Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Маевская Наталия

Малыш
Произведение опубликовано в 94 выпуске "Точка ZRения"

Моя большая мечта — гипсокартонная перегородка, отделившая бы меня от коллег. Нас набито в одном помещении как призывников в общем вагоне. С соседкой слева Мариной мы задеваем друг друга локтями. Марина – не замечает этого. Я — вздрагиваю и передергиваюсь. А с соседом сзади Лешей, если мы одновременно резко откинемся на спинки стульев, можем стукнуться затылками.

Но я — вообще-то самая везучая. У меня только соседи слева и сзади — впереди у меня стена, а справа — окно. Если бы у меня еще был чужой локоть справа, как у Марины, или чужой монитор и лицо впереди, как у Леши, — моей психике был бы нанесен непоправимый урон. А так в минуты задумчивости я пялюсь в пустую белую стену, а в минуты грусти-усталости-нервозности — в окно.

Особенно мне нравится смотреть в окно. Но приходится делать это не очень заметно, не поворачивая сильно головы. Надо мной висит видеокамера, правда направлена она своим всевидящим оком так, чтобы обозревать весь зал, но кто знает, какой у нее охват обзора и насколько видно меня.

Наше новое красивое, современное здание — объект точечной застройки — как случайно затесавшийся породистый пес в своре дворняжек. Вокруг нас серые типовые дома спального района времен Советского Союза. Мы слышали, что жители активно выступали против стройки, пикеты устраивали, но безрезультатно. Воткнули нашу многоэтажку так близко к старым домам, что если мы и жители соседнего дома откроем окна, можем спокойно переговариваться.

За первый месяц работы я разглядела почти все окна, придумала себе, кто и как за ними живет. И сейчас у меня есть «свое» окно в этом доме.

Однажды, оторвавшись от букв и цифр в мониторе, я увидела в одном окне малыша. И сейчас каждый день смотрю на него. Я не разбираюсь в детском возрасте — младших братьев и сестер у меня не было, детей нет — поэтому не могу точно определить, какого возраста этот малыш. Я даже не могу понять, мальчик это или девочка. Малыш странно одет — так выглядят на черно-белых детских фотографиях мои родители и многочисленные дяди-тети: в простых байковых синих штанишках, вязаных полосатых носочках и фланелевой кофточке, рисунок на ней я не могу разглядеть, в шапочке, завязанной под подбородком. Насколько я знаю, сейчас детей одевают не так — ярко, нарядно, модно.

Малыш частенько сидит на широком подоконнике. Он сосредоточенно играет маленьким пластмассовым медвежонком, листает большую книжку с картинками, или внимательно смотрит на улицу, машет ручкой прохожим, хотя они и не видят его, разглядывает окна нашего здания. В такие моменты мне хочется ему помахать, хочется, чтобы он увидел меня. Но махать из окна в рабочее время из кабинета, полного народа, и под камерой — проще сказать вслух: «Я сошла с ума».

Я наблюдаю за малышом каждый день. Утром бегу на работу с мыслью, что увижу его. И пока он не появится в окне, сижу как на иголках, поглядывая на пустой подоконник. Появился — я успокаиваюсь и работаю, иногда посматривая на малыша. Мне хочется взять его на руки, прижать к себе, снять его шапочку, почему-то кажется, что у него мягкие светлые волосы, и погладить по голове.

Помимо малыша, на работе у меня есть еще одна тайна…

— Выходи, я — после тебя, жди на том же месте, — получаю смс или сообщение по корпоративной почте в конце рабочего дня.

Я выбегаю из офиса, прячусь за дом, в окне которого сидит малыш, через 10, 20 минут или полчаса, а может — больше, подъезжает большая белая машина, открывается дверь, я быстро влезаю.

— Извини, чуть задержался, ну иди сюда, моя маленькая, — меня обнимают большие ласковые, родные руки, гладят по голове, — поедем быстрее домой, ужасно хочу есть и тебя.

— Проект у тебя в какой готовности? — руки еще обнимают меня, а я не могу сосредоточиться ни на вопросе, ни тем более — на ответе.

— Скоро, я укладываюсь, все в порядке, — с запозданием сообщаю.

— Ну если ты сделаешь раньше, будет очень хорошо.

Уже поздно ночью я сажусь за работу — «если ты сделаешь раньше, будет очень хорошо».

Мне и Марине с Лешей приходится собирать информацию и данные с множества разных объектов, перепроверять их. Одна неверная цифра тащит за собой цепочку переделок, перерасчетов, срок для создания такого проекта был маленьким, а важность — громадной.

Нас дергают все наши непосредственные руководители. А тех, видимо, большие боссы. С трудом мы его наконец-то сдали.

Замороченная проектом, несколько недель я толком не ела, не спала, даже в окно не смотрела.

Я три дня ждала малыша в окне. Его не было. Болеет, наверное. Маленькие часто болеют. Только бы не переехал отсюда. Как я буду без него. Я уже не могла спокойно работать, ждала малыша.

Пришло по корпоративной почте письмо с новым техзаданием. Письмо было от одного руководителя, переадресованное от другого. Я скачала задание и увидела «многоэтажную» переписку, начальники, не удалив, не заметив, забыв, видимо, переслали мне с техзаданием. Ничего удивительного в том, что сидящие в одном помещении руководители переписываются, а не разговаривают, не было — у них тоже в кабинетах установлены камеры видеонаблюдения. А переписку можно вовремя удалить. Мы с Мариной и Лешей тоже делаем так.

Я бы и смотреть их переписку не стала, если бы случайно взгляд не зацепился за мое имя.

— С проектом полная лажа, зачем ты там поменял цифры и объекты? Это полный провал и конец нам. Головы наши слетят.

— Не паникуй. Не слетят, сделаем первоначальный вариант, а все ошибки свалим на эту курицу, она же делала основную работу.

— Как ты на нее свалишь? У нее же есть правильный первый вариант, который она нам сдала. Она же запросто докажет, что это не ее ошибки.

— Админа попросим убить у нее на компе этот вариант — ничего не докажет.

— Так у нее на домашнем есть. Она столько дома работала.

— Ты на домашнем удали. Или ты уже бросил ее? Как она?

— Да, странная, до сих пор не пойму: то ли полная дура, то ли до того умна…

— Да я не про ум. На хрен мне ее ум. Бросишь, скажи – я умею слезки подтирать брошенным влюбленным дурочкам. Они в такие периоды особенно трогательны и податливы.

Буквы поплыли. Дальше я читать не стала. Пришибленная случившимся, я не знала, куда деваться, бессистемно давила кнопки на клавиатуре, не замечала, что Маринин локоть давно уже уперся в мой, не ощутила, что так откинулась на спинку своего стула и лежу почти на Лешиной спине. Я, уже откровенно повернув голову, смотрю в окно — малыша все нет.

Я встала и направилась к выходу. Весь зал уставился на меня, как будто я была в одних колготках, — начальство не приветствовало обеденные перерывы, и мы, подчиняясь негласному закону, наскоро перекусывали на местах. Накинув пальто, я зашла во двор дома, где жил малыш, вычислила подъезд, этаж. Звонила во все квартиры на площадке. Нигде не открывали. Я упорно обходила и звонила еще. Сверху спускалась старушка.

— Скажите, пожалуйста, в какой квартире маленький ребенок. Год-два – не знаю. Не знаю, девочка или мальчик.

Старушка странно смотрела на меня.

— У нас давно нет в подъезде маленьких детей. Очень давно, лет 10 точно.

— Ну как? Вот в какой-то из этих квартир на окошке сидит малыш, — я почти ревела.

— Девушка, у нас ни у кого нет никаких малышей. Эту квартиру сдают студентам-парням. Вот эту заняли гастарбайтеры, человек 10 их тут живет. В крайней алкоголики живут, так они в возрасте. Тут нет ни у кого никаких детей.

На ватных ногах вышла из подъезда. Реально — полная сумасшедшая дура. Я ведь никогда не видела, чтоб малыша кто-то на окошко сажал, снимал. Никогда не задумывалась, почему он сидит на окне целыми днями, с ним, что не гуляют, он не спит, как все дети. Никогда не видела, чтобы он плакал или смеялся. Не задумывалась, почему он всегда в одних и тех же штанишках, кофточке, шапочке — и зимой, и летом. И он ничуть не подрос за это время.

Выйдя из подъезда, прямым ходом отправилась к аптеке, две недели откладывала этот визит. Не то что бы я не хотела беременности, просто у нас никогда не было об этом разговоров, и я больше всего боялась выглядеть «специально залетевшей». Сейчас же у меня, «зажатой в угол» очевидной подлостью, прятаться за «потом» не было смысла. «Ты не умеешь пользоваться полутонами, у тебя все резко, однозначно, — ругала меня в свое время преподаватель в художественной школе, — у тебя небо синее так однозначно синее, земля — черная, облака — белые». Я до сих пор такая: небо у меня синее, земля — черная, а облака — белые, и не умею пользоваться полутонами.

Две полоски ярко нарисовались на бумажке-тесте на беременность. Я спустила ее в унитаз. Беременность, нужная только мне. Предательство. Подлость. Провал в работе. Все разом.

В такие моменты люди обычно жалеют себя, а я начинаю на себя сильно злиться: почему не поняла, не угадала, не распознала, не убереглась??? Хотелось взять себя за волосы и ткнуть лицом в этот унитаз, так чтобы разбить лицо в кровь — дура. Потом об кафельную стену — идиотка. Об пол — тупая курица. Чтобы все в кровище, как в кино, — дура, дура, дура…

— Ты что? — меня привел в чувство Маринин голос. — Ты вся в крови.

— Кровь из носа, — прохрипела я и умылась.

— Там какой-то шум-гам, проблемы с проектом. На нас тянут, что мы что-то сильно накосячили. Тебя не было, мы с Лешей искали его у тебя на компьютере — не нашли.

Я смело зашла в кабинет начальника, он выпучил на меня глаза: такого нарушения субординации у нас никто себе не позволял — без вызова и без стука никто не заходил. Тем более это была я. Тем более к нему в кабинет.

— Мне нехорошо, — сказала я. — Я пойду домой,— кстати, если у Вас есть вопросы по проекту…

— Нет, — испуганно ответил он, видимо, уже обнаружил, что прислал мне свою переписку.

Остаток дня я шаталась по городу, по набережной, по центру, по парку, какие только мысли ни возникали в моей голове за эти часы — от прыжка с моста до эмиграции в Париж.

Вернулась домой затемно. Я не знала, что буду делать дома. Не представляла, что буду делать завтра. Не придумала, что делать с работой. С беременностью. С собой. Со своей жизнью.

Во дворе было темно. Пусто. В песочнице кто-то тихо копошился. Я подошла ближе. Сидя на краю песочницы, деловито сосредоточенно лепил куличики малыш. Он был в тех же синих штанишках, в той же кофточке, оказывается рисунок, который я не могла разглядеть, — это оранжевые морковки с зелеными хвостиками, в той же шапочке. Я взяла его на руки, стянула шапочку, погладила по голове, волосы были мягкими и светлыми.
Я прижала малыша к себе. За спиной у него аккуратно были сложены небольшие белые крылышки.


<<<Другие произведения автора
(9)
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024