*** (мысль сказанная)

Мысль сказанная – ложь. В моей душе
Стихи трепещут, но лишь станут словом,
То чувств живых несчастные фантомы
Зависнут в мире нужных падежей.

Распластаны, в пределы словаря
Уложены. Их образы померкли,
А голос глух. И критик ходит с меркой,
Ему на слово сразу верю я.

Но вот порой… бывает – странный свет,
И удивленно я на них взираю –
В них то живет, чего в себе не знаю,
И в том, что есть, моей заслуги – нет.

***

Нет, я снаружи. Не смогу, не вникну
Я в ребусы пророчеств, тени снов.
В стихах попытки новых изысканий,
- Все это для меня как будто блики,
Игра лучей с прозрачностью стекла.
Нет, я снаружи – мысли и дела.
В глубины мой рассудок не проникнет,
Внимать он только разуму готов
(Издержка всех моих случайных знаний).

…
Учиться слишком много – не тому?
Не может интуиция, наверно,
Проникнуть в подоплеку бытия.
Да я и не стремлюсь туда. Ко дну
Дорога приведет, коль только грезишь,
Не зная цель, к которой гордо лезешь,
Нет, в мистике я скоро утону,
И захлебнусь, ловя, как воздух, пену…
Нет, не встаю под этот чуждый стяг.
Не тот запасец сил, не тот костяк.

…
Не складывай ты мусор в свой карман
Духовное – еще не значит свет.
Насытиться и вдоволь откормиться
За счет таких любителей нирван
Духовность падших ангелов – стремится.
Слова предъявят счет, и дивный бред
Стихов, что мы упорно забиваем
В свою судьбу, забавный столь вначале,
На головы падет нам. О, поэт,
Не складывай ты мусор в свой карман.

…
В него полезешь скоро для расплат
По всем счетам. А если, притворясь,
Что сложная рифмованная вязь,
Уму чужому просто не доступна,
Смеешься сам над теми, кто нашел
В ней смысл и глубину, и этот фол
Тебя лишь забавляет; адресат
Найдется настоящий. В тот же час
Окажешься ты с ним в болоте мутном.
И вряд ли будет день и будет утро.

…
А если мой рассудок не готов
Понять – но то, что выше, а не ниже,
Глазами своей веры посмотрю,
Сквозь призму своих личных убеждений,
Ведь подлинный стихов любых остов
Проверить можно, стоя на коленях.
Чего-то не пойму и не увижу,
И корень чьей-то мысли не узрю.
Но по плодам диковинных растений
Узнаем суть: посеял-то их кто?

Пляска огня

Рождается тихо мой пламенный танец…
И я трепещу, подымаясь с колен,
Угасну? Прорвусь? Задрожу, разрастаясь,
Быстрее, ровнее шаги… Tour en l'air*!

В стремлении к небу взмываю, взрываясь.
Рассыплются искры. Рывок - антраша!*
В веселье безудержном вырву права я -
Всех выше, смелее и ярче дышать!

Но - шшш… подбираюсь по кругу тревожно,
Волною вливаюсь в лихой pas couru* …
Я - свет и тепло, мне - frappe! * - все возможно.
Кого-то согрею, кого-то - спалю.

И я - порожденье земное, наверно,
Но в ком так сверкает божественный дар?
Разгневанный, вычищу всякую скверну,
Движенье всему, поглощая, придам.

А ветер свистит, наполняет, играя,
Мне крылья, и, в бешеный танец вступив,
Влечет, обезумивши, к самому краю,
За ним - пустота. Выпад… точка… обрыв…

Tombe…* Поднимаюсь, вновь падаю… гасну…
Fondu*… позади - только тьма и зола.
Чьей волей недоброй и силой ужасной
Все выжжено - в сердце, в природе - дотла?

Моих ли горений - и чистых, и страстных
Плоды? За какие порывы плачу?
Увлек - но не тех, зажигал - да напрасно!
…Но к тлеющим углям подносят свечу,

И снится... как зыбко, неровно и странно,
Колышимый слабым дыханьем одним,
Встаю под высокую музыку храма,
Танцую, безмолвной молитвой храним.

TOUR EN L'AIR (тур ан л'ээ, франц. — поворот в воздухе), исполняется в основном в мужском танце. Представляет собой прыжок на месте с поворотом.

Антраша (от франц. ENTRECHAT, от итальянского intrecciato — переплётный, скрещённый) - вертикальный прыжок с двух ног, вовремя которого ноги, разводясь несколько раз, быстро скрещиваются.

PAS COURU (курю, франц., от courir - бежать) - танцевальный бег. Используется для связи отдельных частей танца, иногда как разбег перед большим прыжком. Большей частью оно исполняется в быстром темпе, особенно в мужском танце.

FRAPPE (фраппе, от франц., от frapper — ударять) одна из форм battements, резкое движение ногой с акцентом "от себя".

TOMBE, pas (томбе, от франц. tomber — падать)

FONDU (фондю, от франц. fondre - таять), определение мягкого, эластичного plie (сгибание, приседание) в различных движениях.

Картины М.К.Чюрлениса (Впечатления)

1. Картина первая – «Покой».

Заворожил – чудовище – Покой
Огнями глаз. Лежит колосс безмолвный
Меж вод небес и твердью водяной.
Он полон всеми. Полностью пустой,
Безвременный. Не добрый и не злой.
И в сумерках замрет твой голос сонный.
Ничто не шевельнется – рябь воды
Не тронет, все сковало сновиденьем…
Нет, явью. И страданья, и мечты,
Века, года, недели и мгновенья, -
Все отдано Покою на съеденье.
А следующей жертвой будешь ты.

2. Картина вторая – «Сказка королей».

Игрушечкой нежное царство
Держали король с королевой.
Светились их лица любовью
Друг к другу – хрустальной и детской.
Так бережно, так осторожно,
Что даже постичь невозможно,
Как тайну искусного нэцке,
Какою эльфийскою кровью
Художник по кончику нерва
Создал это дивное братство.

3. Картина третья «Симфония Сотворенье мира».

За это уж не знаю, как и браться.

Тому ли верю я, тому ли внемлю?
Всё – ощущенья, лепет цветозвука,
Догадки музыкальной звукокисти.
Писать мог это только сумасшедший,
А он и был им. Гений, но повлекший
Чреду безумства красок, капель, листьев,
Проснувшихся зверьков смешных и стука
Дождей, что первыми омыли землю.

Но можно ли нам этого касаться?

4. Картина четвертая «Дружба».

Я тебе протягиваю чувство.
Пусть оно, увы, несовершенно,
Ты мои протянутые руки
Не отвергни в гордости обиды.
Хоть его высокое искусство
Достижимо только для блаженных.
Но возьми скорее на поруки,
За меня тебе не будет стыдно.

Не побрезгуй и несовершенством,
Ведь оно светло, а значит – светит,
Как умеет, белым чистым цветом
Искренней привязанности, честной.
Если нет - отдай обратно в детство,
Чтобы наигравшиеся дети
Бросили. Разбившись на конфеты
Упадет к ногам гордыни пресной.

Я тебе протягиваю чувство…

5. Картина пятая "Тишина (безмолвие)"

Край земли. До звона полон слух
Тишиной – неназванною нотой
Верхнего безмолвного аккорда.
Тронешь – и развеешь легкий пух.
Небо выше линий горизонта.
И почти пустой его картон
Держит, эфемерен, невесом.

Про последнего поэта

Кто будет последним поэтом?
Ему надо много успеть,
Пока звездопадом несметным
Не рухнет небесная твердь.

Погаснет усталое солнце,
И черною льдиной зима
Налезет. А с неба сорвется
Ракетою белой луна.

Рожденные темной водою,
Чудовища мрачных глубин
Залижут кромешной дырою
Надземный ночной палантин.

Хозяин пронзительной скрипки
С последним аккордом порвет
Планетные струны-орбиты,
Рассыплются ноты вразлет.

Но как мой поэт невезучий,
Лишенный стола и свечи,
Срифмует, уложит, изучит,
Прочтет, прохрипит, прокричит?

Успеть ему надобно много,
Забыв про перо и тетрадь,
Предстать перед Автором - Богом
И свой приговор услыхать.

За каждое лживое слово
В тетради своей и судьбе
Нам всем отвечать у престола.
Поэту, наверно, вдвойне.

Шитье

За ниткой тонкой потянусь
Мелькнувшей мысли - вдруг случайно
Пройдет в ушко? Сошью слова
В костюм нелепый этих строк.
Скорее к зеркалу. Смотрюсь.
Ну пусть желанной гостью тайна,
Как золотистая канва,
Украсит мой простой стишок!

Но нет. Как стали велики
Мои вчерашние порывы
Для этих серых будних лет,
Для отупевшего ума.
Ведь даже лучшие стихи,
Что я латала и кроила,
Всего лишь теплый мягкий плед,
Которым пользуюсь сама.

Никто не водит руку мне,
Никто не шепчет откровенья,
Ни дерзких рубищ, ни фаты,
Ни самобранки, ни ковра…
Я будто в полной тишине,
Работа минус озаренье,
Удачной вышивки – цветы,
Дожди, листва и вечера.

Не щурьте глаз: «Вам не идет!».
Хотя на слово я и злая,
Обидеть трудно уж, увы.
И безразличья не тая,
Я мелом напишу отчет,
И на тряпье поразрываю.
Пусть рифмы не скрепляют швы.
Я не поэт. Но не швея.

Страшный сон

"Марго, Марго! Мне снился страшный сон...
Охвачены безумием французы:
Клянутся убивать перед крестом,
И в помощь призывают Иисуса!

Ни жалости не зная, ни пощад,
Под сенью ночи, дьяволом ведомы,
Того, Кто заповедовал прощать,
Назначили виновником погрома.

Хохочет, наслаждаясь, сатана:
Кто разделен - его покорен власти.
Хоть до небес не выросла стена,
Но Истина разодрана на части...

Гиз отомстить, конечно, был бы рад
За все свои любовные печали.
Но Медичи, но твой тщедушный брат
Елей и мед на свадьбе источали!

Ведь наш союз, средь смуты и войны,-
Вершина Золотого Ренессанса,
Спасение и веры, и страны -
Не может быть двух истин... и двух Франций.

А снилось: реки крови - в воды рек
Текли, и покраснела за ночь Сена.
Женою католичку я нарек,
Но ныне - даже в Лувре нет спасенья.

То ужас был... Ворвался в спальню люд,
Я пал ничком, занес приклад убийца...
Марго, Марго, прекрасная, молю,
Скажи, тебе подобное не снится?

Признайся - для кошмара нет причин?
И магией любви на ниве счастья
Свершится чудо..."
"Генрих, помолчи!
Сюда идут! Скорее - прячься, прячься!"

Гизы - лотарингские дворяне, некогда облагодетельствованные Франциском I, дедом Маргариты. Г. Гиз, глава католических "ультра", был одним из первых претендентов на руку Маргариты. Но Екатерина Медичи усматривала в этой партии амбиции Гизов и вопреки желанию дочери отвергла предложение
герцога и выдала ее замуж за первого принца крови, исповедовавшего протестантизм - Генриха Наваррского. Г.Гиз стал главным организатором резни гугенотов.

Концерт для органа и скрипки

За окном в витражах потихоньку стемнело,
Краски стали насыщенней, гуще, и в них
Фон, вначале казавшийся тусклым и белым,
Посинел, потемнел. Свет погас, храм затих.

Полусумрак уютный. Возносятся к звездам,
Как в едином стремлении, линии стен.
С неожиданной ноты, тревожной и грозной,
Словно с купола рухнувшей; в трепетный плен

Захватив, наполняя собой наши души,
Пальцы - дрожью, а мысли – началом начал,
Заставляя рыдать, то безмерно, то глуше,
Властным голосом неба орган зазвучал.

Но вступила пронзительно белая скрипка,
Будто парус, что мечется в волнах штормов
Океанских, и нот невозможных достигнув,
Тишиной оборвала отчаянный зов.

Замер звук. Стали более четкими тени
От святых, в свете маленьких кругленьких свеч
Чуть дрожа. И апостолы дивным явленьем
Оживают, уже не пытаясь беречь

Отрешенность скульптур, растворившихся в звуке…
В ярких светлых кругах средь густой темноты
Их держащие посохи древние руки
Превращаются, тени отбросив, в кресты.

Послесловаие к «Мастер и Маргарита»

Разве это счастливый исход?
Дальше – вечность. И вечна тоска.
Позади – и роман, и полет.
Да, покой… всё, что в сердце живет
Не удастся уже расплескать.

Но к чему устремляется дух
В этой жизни? К кому воззовем
Мы в страданьях и в радостях? Глух
Тот покой. Свет лампадки потух,
И никто нам не явится в нём.

Для кого и о чём будет стих?
Слушать музыку? Гений в ней жив,
Если Света божественный лик
В человечье творенье проник,
Как история древняя - в миф.

Звать к Нему – назначение муз!
Что осталось? Земная любовь
В царстве духа, вне органов чувств?
Мир вдвоем – удивительно пуст
В повтореньях обманчивых снов...

Раз живая Любовь – не со мной,
Всё не через Него, и не в Нём,
Что зовется тогда добротой,
Милосердием? Страшный покой…
Что не дарено – то мы крадем.

Разве нужен мне домик и сад?
Ни свечей, ни друзей не хочу.
Рай без Бога - всего только ад...
Нет, не Мастер, а Понтий Пилат
Счастлив, с Ним уходя по лучу...

Райгардас

(Райгардас - самая загадочная долина в Литве, рядом с городом Друскининкай, родиной М.Чюрлениса. Об этих местах сложено много легенд).

Даже в солнечный день здесь клубится лиловый туман.
Преломление света и красок оттенки – иные.
Может, в этих местах обитает таинственный пан,
И, деревья покинув, танцуют дриады лесные?

Забавляясь, минуют они пограничный кордон,
Из лесов Балтаруссии выйдут к литовской долине.
А таможенник рыжий уснет под тенистым кустом,
И причудливый сон его будет, как в детстве, невинен.

Ну а ночью, прохожий, сюда забредать - берегись!
Пропадали здесь овцы, в ШвяндУбре пастух не вернулся.
Тянет город подземный к себе в затонувшую жизнь,
И выносит ручей колокольчики, кольца и бусы.

Только силе нечистой долиною нет, не владеть.
Видишь – камень лежит посреди – будто мамонт уснувший?
Ночью черт плел над городом злобного замысла сеть,
Но не спавший звонарь его планы навечно разрушил.

Дух литовской земли, дух сосновый - сегодня мой сон
Охранит, как и прежде, простит мне былое кокетство!
Самый щедрый подарок тому, кто в долину влюблен –
Возвратить, что оставлено в сказке далекого детства,

Подарить тебе то, что, не помня, имеешь давно…
Здесь виденья долины Миколас впитал, преумножив.
И мерещится мне – он, с Ядвигой гуляя, в блокнот
Что-то быстро заносит.
…И я, разумеется, тоже.

Сказка королевы

Закроешь книгу. Со своих коленей
Ее не уберешь. Кругом ни вздоха.
Лишь нежной орхидеи–королевы
Звучит в тебе звенящий голосок.
И вечные проложишь параллели
С души к страницам этим. Пухом легким
Шаги ее и тихие напевы
Слышны еще. Ты так теперь далек

От песен мира этого. Конечно,
В реальность возвратишься ты, как прежде.
На скучную работу на подземке
Поедешь вновь, за поручень держась.
И сам-то ты ни в чем не безупречный,
Ни латы и ни шлем – твоя одежда.
В потертой и видавшей виды кепке
Не вызовешь высокую приязнь.

Оглянешься кругом – в метро так много
Красивых и приветливых. Но что-то
Во взгляде их давно тебя пугает…
Закроешь ты глаза, чтоб видеть вновь:
Зеленым шелком стелется дорога,
Таинственно уходит в повороты,
И все готов отдать ты, не считая,
За тонкую нахмуренную бровь.

Теперь ты не покинешь эту сказку,
Теперь ты не забудешь этих странствий,
И тени от сиреневых деревьев,
Из мира снов сородичей твоих.
Но ты и сам – в давно приросшей маске,
Никто и не узнает, что причастен
Ты к грёзе... Только легким дуновеньем
Твоей коснется тайны этот стих.

Рифмоплет

…Вот мама говорит гостям: «Потише»,
Творит ребенок днями напролёт!
Читаю с табуретки громко вирши.
Все хлопают: «Вот это рифмоплёт!»
…Вот в дальний ящик спрятана тетрадка,
чтоб только не увидела родня!
«Любовь» и «вновь» - так горестно, так сладко
рифмую в ней. (Теперь-то – чур меня!)

…Вот миг – какая шалая удача!
В единой точке – слово, чувство, мысль
По Божьей благодати, не иначе,
В моем стихотворении сошлись.

Но – кто прочтет?… А слог всё изощрённей,
И образы – не ведают оков.
Не дикий зверь мой стих, а прирученный,
Веду за повод. Повод для стихов
Любой я изыщу. Не от страданий
Рожденное дитя, - в пробирке клон.
Но все вокруг кричат: «оригинально»,
И вьются подхалимы, как планктон.

Плету, плету. В чащобах смысл утерян.
Ни дна нет, ни предела. Нынче сам
Ведет моей рукою чистый гений
И вызовы бросает небесам.
Конечно, я теперь имею право
На истину свою, релятивизм.
А если небо против – на расправу!
Поэта украшает драматизм.

В программе школьной сыщется мне место,
Но зависть отравляет мой полет...
Захлопнет кто-то книгу: «Если честно,
Да, был - Поэт. А нынче – рифмоплет».

Аппликация

Черный пруд. Аппликация елок на небе закатном.
Мне не страшно совсем, хоть дорога темна и пуста.
Мы с тобой не спешим уезжать к нашим будням обратно,
- В свете фар не опасно пейзажи чужие листать.

К темной глади воды не притронусь рукой – нереальность
Нынче слишком важна. И в полуночный призрачный час
Я нащупаю в воздухе новой истории тайну
И привыкну к ее очевидной весомости фраз.

Значит, снова творить, создавая нелепые жизни,
Рисовать им пути, приготовить опасный кульбит…
Тот, кто дал эту власть погружать их по прихоти чистой
В радость или беду, – тот потом, может быть, не простит?

И конечно, они не горят вместе с рваной бумагой,
Лишь наивный решил, что живут они только на ней.
Оседают на дне наших душ, в бесконечную сагу
Погруженные так, как и мы - в карусель этих дней.

Треугольником кто аккуратно так вырезал елки?
Ты заводишь мотор, ну а я со звездой в вышине
Поплыла... День закрыт, и все звуки до завтра умолкли…
В чьей судьбе я живу? В чьем сюжете? В которой вине?