Лодка, покачиваясь, отходила, а она шла вслед за ней по теплой воде, заходя в реку все глубже и глубже, пока подол ситцевого платья не запузырился на поднятой лодкой волне, пока ладони бессильно опущенных рук не погрузились в зеленоватую воду. Она молча смотрела на меня. И не было в том взгляде ни слез, ни укора, ни мольбы. Только печаль. Такая печальная печаль, что хотелось кинуться к ней, подхватить на руки, прижать к груди и не отпускать ни на секунду до конца дней своих.

Мотор, как назло, не заводился, меня сносило течением, я исступленно дергал шнур стартера и от злости на себя, на нее, на мотор – на все на свете - кусал губы. Наконец, движок буркнул, фыркнул, заработал. Я заставил себя не оглянуться, врубил полный газ и полетел навстречу свободе, добытой такой жестокой ценой.

***

«Надо к берегу, стемнеет скоро», - даже не мысль, а, скорее, чувство или даже нечто инстинктивное промелькнуло в моей голове. Оно и верно: не думаем же мы о вещах само собой разумеющихся.

Да и устал как собака последняя – считай, с самого утра в лодке, только и останавливался на пару минут, чтобы поменять пустой бачок из-под бензина на полный. И снова летел, летел к морю, как к спасительному рубежу, к месту, где все почему-то должно измениться.

По левому борту открылась маленькая уютная бухточка с торчащими из воды черными сваями разрушенного причала. «Раз причал – значит, проблем в виде подводных камней или других неприятностей не будет», - опять заговорил инстинкт - внутренний голос, и правая рука автоматически повернула рулевое колесо, а левая сбросила газ. Стоп, машина! Внезапно разразившаяся тишина оглушила так, что я пару раз зевнул, пытаясь продавить воздухом уши, забитые, как крупитчатой пылью, назойливо-пчелиным звуком лодочного мотора. Лодка по инерции вылетела на пологий берег, я выпрыгнул на податливый песок, накинул фал на бревно бывшего причала и хорошенько затянул узел – неровен час, потеряю мое плавсредство: море рядом, придет прилив, снимет посудину – и поминай, как звали!

Все! «Теперь – костерок, чай, супчик, спальник...» - заботливо затараторил внутренний советчик, и я послушно стал выкидывать на берег пожитки, необходимые для ночевки.

Еще не полностью стемнело, а веселый огонь маленького костра уже плясал перед одноместной палаткой с раскинутым внутри нее спальником. В котелке, сделанном мной из простой 800-граммовой банки из-под зеленого болгарского горошка уже шипела готовая закипеть вода. Я торопливо вытаскивал из рюкзака припасы: чай, сахар, хлеб, консервы и суп в пакетике. «Перед сном сварганить!» - выдало свое неутомимое внутреннее «я».

Тихонько плескала вода по черным, как скорбные вдовы, сваям, чуть слышно лопотала листва над головой, земля сочилась мягким теплом, накопленным за яркий, солнечный день.

Вдруг я услышал: «Так-так-так... Так-так-так...» Самолет? «Аннушка»? Я задрал голову к вечернему сумрачному небу, высматривая летучие звезды сигнальных самолетных огней. Интересно, почему люди всегда ищут в небе самолет, заслышав звук его двигателя? Почему провожают глазами серебристый крестик, скользящий между облаками? Почему при этом всегда задумчивы их глаза? Не оттого ли, что самолет улетает в дальние страны без них? Или оттого, что он увозит вдаль любимых? Нет! Не будем об этом! Отрублено! Ведь так, мой внутренний голос? «Так-то так...» - с некоторым сомнением отозвался мой верный советчик.

«Так-так-так...» - слышалось все ближе и ближе, но огней в небе не было. Странно... «Так-так-так...» - татакало уже совсем рядом, где-то сбоку. Я оторвал глаза от неба и посмотрел вправо: из-за поворота реки выплывала яхта, ее светлая мачта, как длинная спица, казалось прикалывала темнеющее небо к темной уже воде. Это была не такая яхта, какими теперь считают нужным обзавестись почти все современные богатеи, а старинная, белоснежная, с изящными обводами, какие рисуют в альбомах мальчишки, читающие запоем морские повести и мечтающие о дальних странствиях, штормах и соленом ветре.

Судно медленно развернулось и пошло прямехонько на мой костер, как на маяк. Через пару минут я уже ловил чалку, брошенную мне с борта босоногим загорелым молодым матросом, одетым, как это и положено бывалому морскому волку, в старенькую тельняшку и простые, закатанные до колен, холщовые штаны. Паренек спустил с борта сходню – широкую доску с набитыми поперек рейками – и ловко сбежал на берег.

- Привет! Не помешаем, если переночуем у твоего костра? Нас двое и мы смирные! – матрос улыбнулся, протягивая мне руку.

- Ну, если не храпите, то – добро пожаловать! – рассмеялся я и пожал его горячую шершавую пятерню.

- Добрый вечер! – послышалось сверху.

Я обернулся: на борту яхты стоял высокий человек в узких черных брюках с широким кожаным ремнем, усаженным множеством заклепок, и в свободной белой рубашке с пышными рукавами, заправленной в брюки и расстегнутой на груди. Темные волосы его были заплетены в тугую косичку и завязаны красной шелковой ленточкой.

- Добрый вечер! – ответил я непроизвольно, отметив про себя, что бывают и такие сумасбродные богачи – под графьев да принцев рядятся. Стало понятно, почему и яхта под старину. «Форсит мужик!»

Мужчина скинул на берег несколько парусиновых мешков и передал матросу плетеный короб с кухонной утварью. Матрос живо потащил скарб к костру. «Граф» спустился на берег и, не торопясь, огляделся:

- Да, изменилось тут все... Вот там, на пригорке, дом стоял, сад яблоневый был роскошный. Уж лет сто как все разрушено...

Мой внутренний друг не замедлил язвительно прокомментировать: «Можно подумать, ты все это видел...»

- К сожалению, у нас с вами нет общих знакомых, поэтому придется нарушить приличия. Разрешите представиться: Артур, - «граф» протянул мне руку.

- Костя, - ответил я и, вдруг смутившись моего, прозаично прозвучавшего имени, поправился: - Константин.

Узкая ладонь Артура оказалась на удивление сильной.

- Раньше я частенько бывал в этих краях, - заговорил новый знакомый, - и всегда ночевал в этой бухточке, здесь всегда тихо и дно хорошее – песок.

Артур сделал несколько шагов по луговине, поросшей густой травой и, остановившись, вынул из кармана кисет с табаком, стал набивать коротенькую трубочку-носогрейку.

«Ну уж это, парень, перебор с игрой в благородных!» - подумал я, покачав головой, и направился к биваку.

Матрос что-то готовил на костре, напевая себе под нос. Невероятно вкусно пахло жареным мясом и специями. На лужайке уже стоял небольшой походный столик, сервированный как на светском рауте: тонкий фарфор тарелок был почти прозрачен, сдержанно блестело столовое серебро, а выпуклый хрусталь бокалов отсвечивал красными бликами.

- Чем помочь? – спросил я парня.

- Не стоит, друг, уж все готово. Иди, мой руки – и к столу! – ответил «дежурный по камбузу».

И, обернувшись к Артуру, который все еще стоял в раздумье на поляне, посасывая трубку, матрос крикнул:

- Еда поспела, капитан! Неси тарелку и стакан!

Подошедший к костру Артур улыбнулся:

- Раз Летика заговорил стихами, значит, у него хорошее настроение, а это значит, что ужин удался. Прошу вас, Константин! – Артур сделал приглашающий жест рукой и слегка склонил голову. Несколько обескураженный такой церемонностью, я невольно одернул рубашку и сел на легкий складной стульчик.

- Мы охотились сегодня в дельте на островах, кабанов там великое множество. Специально поднялись сюда на этой малышке, - Артур кивнул в сторону красавицы яхты. – Команда уже соскучилась по свежему мясу... Ах да, я не сказал: наше судно стоит милях в 30 отсюда, в бухте Бадаза, нас недавно, по пути в Лисс, немного потрепало штормом – теперь наводим красоту. А яхточку я купил у местного богача, чтобы покататься по округе... Так что же вы не кушаете? Кабанятина великолепная: мы застрелили трех крепких подсвинков – ребята будут рады...

«Странно, никакого Бадаза в устье я не знаю. Мартьяново: там порт и док, а дальше – рыбозавод «Красная бухта», а еще дальше – Прохоровка, так там три дома осталось... И где этот Лисс? Че-то я, видать, не расслышал...»

Артур развернул белоснежную салфетку с замысловатым вензелем в углу, вооружился ножом и вилкой и отправил крошечный кусочек мяса в рот:

- М-м-м!

Я последовал его примеру, только не стал мелочиться, а отрезал себе кусочек посолиднее. Мясо мгновенно растаяло на языке. Несколько минут за столом было почти тихо, лишь брякали вилки и ножи, да раздавалось довольное урчание трех голодных человек, наконец-то дорвавшихся до здоровой мужской пищи.

Когда еда перестала утолять голод, а стала приносить только наслаждение, Артур, отхлебнув красного вина, обернулся ко мне:

- Куда вы идете, Константин?

- Вниз, в Мартьяново, в порту работать хочу.

- Хм... я не слышал про такой порт... Впрочем, вниз только одна дорога – река - и, если Вы не против, то можете составить нам компанию, Вашу лодку возьмем под борт.

- С удовольствием! – обрадовался я. Очнувшийся внутренний друг уже потирал невидимые руки: пассажиром ехать – это же не за штурвалом трястись, да и сколько горючки сэкономим!

Мы пили сладковатое вино, и я не успел заметить, как со столика исчезли тарелки и появилась ваза с фруктами.

«Вот так и привыкают к барской жизни! – съехидничал мой невидимый советчик. – Ты бы хоть спасибо парню сказал, эксплуататор!»

Но матроса у костра уже не было: он чем-то шебуршал возле яхты.

- Донки готовит. Летика – заядлый рыбак. Уверен, на завтрак у нас будет преотличнейшая рыба! – капитан, казалось, читал мои мысли.

«Летика... Это имя или фамилия? Артур, Летика... Вроде бы я где-то о них слышал...»

Мои мысли прервал Артур:

- Спасибо за компанию, мой друг. Простите, но я ложусь рано, так как встаю тоже рано. Покойной ночи!

- Спокойной ночи, Артур! – машинально ответил я, пораженный этим странным словом: «покойной». Так только в старинных романах писали. И сам капитан тоже какой-то старинный, нет, не старый – ему еще и сорока, наверное, нет, а какой-то не из нашего времени и даже не из прошлого, а - опять выскочило это слово – из романа.

Я забрался в свою палатку, завернулся в спальник и закрыл глаза. И – полетел. Вновь полетел над короткой речной волной, пестрящей солнечными бликами. И вновь шла вслед за мной по зеленой воде худенькая девушка с печалью в карих глазах. Я летел вдаль, а ее фигурка не исчезала, не таяла в дрожащем над водой мареве, не скрывалась за прибрежными кустами, она стояла как будто рядом с несущейся лодкой и ситцевый подол качался на волне...

Я выполз из палатки. На востоке уже полоскалось широкое полотнище рассвета, костер весело горел, капитан сидел на складном стуле у огня и курил.

- Доброе утро, Константин! – Артур обернулся в мою сторону и вынул трубку изо рта. – Хорошо спалось?

Я ответил на приветствие и спустился к воде, чтобы умыться. Неподалеку Летика промывал почищенную рыбу и пел по-детски простенькую песенку:

«Рыбка плавала, не знала,
что на завтрак к нам попала.
Завтрак будет так хорош –
лучше, право, не найдешь!»

После еды, стремительно приготовленной умелым матросом, мы собрали пожитки и отчалили. Ветра не было, поэтому парус поднимать не стали, а запустили машину. Капитан стал к штурвалу, я пристроился рядом, а не спавший ночью Летика спустился в кубрик.

Мы молчали, думая каждый о своем, и смотрели вперед. Артур с небрежным спокойствием держал руки на штурвале. Я заметил на безымянном пальце его правой руки обручальное кольцо.
Я не удержался и спросил:

- Артур, простите, вы женаты?

- Да и очень счастливо! А вы, кажется, нет? – он бросил ответный взгляд на мою руку. – Но девушка у вас, разумеется, есть?

Я что-то невразумительно хмыкнул в ответ. Артур, казалось, не заметил моего хмыка и, улыбаясь, проговорил:

- Куда мы без женщин? Для кого же мы будем совершать наши подвиги? Кто оценит наш героизм? Кто залечит наши раны – и телесные, и душевные? Кто будет ждать нас из наших странствий, если не они? Без этих существ для мужчин жизнь не имеет смыла. Без них мы – пустоцветы... А, Константин? Ведь вас ждет ваша девушка?

- Ждет! – выдохнул я.

И я знал абсолютно точно, что это была правда. И что я был круглый дурак. И что нет мне прощения за мой трусливый побег. И что безумно хотел бы вернуться и упасть перед ней на колени, и обхватить руками облепленные мокрым подолом ее загорелые ноги, и целовать поцарапанные в малиннике коленки, целовать каждую царапинку... Но что-то шкрябало внутри, что-то глупое, мальчишеское мешало отвязать послушно, как собачка на поводке, бегущую рядом с яхтой «Казанку» и развернуть ее вверх по течению.

Артур стал мурлыкать себе под нос какую-то песню. Толком слов разобрать было нельзя, но «девочка моя, дитя мое» - прозвучало довольно отчетливо. Потом и он замолчал, лишь продолжал улыбаться и иногда шевелил губами, что-то проговаривая про себя.

Почувствовав себя неловко, как будто был третьим лишним при свидании влюбленных, я тихонько встал и спустился в кубрик, где на рундуке потягивался после сна разрумянившийся как младенец Летика. Я лег на соседний рундук и вскоре задремал.

Я открыл глаза, когда привычное, равномерно-частое дыхание двигателя - «так-так-так» - сменилось на редкие вздохи: «так-так». Я выбежал наверх и глянул налево: вечерело, яхта шла через бухту в виду небольшого портового города у подножья пологого холма с двумя вершинами. Бухта и холм были мне знакомы – Мартьяновская бухта и холм – Зеленое седло, а вот город был явно не Мартьяново – другой! Вместо серых коробок хрущевок подножье холма облепляли белые каменные домики с плоскими крышами, телебашни не было и в помине, а в порту, у пирса, вместо моторок и катеров, стояли шаланды и яхты. Я протер глаза: ничего не изменилось. Место было знакомое, а городок – нет!

- Ну вот мы и прибыли! – увидев меня, сказал Артур. – Это бухта Бадаза, а это – мой корабль! – и указал рукой вправо.

Я оглянулся и обомлел: трехмачтовый парусник, казалось, парил посреди бухты, белоснежные борта его, покрытые свежей краской, отражались в почти спокойной воде, как в зеркале, лишь отражение мачт с зарифленными парусами ломала пологая волна. У бортов судна стояли матросы и махали нам руками. Среди них я увидел молодую улыбающуюся женщину в простом светлом платье. Ее волосы, каштановые и волнистые, спускались по открытым плечам, а глаза смотрели только на одного человека, который тоже неотрывно смотрел на нее, - на капитана Артура...

И тут я все понял, вернее, вспомнил, вернее, меня осенила мысль – совершенно сумасшедшая, но, в этой ситуации, объясняющая все: и странные, несовременные манеры капитана, и старинные суда в бухте незнакомого города у знакомого холма – все, абсолютно все.

Торец кормы с названием судна был виден не совсем хорошо, но я уже знал, хоть это и было совершенно невероятно, знал, какое название написано там, и знал имя красавицы на борту. Это был «Секрет», трехмачтовый галиот в двести шестьдесят тонн, и Ассоль – девушка, ради которой поднимались алые паруса...

Удивительным образом я попал в книгу! Я оказался внутри литературного произведения! Ну, и как оно вам?

Вечером, после ужина, капитан Артур Грэй подошел ко мне, еще не полностью пришедшему в себя от испытанного потрясения.

- Знаете что, Константин, - сказал Грэй, положив мне руку на плечо. – Мне кажется, что мой подарок поможет вам помириться с вашей девушкой. Я ведь правильно понял, вы поссорились?

- Нет, не совсем так... просто я – идиот... Я думал, что настоящий мужчина не должен цепляться за юбку и...

- Ах, вот в чем дело, ну тогда, тем более пришла пора вылечиться и от подобного рода болезни! – рассмеялся капитан и подвел меня к борту «Секрета».

- Видите эту белую скорлупку? – указал капитан на яхту, стоящую на якоре в кабельтове от корабля. - Она ваша! Нет-нет, не возражайте! Мы сейчас все равно уходим в Лисс, потом – в Зурбаган, потом пойдем в Англию. Вернемся ли сюда – неизвестно, так что яхта мне здесь уже не нужна. Берите, сделайте одолжение. Вам же она, несомненно, пригодится... Да, когда будете подходить к дому, непременно поднимите парус, уверяю вас, он нужного цвета!

Капитан замолчал, раскуривая трубочку. Затем, как бы размышляя вслух, проговорил:

- Завтра, на рассвете, мы снимаемся с якоря... Что нас ждет, друг мой, за горизонтом?..

***

Я проснулся. Нет, я не просто проснулся: буквально подскочил в постели, оглядываясь кругом и с трудом понимая, где я и что со мной. Сон! Капитан Грэй, Ассоль, Летика, «Секрет»... Неужели это был только сон?! Невероятно!

Но солнышко мое лежало рядом, плотно завернувшись в одеяло, похожее на куколку бабочки. Выражение вчерашней обиды еще читалось на ее лице, припухшие губы вздрагивали во сне. А не прав-то был я! Я обидел ее, я хотел уехать, я хотел побродить по свету, поискать счастья... А счастье-то вот, рядом – уткнулось конопатым носиком в наволочку в синий цветочек. Прости меня, девочка моя, дитя мое...

Я встал, подошел к окну и откинул плотную гардину: за деревьями, за рекой, за дальним синим лесом алым парусом плыла нам навстречу заря.