заглушив в себе нехорошие сомнения, поверила в это. Потому что ей хотелось в это верить. Правда, получения разрешения на отпевание Лу-Лу её муж Дмитрий добился с огромным трудом. И только в одной маленькой церквушке на самой окраине Вельска. Советская власть не очень-то жаловала подобные вещи. Считалось, что Бога нет.

- Бога нет, - прошептала Маруся, глядя на фотографию, где Лу-Лу была вместе с Солганским, - Они говорят так. Но ты ведь не могла сделать это, Люсенька, правда? Ты же верила в Бога. А это... такой жуткий грех. И как же ты могла оставить Ванечку? Как?

Маруся вытерла платком слёзы, отложила альбом в сторону. Встала и прошлась по комнате, стараясь привести мысли в порядок. Немного успокоившись, она продолжила разбирать вещи сестры. Подошла к большому старинному комоду. Два верхних ящичка открывались свободно. А вот нижний был закрыт на ключ. Маруся огляделась по сторонам, но ключа нигде не было.
- Интересно, что там? - подумала она.

Ключ нашёлся через некоторое время и совершенно неожиданно, когда Маруся подошла к небольшой книжной полочке и взяла оттуда Библию. Она хорошо помнила её. Эту книгу, в красивом тисненом золотом кожаном переплете Лу-Лу получила в подарок ещё от их мамы в день своего семнадцатилетия. Взяв книгу, Маруся вдруг заметила, как за ней, на деревянной поверхности полки что-то блеснуло. Она протянула руку и вытащила маленький ключик. И сразу догадалась, что он именно от того нижнего ящика комода, который был заперт. Ключ действительно подошёл. В ящике оказалась только одна, довольно толстая тетрадь в синей обложке. Маруся открыла её и узнала почерк сестры. Бегло пробежала взглядом по её записям.

- Люсин дневник, - прошептала она. И торопливо открыла тетрадку на последней странице. Дневник заканчивался короткой и довольно странной записью.

"11-е августа 1926 года.
Тюмень.

Вчера я узнала страшную вещь. До сих пор не могу всё это до конца осознать.
Ян так и не смог простить его... И я... не могу.
Слишком больно".

***

Слишком больно.

Это были последние слова, которые Глеб Демичев прочитал в дневнике Людмилы Солганской. Больше записей не было. Он закрыл прочитанный дневник и с каким-то тягостным чувством подошёл к окну. Уже давно стемнело, за окном опять падал снег. На белеющих внизу сугробах лежали длинные тени.

"Значит, она тоже всё это узнала", - подумал Глеб, - "Он - это же Михаил Демичев. Получается, ей кто-то сказал или она сама каким-то образом всё это выяснила. Теперь точно не узнаешь. И по этой записи совершенно очевидно, что это было не случайное отравление, а самоубийство".

И от осознания этого Глебу почему-то стало совсем плохо.

Да и нервы последнее время у него были совсем взвинчены. Завтра, днём, матери должны были делать операцию. И Глеб всё время вспоминал слова, которые ему сказал врач - что шансов на удачный исход очень и очень мало.

На следующий день у него был выходной. А вечером надо было позвонить в больницу, узнать, как прошла операция. Глеб очень нервничал, но бездействовать было ещё хуже - тогда в голову лезли самые страшные и тяжёлые мысли. Поэтому с утра он решил съездить в Гатчину, отдать Надежде Викторовне дневник Лу-Лу Солганской. И кроме этого у Глеба появились к ней ещё пара вопросов.

- Спасибо Вам огромное, - сказал Глеб, отдавая Надежде Викторовне тетрадь с полинявшей синей обложкой, - Вчера я всё дочитал, а сегодня вот сразу решил к Вам завезти. Хорошо, что Вы оказались дома.

Он снова сидел у неё на кухне, а внизу важно расхаживал белый пушистый кот и тёрся об его ноги.

- А он Вас признал, - улыбнулась Надежда Викторовна, - Обычно Снежок чужих не особо жалует. А к Вам…смотрите, как проникся, даже мурчит.

Глеб улыбнулся в ответ, нагнулся и погладил кота за ухом.

- Давайте я Вам чашечку кофе сварю? - предложила Надежда Викторовна, беря из его рук дневник Лу-Лу.

- Хорошо, - согласился Глеб.

- А Вы очень быстро читаете, Глеб - проговорила женщина, - И как, удалось Вам всё разобрать? Некоторые места там прочесть совсем невозможно.

- Мне просто нужно было многое узнать, - Глеб вздохнул, - Да, я прочитал всё.

И подумал, что лучше бы он всего этого и не узнавал.

"Да, так, наверное, было бы лучше... Но вот честнее ли?" - спросил он сам себя.

Надежда Викторовна поставила перед ним чашечку с ароматным кофе и достала блюдце с печеньем. Себе тоже налила чашечку и села напротив Глеба за стол.

Глеб сделал глоток кофе.

- Очень вкусный, спасибо, - поблагодарил он.

- На здоровье, - женщина улыбнулась, - и берите печенье.

- Спасибо. Надежда Викторовна. У меня к Вам один вопрос, - Глеб посмотрел ей в глаза, - А как сложилась судьба сына Людмилы Солганской? Из дневника я узнал, что у неё был сын Иван.

- Бабушка рассказывала мне о нём немного, - Надежда Викторовна вздохнула, - Она ведь воспитывала его вместе со своими детьми. После смерти Людмилы она забрала Ивана к себе, ему было пять лет. Очень любила его. Хороший был мальчик. Но погиб, к сожалению, очень рано - в 43-ем году, на фронте. Ему было двадцать два года.

- Очень жаль, - проговорил Глеб, - Действительно, так рано погиб.

- И после смерти Людмилы он всё время жил в семье Вашей бабушки?

- Да. Ведь у Михаила Демичева потом появилась другая семья, он женился второй раз. Но бабушке было совсем не в тягость воспитывать сына Людмилы. Она любила его, как своего ребёнка.

- Понятно, - проговорил Глеб. Подумал про вторую семью Михаила Демичева. И вспомнил фотографию, которую видел дома, в их семейном альбоме, где Демичев был со своей женой Ольгой. А она держала на коленях маленького ребёнка - его дедушку, Владимира Демичева.

- Ладно, Надежда Викторовна, спасибо большое за кофе, - Глеб поднялся из-за стола, - Всё было очень вкусно. Мне пора.

- Торопитесь, Глеб? А то я обедом могла бы Вас покормить, - Надежда Викторовна улыбнулась, - С тех пор, как дочка уехала, а муж умер, мне одной здесь грустновато. Я всегда рада гостям, тем более таким, как Вы. Хорошо, когда человек хочет узнать что-то про свои семейные корни.

- Спасибо за добрые слова, - Глеб улыбнулся. И уже почти ступил за порог, когда Надежда Викторовна вдруг спросила.

- Простите, Глеб... но у Вас сегодня такой потерянный вид. Что-то случилось?

Глеб обернулся.

- Да. Маме сегодня делают серьёзную операцию. Я очень волнуюсь.

- Серьёзную?

- Онкология. Опухоль мозга.

- Простите, Глеб, - Надежда Викторовна с сочувствием посмотрела на него.

Возникла пауза.

- Но Вы только не теряйте надежду. Всё должно быть хорошо, - проговорила она.

- Спасибо Вам, Надежда Викторовна. Стараюсь надеяться.

Глеб кивнул ей, ещё раз поблагодарил и вышел из дома.

***

До отделения нейрохирургии Глеб дозвонился почти сразу.

- Алло, - в трубке послышался женский голос.

Глеб спросил, как прошла операция, назвав фамилию и имя матери.

- Минуточку, - ответили ему. На том конце провода произошла какая-то заминка. И Глеб почувствовал внутри уже знакомый липкий страх. Больше всего он боялся услышать эти два коротких слова: "Она умерла".

- Вы родственник? - спросила его женщина, - Кто Вы ей?

- Сын, - ответил Глеб.

Сердце учащённо билось в груди.

- Состояние Натальи Демичевой критичное, - ответили ему. Сейчас уже поздно, и хирург, оперировавший её, уже ушёл. Перезвоните завтра с утра или можете придти на отделение поговорить с ним. Пропуск Вам выпишут внизу, на проходной.

- Состояние критичное? - переспросил Глеб, - Что с ней?

- К сожалению, у неё коматозное состояние, - услышал он ответ.

И в трубке раздались короткие гудки.