Один мой глаз посмотрел на часы: двенадцать. Ночи.

— Ложись, поздно уже, — проворчал я Наташе и осторожно, чтобы не свалиться с досок, лежащих на двух стульях у края железной кровати, повернулся на другой бок.

Что насторожило, так это тишина в это время в общаге: подозрительно! Пусть и холод собачий, пусть начало февраля, но это же студенческое общежитие, а не дом культуры: здесь движение всегда и круглосуточно. А тут, вдруг — тишина…

— Да не спится что-то. Похожу я, — беременная жена, не спеша, начала мерить в длину четыре метра общажной комнаты.

— Ты там не рожать надумала? — я подскочил. — Это, я роды принимать не умею!

— Не знаю, но не спится и всё.

— Давай, наверное, одеваться и поехали в роддом, — я полез искать носки.

Сапоги Наташе пришлось одевать самому: не дотягивалась.

Перепрыгивая через три ступеньки, я полетел вниз будить вахтера. В эту ночь дежурила Ба. Ну, я так её называл. Дело в том, что у меня катастрофически плохая память на имена, а на вахте много разных людей. Вот и эту маленькую юркую бабусю запомнить по имени не смог, а называть «бабушка» было как-то громоздко, поэтому именовал я её нежно и ласково — Ба.

— Ба, открой, жена рожает! — я барабанил в комнату вахтера.

Тишина.

— Ба-а-а, просыпайся, очень надо, ну, поимей же ты совесть! — и монотонный стук продолжался.

Вообще-то я был не самый прилежный житель в общаге, и Ба могла запросто проигнорировать мои призывы к её совести (и была бы права во многих случаях), но сейчас она поняла, что надо вставать и открывать: чутье вахтера!

— Вова, что такое? — Ба вышла в коридор.

— Наташа рожает, открывай ворота!

— Та как же так? Ой, вот ведь, а как же добираться? Автобусы уже, поди, не ходють! А это ж на другом конце города, — она торопливо открывала двойные железные двери.

— Спасибо, Ба! Как-нибудь доберемся! — я побежал на третий этаж за женой.

На улице нас встретил ледяной ветер и холодина, какой я не припомню до сих пор. До остановки идти метров четыреста в гору.

— Вовка, я больше не могу идти, — просто и ясно сказала Наташа.

А вот это уже сильно! Я аккуратно погрузил её на спину и понес, вернее, потащил дальше на себе.

Ледяной ветер в лицо, дорога в гору и первый час ночи не добавляли радости к нашей процессии.

До остановки оставалось какая-то пара десятков метров, когда мы увидели удаляющиеся ярко-красные огни «копейки» — автобуса, который бы нас довез… Да что же это за такое!

Усадив жену на лавочку, я лихорадочно бегал вокруг, пытаясь найти хоть какое-нибудь средство передвижения... Ти-ши-на.

Вдруг из-за поворота появилась железно-желтая колбаса — «копейка»! Я разглядел огромную надпись на картоне «В ПАРК», но это уже не имело никакого значения:

— СТОЙ!!! — я вылетел на середину дороги и, махая руками, стал прыгать как обезьяна.

Передняя створка зашипела и с грохотом открылась:

— Охренел, пацан?!! — дальше с языка водилы полетело всё остальное, непечатное.

— Мужик, ты потом мне всё расскажешь. Слушай, жена рожает, надо хотя бы до стадиона «Магнит», и желательно без остановок, — я сунул ему в руку жменю мятых денег. Не знаю сколько, но достаточно много, чтобы ехать, не останавливаясь на подбор припозднившихся прохожих.

Вообще, такие вещи, как деньги, одежда и еда в общежитии были настолько условные и абстрактные понятия, что довольно быстро понимаешь всю тщетность накопления и сытости; довольствуешься моментом, так сказать. Вот и сейчас, сколько было денег в кармане, я не знал. Ну, да ладно. Не об этом.

Аккуратно положив Наташу на двойное сидение, мы двинулись в путь. Без остановок, как и договорились. А уж когда жена начала стонать и закатывать глаза, то ещё и с ветерком: водитель, видимо, тоже не умел принимать роды, или не хотел, как знать.

На «Магните» он остановился. Здесь оставалось немного, сразу за стадионом — роддом. Да и цивилизация вроде как: такси, рестораны, люди. Ну, вы понимаете, что нам было не до ресторанов.

Мы с водителем выгрузили Наташу из автобуса. Посмотрев на супругу, стало понятно, что пешком не успеем…

— Кто свободен? — я подбежал к таксистам, резавшимся в буру на капоте «шестерки».

— Куда? — хором спросили мужики.

— Да вот, до роддома, рядом!

— А чё, дойти пешком, не? Трезвый вроде, — мужики сразу же потеряли ко мне интерес.

— Да вот, жена рожает, не успею. Давай, кто-нить, я ж плачу, — и полез в карман за деньгами.

— Сто пятьдесят, — таксист даже не надеялся, что я поеду: в другой город поездка стоила сотню.

— Да поехали быстрей! Давай, к той девушке!

А Наташе было совсем не до нас. Оно и понятно. Мы погрузили её на заднее сидение «Москвича» и поехали.

— Здесь останови, прямо у входа, — я положил все оставшиеся деньги водителю.

— Тут только сто двадцать, — таксист пересчитывал мятые бумажки.

— Да я потом тебя найду, отдам! Ну не сейчас! Спасибо тебе, выручил, — открывая дверь, оправдывался я.

Таксист замялся, но, видя, что ситуация и прямо-таки нестандартная, согласился.

Мы вытащили Наташу и начали барабанить в приемный покой. Открывали долго, казалось, целую вечность. Сонная санитарка приняла жену; меня даже не впустили в коридор — не положено. Дверь закрылась, и я остался один.

Вдруг стало как-то холодно, и я оглядел себя: тапочки, трико и кофта.

Оба-на! Да я же совсем забыл одеться, ещё в общежитии!

Ну, это совсем неинтересно! Мне же назад идти через весь город! Потоптавшись на месте, и набрав полные тапочки снега и, таким образом, сделав все, что можно было сделать в полпервого-ночи, зимой, возле роддома, я пошел, а скорее побежал, в общагу…

Через два часа, стуча зубами и тряся коленями, я обнял батарею в коридоре общежития. Ба, что-то проворчав о моем, мягко говоря, неспокойном характере, пошла досыпать. Она молодец! Выдержала меня и таких же друзей ещё два года. И когда мы, защитив диплом, съезжали из общаги, то Ба, не скрывая слез, плакала от счастья.

Опять меня поразила общажная тишина: вот ведь, бывает же!

Немного отогревшись, я поднялся на этаж выше, к Коляну. Он пришел только со смены и спал. Всё-таки три часа ночи — и в общаге поздновато для визитов. Но, зная о моем счастье, пустил. Кроме «Беломора» у него ничего не было, и мы, выкурив по паре штук, разошлись.

Подскочил я от того, что солнце било прямо в глаза: ПРОСПАЛ! ВСЁ ПРОСПАЛ! — это первая мысль, возникшая в голове. Как вы уже успели догадаться, в 1994 году не было никаких мобильных телефонов, поэтому новости о рождении я мог узнать только в роддоме.

«Икарус»-гармошка ехал как на свои похороны: медленно и с надрывом. В его забитой под завязку кишке я стоял или висел, не знаю, прилепленный лицом к стеклу. Всё лучше, чем пешком. На «Магните» автобус изрыгнул практически всё свое нутро и потянулся дальше. Я же, расталкивая людей, бежал в роддом.

На входе висел обрывок тетрадного листа, на котором были перечислены фамилии, пол и вес новорожденных: мы родились буквально через час после прихода! Успели же!

— Ирина-а-а! Дочка-а-а! — я прыгнул на подоконник, — Люди-и-и! У меня родилась дочка-а-а!

Когда же мне сказали, что прыгать на подоконниках нельзя, я пошел узнавать, в какой палате лежат НАШИ.

Заиндевелое окно второго этажа показывало Наташу и что-то завернутое в белое. Я махал и кричал, но двойные окна, ветер и холод не давали никаких шансов на диалог. Накричавшись вдоволь, побежал в институт: семестр только начался, и надо было отметиться на парах.

— Стакан водки, — через дорогу мне встретился чудесный буфет, уютно расположившийся в швейном ателье.

— Да вы, молодой человек, не рановато ли и начинаете? — продавщица была скорее удивлена, чем расстроена.

— Я не начинаю, я — радуюсь! Тетка, у меня дочь сегодня родилась! Давай, не задерживай, а то меня сейчас разорвет от счастья!

Деньги веселой бумажной струйкой потекли в кассу. Граненый стакан плавно взят в руку и выпит залпом. Из закуски — только радость (я больше никогда не смог повторить этот трюк) и, занюхав рукавом, побежал дальше…

Странно, но тогда действие алкоголя мною так и не было замечено.

С тех пор, когда меня спрашивают, что необычного было в тот день, я неизменно говорю: странная тишина в общежитии…