Вскоре после развода, моя жизнь вдруг сделала странный поворот. Не успев привыкнуть к свободе, я снова женился. Новая жена оказалась гражданкой Германии, и мне пришлось переселяться в Неметчину, так как Анке панически боялась России. Сколько я ей не говорил, что в России тоже можно неплохо устроиться, все было напрасно.

- Не делай мне штресс! - отвечала моя фрау, с отчаянием глядя на меня. - Россия – мрачная и жестокая страна! Здесь нет, и не будет немецкий орднунг!

Спорить было бесполезно и вскоре я уже жил в небольшом баварском городке, в окружении румяных и улыбчивых анкеных земляков.

После оформления вида на жительство, мне предложили пройти языковые курсы для лучшей интеграции в немецкий орднунг. Делать было нечего и я согласился.

На следующее утро Анке высадила меня у входа Еврошколы. Так она называлась потому, что ее деятельность частично финансировал Евросоюз, частично Бавария, а частично, видимо, никто, так как стены Еврошколы были ободраны, а мебель старенькая.

Группа собралась пестрая. Несколько турков, пара бывших югославов, кореянка, таиландка, кенийка, китаец и нигериец. Из России я был один. Несмотря на такой сильный состав, немецкого никто не знал и общались мы первое время с помощью улыбок и интернaционального "халло!".

Однако, если не принимать во внимание обшарпанные стены, оборудована школа была хорошо. Аудитории были оснащены компьютерами, подключенными к Интернету. В комнате отдыха стояло несколько автоматов с горячим кофе, колой и минералкой.

Занятия вела фрау Альтерготт – морщинистая как шарпей женщина с вечно спутанными редкими седыми волосами, сухая, как пумперникель. Фрау Альтерготт была не замужем и всю нерастраченную энергию обрушивала на несчастных иностранцев. В первый же день она призвала нас соблюдать дисциплину, не прогуливать, не опаздывать и аккуратно выполнять все домашние задания. Не смущаясь, наша учительница предупредила, что в конце курса она напишет о каждом отчет, и от его содержания будет зависеть размер пособия по безработице. Вдохновленные перспективой лишиться единственного дохода, мы с энтузиазмом приступили к занятиям.

Сразу выяснилось, что уровень учащихся очень разный. Одна турчанка смущенно призналась, что живет в Германии уже 18 лет, но язык пока не освоила. А крошечная фрау Нидермайер из Таиланда наоборот, несмотря на то, что совсем недавно вышла замуж за герра Нидермайера, уже бойко стрекотала по-немецки. Проблема была в том, что ее никто не понимал. Окружающие были уверены, что фрау Нидермайер говорит на своем родном тайском языке.

Самым экзотическим студентом был высокий худой нигериец с ритуальными шрамами на лице, а самым незаметным – молодой китаец в кирзовых сапогах. Эти сапоги и привлекли мое внимание. Хотя на дворе стоял июль и вся Европа изнывала от жары, китаец неизменно появлялся на занятиях в этих тяжелых солдатских сапогах. По утрам он неразборчиво здоровался с нами и быстро занимал место на последнем ряду. В течение урока он тихо сидел и старался не привлекать к себе внимания. Никогда сам не задавал вопросов преподавателю и часто вместо ответа лишь молча качал головой, смущенно улыбаясь. В паузах китаец не вступал в общий разговор и, вообще, было видно, что это очень застенчивый и скромный парень. На вид ему было лет двадцать-двадцать пять, как его звать, никто не мог понять и произнести. Даже фрау Альтерготт, обращаясь к нему, вместо имени издавала какой-то неопределенный звук, похожий на э, но одновременно и на у.

Постепенно мы втянулись в занятия, привыкли к строгости нашей преподавательницы и перезнакомились друг с другом. Симпатичная кореянка Йонг часто расспрашивала меня о жизни в России, так как ее мужа, работавшего в ФРГ представителем какой-то южнокорейской фирмы, собирались переводить с повышением в Новосибирск. Жозефин из Кении рассказывала нам о сафари, которые она организовывала на своей родине. В Баварию ее послал хозяин турбюро для изучения немецкого, так как богатых германских туристов в Африке из года в год становилось все больше. Высокий нигериец объяснял немногочисленным желающим, как можно вкусно приготовить ежа. Оказывается, в Нигерии ежи относятся к съедобным животным.

Время летело быстро, и вскоре летний зной сменила осенняя прохлада. В октябре начались дожди. Пришла пора менять привычные футболки и сандалии на куртки и ботинки. Только наш китайский коллега продолжал неизменно приходить на занятия все в тех же стоптанных сапогах с потрескавшимися голенищами.

Я ломал голову над тем, почему он в сорокаградусную жару мучился в этой неудобной обуви. Даже когда все вокруг него ходили в легких шлепках, этот загадочный товарищ не расставался с кирзачами. Может эти старые сапоги для него дороги как память? Может в них он хранит все свои сбережения? Или он исполняет какой-то суровый обет? Если бы не эти сапоги, я никогда бы не обратил внимания на этого человека. Обычный, ничем не примечательный китаец. Неряшливо одетый, малообразованный, с натруженными руками крестьянина. Тайна старых сапог стала всерьез занимать меня.

Анке, которой я рассказал про странного китайца, считала, что тот просто немного отстал от Европы.

- Наверно на его родине кирзовые сапоги пока не вышли из моды, - убеждала меня моя белокурая фрау, готовя вечером на ужин всякие шпецли, кнёдли и прочие крустли.

- А может он просто скупердяй? – предположил я. – Знаешь, этакий Лепрекон из Поднебесной? Днем ходит в старых опорках, а по ночам с вожделением пересчитывает сэкономленные евро?

Анке даже не улыбнулась. Она, как и всякая нормальная баварка, не находила ничего зазорного в том, что кто-то откладывает монету-другую…  

Наступил декабрь. Курс, рассчитанный на полгода, подходил к концу. Незадолго до Рождества наш китаец вдруг перестал приходить на занятия. Сначала никто не обратил особого внимания на это обстоятельство. Но, когда китаец пропустил третье занятие подряд, фрау Альтерготт встревожилась. Она попыталась узнать у нас что-нибудь о пропавшем ученике, однако никто ничего не знал.

Возможно, мы так бы и закончили наш курс и я так никогда бы не узнал причины странной привязанности китайца к старым сапогам, если бы, проходя однажды, по улице, не встретил его собственной персоной. Гость из Поднебесной мирно сидел на остановке и ждал автобус. Узнав меня, он смущенно улыбнулся и кивнул. Я улыбнулся в ответ и, сев рядом, спросил его, почему он перестал ходить на курсы. Парень молча показал на свои ноги. Вместо сапог он был обут в летние сандалии. Носков на нем не было, и его ступни представляли собой жалкое зрелище. Распухшие, покрасневшие пальцы были все в грязи и в снегу.

Молодой китаец, как мог, попытался объяснить, как он дошел до жизни такой. Из его звуков, жестов и мимики, я понял, что всю свою жизнь он ничего не носил кроме сапог. Но вот его любимые, удобные, красивые сапоги совсем развалились. Бедный парень уже несколько дней ищет новые и никак не может найти. В местных магазинах таких сапог нет. Никакой другой обуви он не признает и, скорее отморозит себе ноги, чем наденет неудобные ботинки. Привычный ему мир перевернулся, и он не знает, что теперь делать.

Пока мой собеседник рассказывал о своей беде, у него даже слезы показались на глазах. Парня надо было выручать. Я попросил его прийти на следующий день на занятия. Кое-как он понял и согласно кивнул, грустно улыбаясь. Я ободряюще хлопнул его по плечу на прощанье и отправился домой. По дороге я прикинул, где и у кого в Баварии можно срочно достать кирзовые сапоги. Мои тропические мульти-культи с курсов помочь вряд ли могли. Родственники Анке тоже. Дедушки, когда-то служившего в Фольксштурме, у нее вроде не было. Значит только у русаков.

Придя домой, я начал обзванивать знакомых казахстанских немцев в надежде, что у кого-нибудь завалялись кирзачи, как память о бескрайних родных степях. Позвонил одному-второму – ничего. Я уже совсем отчаялся, как вдруг вспомнил о Марате. Марат – казах по национальности, хотя уже давно перебрался из Азиопы в Германию, по-прежнему приводил бундесов в недоумение своей неарийской внешностью. Они никак не могли понять, почему этот китаец так хорошо говорит по-русски.

Вот этот-то Марат меня и спас. Оказалось, что он летом ездил на родину предков и привез оттуда новые кирзовые сапоги. Ему их подарили родственники и отказаться он не мог. С тех пор дорогой подарок валялся в подвале. Узнав, что кому-то немедленно нужны сапоги, Марат сам привез их ко мне.  

- Хорошо еще, что тебе юрту не подарили, - заметил я, когда он благодарил меня и Аллаха за то, что мы избавили его от ненужной обуви.

На следующий день я пришел в Еврошколу раньше всех. Поставил подарок на стол, за которым обычно сидел наш китаец и стал ждать. Первой прибежала Жозефин, потом собрались постепенно и остальные. Я рассказал им, что означают сапоги на столе. Под сочувственные восклицания, Жозефин вытащила красную ленточку из своих курчавых волос и красиво перевязала ею голенища. Один из турков вытащил из кармана деньги и положил их в сапог. Его примеру последовали и другие.

- А это ему на десерт, - смеясь, заметила фрау Нидермайер, опуская в другой сапог шоколадку.

Радостное оживление охватило всех. Мои товарищи бросились проверять содержимое своих сумок и карманов. Взятые с собой на занятие конфеты, печенье, даже баночки колы и пакетики сока, исчезали в сапоге. Наблюдая их трогательную суету, я подумал о том, что, несмотря на все различия, людей объединяет бескорыстное желание помочь. В этом чувстве они, оказывается, совершенно одинаковы.

Увлекшись своей благотворительностью, мы и не заметили, что наш пропавший друг тихонько стоит у дверей и недоуменно смотрит на царящий в классе кавардак. Наконец кто-то первым обратил на него внимание, за ним другой, и вот уже все, улыбаясь, приглашающе замахали руками.

Парень смущенно подошел ближе и увидел на своем столе новые сапоги. 

- Это тебе, - ласково сказала Жозефин, - подарок от всех нас.

Молодой китаец прижал к груди сапоги, наполненные до краев, нет, не деньгами и сладостями, а человеческой добротой, и впервые мы увидели на его лице широкую, радостную, более ничем не сдерживаемую улыбку. Его мир снова обрел равновесие. Все опять встало на свои места. Ну и хорошо.