От автора. Эта рукопись была обнаружена в закопченном штормглассе, найденном на развалинах старой городской аптеки в городе Кракове. Ветхие листки, свернутые в тугую трубочку, были исписаны ровным почерком. Язык латинский. Ниже приведены фрагменты вольного перевода с комментариями. Увы, оригинал уничтожен недавним пожаром в библиотеке ИНИОН РАН.

«…и было мне тогда девять лет от роду. Сейчас мне пятьдесят. А это значит,  что больше тридцати лет я провел рядом с мастером Арнольдом.

Он научил меня читать символы в текстах, очень быстро стала близка и понятна металлопланетная азбука, тайный смысл древних криптограмм открылся во всей красе и великолепии, затем, наверное, это произошло на третий год обучения, были  тщательно изучены «Книга жизни Имхотепа», «Книга Авраама» и «Хризопея Клеопатры» со всеми многочисленными комментариями.

А текст «Изумрудной Скрижали» я до сих пор повторяю в качестве ежевечерней молитвы перед отходом ко сну…

Потом с помощью мудрого учителя я с честью принял вечное наследие Профетессы Марии: большие и малые лабораторные инструменты и сосуды. Разнообразные алембики и пеликаны, тигли и ступки, пестики и фильтры за короткое время стали близкими друзьями.

Я с желанием и страстью паял, лудил, амальгамировал, с успехом лепил из глины, охотно упражнялся в литье и обжиге, подбирал цвета керамики и смальты, выдувал из стекла разнокалиберные сфероконусы, колбы, реторты, сосуды для декантации и дистилляции, в общем, мог создать из любого материала любого же калибра и назначения функциональный прибор или манипулятор. Немного позже, доверяя каждому из них различные смеси, кислоты, щелочи и растворы, я приобрел уверенность не только в создании совершенных форм, но и познал секреты высочайшего качества изготовления. Никогда в процессе манипуляций на поверхности созданных сосудов не появлялась дефектная сеточка морщин-трещинок. Да и мастер неоднократно высоко оценивал обновленный арсенал своей лаборатории.

Хвалил, не скрою».

От автора. Некоторые страницы рукописи были утеряны, другие сильно повреждены, поэтому многие события приходилось реконструировать.

Итак, в один из весенних вечеров, на десятый год обучения, когда вся мыслимая и немыслимая лабораторная техника была освоена, а крутая ступень начал ремесла преодолена без потерь, мастер Арнольд подвел своего подмастерья к заветной нише, откинул занавес, до поры скрывавший сердце экспериментального искусства, и произнес проникновенную речь.

«Очень хорошо помню те слова адепта, произнесенные в нашей уютной лаборатории много лет назад.

Вот они.

– Настал час, Раймонд, познакомить тебя с печатью Гермеса на практике. Вот атанор. Моя  печь. Теперь она будет и твоей. Основа основ искусства делания. Ты станешь посвященным. Вон там, в глубине, есть важная отдушина, через которую питается огонь. А здесь смотровое окно. Заслонки, меха. Особый огонь сопровождает адепта долгие месяцы Великого Делания. Как же прекрасен атанор! Как великолепно пламя, бушующее в нем! Посмотри, как искусно заделаны стыки, как плотно прилегает крышка! Ведь даже тончайшее лезвие не найдет щели, куда проникнуть. Замазка, заполняющая все эти пазы,  называется «печать Гермеса». Ты хорошо знаешь ее рецепт, в который входит каолинская глина, сулуковская известь и толченая инрогова кость. Вспоминаешь? По моему заданию ты готовил «печать Гермеса» не раз. Последние образцы были превосходны, я проверял. Но я никогда не говорил тебе, для чего? Теперь ты знаешь: особой замазкой заперта наша печь. И раскроется она лишь в итоге успешного Великого Делания. И только достойным, только тем, которые чисты сердцем, явится раскрывшееся философское яйцо. Привыкай. Осваивай. Пытайся.

Я много раз задавал себе вопрос: почему из всех мальчиков мастер Арнольд выбрал именно меня в подмастерья? Не знаю…

Возможно, причиной была моя добродушная внешность, ведь печать простодушной маски сопровождала меня с юных лет. И великий экспериментатор отнесся ко мне, как к очередной модели для оттачивания искусства делания.

Он, вероятно, хотел проверить, а можно ли наполнить столь неподходящий человеческий сосуд, проявляющий все признаки простака, сокровенным Великим Знанием? Соответствует ли внешнее внутреннему? Можно ли в человеке, как в криптограмме, скрыть истинное качество?

Что ж, даже если цель адепта была лишь близка к моим вопросам, то он все равно преуспел.

И хвала Всевышнему, что удача в этом деле сопутствовала мастеру!

Я был хороший ученик.

Но опять я отвлекся. Вернемся во времена нашего, казалось бы, бесконечного всенощного бдения в лаборатории.

О, сколько раз с помощью атанора мы проходили всю древнюю Тетрасомату от начала и до конца!

О, сколько кварт ночной майской росы тайно собрали и использовали на инициализацию многомесячного процесса!

О, сколько страниц исписали точными математическими уравнениями, тщательно сверяя процедуры с ходом звезд!

О, какие рези в глазах испытывали, бессчетное число раз наблюдая за переходами альбедо–нигредо–рубедо!

Но тщетно.

Философское яйцо, прошедшее в центре атанора через все стадии превращения, не раскрывалось само. 

«Печать Гермеса» не снималась. Эликсир, основной продукт Великого Делания, не получался.

Для того чтобы понять свои ошибки, а мы открывали философский сосуд как минимум дважды в год, каждый раз приходилось разбивать обожженную глину тяжелой кувалдой и доставать звенящий полупустой керотакис.

И вот однажды, на исходе двадцатого года безуспешных опытов…

Это случилось ранним июльским утром.

За стенами шумела гроза.

Воздух, поступавший через скрытые вентиляционные трубы в лабораторный подвал, был влажен, свеж и пах пионами, отчего совершенно не хотелось спать.

Красный свет затухающего атанора освещал четыре полупрозрачные горошины размером не более ногтя мизинца, лежащие на мраморном столе среди разъятых деталей философского сосуда и нескольких унций бесполезного серого порошка.

– Что это? – спросил я адепта, показывая бронзовым пестиком на стол, а краем глаза заметил свежие трещины на стенках атанора.

Нет, «печать Гермеса» не была снята полностью, однако целостность печи была явно нарушена.

– Неси Фламеля, – в задумчивости ответил мне адепт и достал из бокового кармана  жилета именную лупу в ореховой оправе на цепочке.

Я быстро сбегал наверх, в кабинет мастера, и принес тяжелый том с тиснением на обложке: «Справочник артефактных последствий неудачных деланий, составленный Николасом Фламелем на основании собственных наблюдений и умозаключений в назидание потомкам, возжелавшим самостоятельно подняться по лестнице Иакова или приоткрыть дверь Лосса».

Переплет фолианта был заперт на золотой замок. Ключи от некоторых книг адепт носил на шейной цепочке, не расставаясь с ними никогда. Он всегда читал мне эти книги вслух, потом комментировал и отвечал на вопросы.

И пока мастер Арнольд изучал определитель Фламеля, а длилось это достаточно долго, я через лупу адепта рассматривал странные горошины.

Сквозь мягкую полупрозрачную оболочку видно было, что каждая горошина заполнена желеобразной массой, в которой плавало ярко-желтое ядро. Когда поток воздуха слегка шевелил горошины, словно гуттаперчевые пузыри, наполненные вязкой жидкостью, то  ядра сразу же откликались возникновением множества металлических искорок на поверхности.

Затем внутри шариков, обнаруженных в керотакисе, начинал бушевать завораживающий серебристо-желтый фейерверк, за которым можно было наблюдать, совершенно забыв о том, что находишься в подвале-лаборатории. Вселенная, там была целая вечность! Но когда успокаивались внешние воздушные струи, периодически беспокоившие горошины, исчезала и внутренняя гипнотическая пляска металлических искорок. Словно гас свет, и блекла желеобразная атмосфера, прошиваемая быстрыми металлическими искорками. А я начинал ощущать беспокойство, перераставшее в чувство беспричинной опасности и даже в безотчетный страх...

– Все ясно, – наконец-то промолвил мастер Арнольд, захлопнув древнюю книгу. – Это яйца Протея. Они крайне вредоносны в воде. И абсолютно неуничтожимы с помощью остальных элементов подлунного мира.

Между тем гроза за стенами прекратилась, в помещении перестало пахнуть цветами, темно-красные угли в атаноре покрылись толстым слоем золы.

– Возьми щипцы, аккуратно подцепи яйца Протея, положи вон в ту небольшую зеленую бутылочку, густо пересыпь истинной солью, – диктовал мне последовательность действий адепт. – Затем укупорь корой железного дерева, залей сургучом, обмотай бычьим пузырем и пропитай воском. Да, и никакой влаги по ходу деяний!

Я выполнил все в точности и передал упакованную бутылочку мастеру Арнольду. Он же спрятал зеленоватую склянку во внутренний карман сюртука, сказал, словно швырнул проклятье, «забудь!», и, прихрамывая, с книгой под мышкой, ушел к себе в кабинет.

Но забыть я не мог. По ночам мне часто снились вихреобразные пляски металлических искорок в желтоватом и вязком тумане…

Очень скоро я стал замечать, что слабну зрением. Следуя советам учителя и руководствуясь трактатом Гебера о зрении, я смастерил замечательный монокль, через который мог без препятствий изучать не только книжные знаки, но и тончайшие компоненты различных механизмов.

И я увидел много нового в обыденных предметах, того, что можно использовать для облегчения монотонного труда.

Да-да, именно тогда царство тонкой механики увлекло меня! Траектории движения железных пружин, законы сцепления бронзовых втулок, шестеренок и анкеров, загадки перехода вращения в передвижение – я пытался создать металлический аналог движения живых тканей.

Механические куклы, способные ходить, бегать и даже танцевать появились потом, а первым успехом были протезы для мастера Арнольда.

Дело в том, что после того утра, когда мы обнаружили яйца Протея, адепт стал слабеть с каждым днем. Он жаловался на частые головные боли, «кашу под черепной крышкой», онемение пальцев, потерял аппетит, и однажды правая половина тела перестала слушаться.

И я сделал внешние протезы руки и ноги, состоящие из множества металлических пластин, сочлененных с помощью фрагментов рояльных петель и приводившихся в действие разнообразными плоскими пружинами.

Пластины крепились на основных мышцах конечностей и концевых фалангах пальцев с помощью небольших кожаных подпруг, подобных седельным ремням для лошадей, но миниатюрным и очень мягким. Каждая из десяти (по числу пальцев) пружин заводилась особым ключиком и контактировала посредством сплетенных из конского волоса струн и особых прищепок из слоновой кости с шеей мастера Арнольда.

При создании протеза возникла лишь одна техническая трудность: как заставить струны находиться все время в натянутом состоянии? Это было необходимо для точной передачи сигнала к ноге и руке. Но мне удалось решить проблему с помощью системы маленьких блоков и полиспастов, а также центрованных бамбуковых палочек.

Впрочем, не буду вдаваться в подробности, все отражено в многочисленных чертежах, хранящихся теперь в пяти кожаных тубусах в замке виконта, добавлю только, что с помощью той конструкции адепт, делая несложные движения головой, мог самостоятельно передвигаться и даже писать. Единственным недостатком был шум, который издавали полые бамбуковые палочки, металлические пластины и кожаные ремешки. Тогда я еще не знал смазок…».

От автора. По всей видимости, использование протезов Раймонда очень помогло стремительно теряющему силы мудрецу в последние месяцы жизни. Но рано или поздно существование живых тел в подлунном мире приходит к своему пределу. Предчувствуя скорый уход,  мастер Арнольд призвал ученика.

«Вот наш последний разговор.

– Раймонд, какова была цель наших ночных бдений у атанора? –  голос адепта был слаб и еле различим в весеннем шуме, доносившемся из окна.

– Конечно же, эликсир! Или медикамент для получения золота. Он же философский камень, – быстро ответил я, закрывая окно.

– Нет. Ошибаешься. Для меня это давно решенная задача, – и мастер, покачав головой, сделал  механической рукой круговое движение. – Дом и лаборатория выстроены на деньги от эликсира, который я успешно получил еще в двадцатилетнем возрасте. И этот секрет уйдет вместе со мной.

– Но…

– Ты сам должен найти решение. Без моей помощи. Лишь тогда эликсир принесет тебе благо.

– Хорошо, учитель. Но чем же мы занимались все эти годы?

– Гомункулус. Я с твоей помощью пытался решить задачу получения искусственного создания. Начать этот процесс возможно только при участии двух человеческих существ.

– Мм-м, – я не знал, что ответить, ведь еще никогда мастер Арнольд не делился сокровенными целями своих опытов.

– Лишь раз наши усилия были вознаграждены. Ты помнишь яйца Протея? – Адепт достал маленькую зеленую бутылочку и снял цепочку с пятью книжными ключами. – Возьми. Протей лишь стадия на пути к созданию Гомункулуса. А в Пятикнижье ты найдешь путь к знанию. Когда меня не станет, заверши начатое…».

От автора. После смерти адепта Раймонд долго скитался, пока не обосновался в маленьком южно-французском городке, где оборудовал небольшую лабораторию, в которой собирал механические куклы. Торговля на местном рынке забавными ряжеными куклами, умевшими плясать, есть, пить и даже отчетливо произносить нецензурные немецкие и французские слова, давала деньги на пропитание и занятия экспериментальной механикой. Мастер Раймонд не бедовал.

«…сухопар. А еще от виконта всегда пахло лавандой.

Он часто посещал рыночную площадь, подолгу стоял в окружении стражников около моего прилавка, внимательно следил за движениями механических человечков, и в общей сложности приобрел около десятка танцующих барышень в разных нарядах.

Как-то раз, упаковывая очередную покупку в вощеную бумагу, я обмолвился о своей учебе у мастера Арнольда.

Глаза виконта заблестели. Он попросил охрану отойти.

– Тот самый Арнольд, который был личным врачом Папы Римского?

– Да, но Папе пришлось расстаться с учителем, несмотря на успехи в лечении.

– О, да! Я очень хорошо знаю эту историю! Я вхож в высшие политические круги. Мой близкий приятель – влиятельнейший граф Тленикс,  – виконт оперся тростью о прилавок и подался вперед, запах лаванды окутал меня. – Позвольте, уважаемый Раймонд, поинтересоваться, а не рассказывал ли адепт о Гомункулусе?

Наверное, именно тогда я совершил роковую ошибку.

Наверное, это демон необъяснимого, управляющей страстью к познанию, заставил меня рассказать виконту о яйцах Протея!

И он же заставил меня нарушить завет, данный мастеру Арнольду!

Ведь виконт, владелец замка, возвышавшегося над городком, предложил мне ужасную сделку…».

От автора. Здесь отсутствует значительный фрагмент. Немногочисленные оставшиеся листы рукописи по краям несли следы зубов каких-то грызунов.  

«… познать тонкую настройку.

С помощью миниатюрных щипцов я аккуратно достал одно яйцо Протея и сварил в кипящем оливковом масле. Потом я бритвой разрезал яйцо на несколько тонких и ровных ломтиков и несколько дней изучал их с помощью своего монокля.

И я понял замысел Всевышнего!

Металлические искорки внутри желтка подчинялись небесным картам. Надо было лишь расположить их в соответствии с конфигурацией звезд в созвездиях. Но осуществлять такую подстройку следовало только на живых яйцах.

Тогда с помощью полых острых игл, введенных в центр яиц, я настроил два желтка в соответствии с одним из внезодиакальных созвездий.

И поместил в воду. Там оба яйца стали невидимыми. Вода не изменила своих свойств. Я наполнил ей поилку для пары серых крыс, живших в лабораторной клетке.

К вечеру оба животных спали.

А на следующее утро…».  

От автора. Иногда бывает очень обидно, что самые важные фрагменты какой-либо древней рукописи отсутствуют. Однако часто утешаешься тем, что хоть что-то сохранилось…

«Ангелита. Ее звали именно так.

Она каждый день в одно и то же время приходила из пригорода за водой к источнику под моим окном.

Глупышка! Она думала, что старый, добродушный рантье, вооружившись моноклем, интересуется ее формами. Специально старалась показаться в лучшем свете, как ей казалось, открытые части своего тела.

И стройные ножки, и совершенные линии шеи, и молочно-белые плечи, и юные свободолюбивые перси, и молодые ручки, ловко придерживающие кувшин, и нежная кожа, покрытая персиковым пушком, сквозь который проступал пастельный румянец – все это было для меня лишь признаками здоровья выбранного экземпляра, необходимого для завершения сделки с лавандовым виконтом.

Я изучил все привычки Ангелиты и знал, что после того, как кувшин наполнится, девушка обязательно сложит точеные ладошки лодочкой, наполнит их студеной водой и будет с наслаждением пить.

Вряд ли она догадывалась, что в комнате над источником оборудованы отводная труба и кран со сфероконусом, в котором плескалась вода с последним яйцом Протея, настроенным на созвездие Девы.

И простак-рантье, приветствующий ее из окна, лишь ждет нужного мгновения, чтобы повернуть бронзовый кран…

На следующий день из разговоров соседей я узнал, что Ангелита потеряла сознание прямо на пороге дома, и ее увезла черная карета графа Тленикс в замок виконта.

А потом ко мне пришли молчаливые стражники. Алебардами были разрушены приборы, сожжены  куклы и сломаны детали, а сам я с тех пор вот уже несколько лет томлюсь в сырых застенках. И лицо мое скрыто под легкой оловянной маской…

Лишь Арродес, старый друг моего учителя, посетил меня здесь единожды. Но был он озабочен, угрюм и обуреваем какими-то невеселыми думами. Словно искал решение какой-то загадки. Но разговора тогда не получилось. И о помощи не просил.

Так и не знаю, зачем приходил Арродес? Ведь виконт был его давним врагом, а пребывание в замке опасным.

Сны, сны! Как же тяжело!

Каждую ночь  снятся те две крысы из лаборатории, которых я первыми напоил водой с яйцом Протея.

После нескольких часов забытья они очнулись вполне бодрыми. Но глаза их горели удивительной яростью и крайней злобой. С диким визгом они вцепились друг другу в хвосты, а задними лапами распороли животы.

Удивительно, но при этом не вытекло ни единой капли крови!

Из животов крыс, словно распрямленные пружины, сверкая металлическими чешуями, поднялись две механические сороконожки со скорпионовыми хвостами. На конце жала у каждой висели янтарные капельки смертельного яда…».

От автора. Это все, что удалось разобрать в старинной рукописи. Я сдал оригинал в отдел уникальных книг ИНИОН РАН, заархивировал файл с переводом, и совсем было забыл о злоключениях мастера Раймонда. Но недавно, перечитывая фантастику 70-х годов XX-го века, я с удивлением обнаружил, что события, отраженные в данном манускрипте, нашли свое продолжение в повести Станислава Лема «Маска»…