Из-за плохой погоды в Уфе, самолёт из Москвы прилетел с большим опозданием. Задерживались и другие рейсы. Людям было уже тесно в здание аэропорта, и часть из них скопилась на остановке автобусов, кто-то стоял на стоянке такси. И Вадим решил не толкаться в автобусе, а, отстояв небольшую очередь, взял такси до города. Но перед въездом в город, такси попало в пробку. Поначалу колонна машин ещё как-то двигалась вперед, но перед мостом колонна застыла на месте. Машина, в которой ехал Вадим, стояла у моста. Время тянулось медленно, но Вадим не замечал этого - он смотрел на противоположный берег, на течение реки, и течение уносило его в детство. Он вырос у этой реки, и видел её во все времена года. Сейчас река была серой и холодной, но ему вспоминалось летнее время, когда подростком нырял с плотов, которые тянулись у берега на сотни метров. Вадим окинул взглядом видимую часть реки, но плотов не увидел. Была поздняя осень и плоты давно сплавили. Но в памяти всплыл один случай из детства.

Он сидел на краю плота с компанией дворовых пацанов и все готовились к прыжкам в речку. Но, неожиданно, прямо перед ними, из-под плота всплыл утопленник. Река, нехотя, сплавляла его по течению дальше, пока спасатели ни подобрали тело. После этого они уже не ныряли в тот день, мальчишкам стало страшновато, ведь рядом проплыла непонятная смерть…

Такси тронулось с места и воспоминания детства остались за мостом. Въезжая, в город, Вадим ещё раз оглянулся на мост, как на границу между прошлым и настоящим, и задумался о доме, о семье, о подарках жене и дочке.

Но дома встретили его довольно холодно. Жена не забыла последний скандал, и обида не прошла за время его командировки. Опять были упрёки, придирки. Скандалы продолжались уже полгода, с того момента, как его повысили на работе. В новой должности ему часто приходилось уезжать в командировки. Жене это не нравилось, к этому примешивалась обида на его мать, которая не хотела сидеть с внучкой, и жене приходилось крутиться одной. Семейного счастья она не испытывала. Работа в музыкальной школе, ребенок, дом, и времени на подруг, на походы в театр не оставалось.

Для чего же она закончила консерваторию? Чтобы сидеть с ребенком и заниматься хозяйством, - накручивала она себя, и тем самым ещё больше обижалась на мужа, на свекровь. Вадим сочувствовал жене, но и от матери он не мог потребовать того, что она не может в силу пожилого возраста и здоровья. Хорошо ещё, удачно разменял квартиру - хотя бы на старости лет его мать могла пожить спокойно. Характер у жены был тяжелый, но Вадим любил её такой, какой она была. Но и за мать сильно переживал, и, как мог, старался уберечь её от срывов жены. Он ощущал себя стоящим на мосту, который выстроил между женой и матерью, только под мостом была не речка, которую можно было бы преодолеть в хорошую «погоду» в доме, а непреодолимая пропасть. Словом, этот мост им был не нужен. Он часто стоял на этом воображаемом мосту и не знал, что же ещё можно сделать? Но ответа не находил.

Прошла бессонная ночь, прошёл рабочий день. Вадим ехал с работы в переполненном троллейбусе и думал о том, что надо бы навестить мать и передать ей подарок. Из каждой командировки он привозил подарки родным. В этот раз для матери привёз тёплую шаль к зиме. Потолкавшись в давке, он понял, что придётся проехать остановку, где жила мать. А спустя время и на своей остановке он едва вылез из переполненного троллейбуса. Вылез весь помятый и злой. Только пройдя немного по улице и отдышавшись, Вадим пришёл в себя и почти успокоился, пока ни увидел свою куртку без пуговицы, выдранной с корнем.

«Сила толпы, ничего не поделаешь…» - с досадой подумал он. Затем, машинально, провел несколько раз рукой по зияющей дыре на куртке, как бы стряхивая с себя что-то такое, что продолжает тянуть и рвать. Ему казалось, что зловещая, невидимая сила рвёт уже не одежду, а тело. Точно оно оголилось через дыру от выдранной пуговицы. Сердце Вадима, вероятно, зная, чем это грозит, стало вздрагивать и не поспевать за ритмом его быстрых шагов. Он замедлил шаг и почти остановился, но тут же почувствовал толчок в спину: «Ну, чего встал?!»

- Да, я… Извините!… Понимаю, - поспешно ответил Вадим и, не обернувшись на толчок, направился к дому.

Он шёл, а в уме продолжал себе же отвечать: «Да. Я всё понимаю… Надо идти… Нет! Бежать… В час пик все бегут! Бегут и не успевают… Час пик… Пик безумства, от которого не спасёт даже дом! И там час пик будет смотреть глазами жены прямо в лицо…»

Так и случилось, только в этот раз Вадим не выдержал взгляда жены, он окончательно устал бороться с безумством двоих. А главное, больше не мог смотреть на испуганные глаза трехлетней дочери – это было выше его сил. Он хлопнул дверью и ушёл из дома.

К матери решил не идти, ей и без этого хватает упреков от жены. Тогда он по привычке направился к другу. Но по дороге вспомнил, что друга нет в городе. И он пошёл, куда глаза глядят.

Улицы города, его скверы, магазины, вагоны трамваев, троллейбусов - всё было полупустым, будто замёршим после дневной суматохи. К тому же была поздняя промозглая осень, то падал дождь, то сыпал снег, чтобы гуще размешать слякоть на мостовых. Он разочарованно шёл по слякоти и, не оглядываясь, знал, что после него остаются следы, которые на глазах расползаются в слякоти его жизни. Тщательнее прежнего избегал он соприкосновения с внешним миром, и если кому-то случалось, идя по улице, задеть Вадима, ему становилось очень не по себе, он испытывал мучительный страх, какой, должно быть, ощущают духи мертвых, скитаясь по ночам. Вадим шагал дальше, не зная куда, никаких целей, никаких устремлений, никаких обязанностей для него теперь не существовало. У жизни был отвратительно горький вкус, он чувствовал, как давно нараставшая тошнота достигает высшей своей точки, как жизнь выталкивает и отбрасывает его. В ярости шагал он по серому городу, и только на подходе к мосту ему вдруг показалось, что он переживал это не раз, и в мыслях часто шёл к мосту, как будто за мостом другая жизнь. Но сейчас отовсюду слышался гул машин, и этот гул смешивал все его мысли. И куда бы он ни взглянул, куда бы ни обратился мыслью, нигде не ждала его радость, ничто его не звало, не манило, всё было слякотным, нестерпимо холодным…

«Боже, как мне одиноко и холодно? Как это получилось? Как дошёл он до этого? - бунтовало его сознание. - Как смогла безысходность так тихонько подкрасться и овладеть мною? Это бессилие, эта ненависть к самому себе, эта глухота чувств, этот гадостный ад душевной пустоты и отчаянья?»

Избегая брызг из-под колес мчавшихся машин, он шагал по мосту, прижимаясь к парапету. Он шагал и, невольно, поглядывал вниз, на течение реки. Скоро течение реки под мостом стало кружить ему голову. Он остановился, облокотился о парапет и стал вдыхать холодный воздух полной грудью. В мареве осеннего дождя только мост над рекой не тонул. Сильный ветер, стерегущий высоту, стащил все тучи, и мост как будто стал ещё выше - мост казался высоким, высоким… Он вспомнил вчерашний путь из аэропорта, и этот мост, который вчера представился ему границей между прошлым и настоящим.

«А где же его будущее? - задумался он. - С какой стороны моста? И на каком берегу? Вернуться домой? Нет. Там не теплей, чем на мосту…»

И пока он размышлял, холодный воздух над мостом, казалось, замер в ожидании его решения и в ожидании ещё больших морозов. Вадима вдруг пробил озноб по всему телу, и что-то порвалось в душе. Он стоял на мосту и дышал полной грудью - мост казался высокий, высокий… Он устало облокотился о парапет, словно размышлял - в какую бездну ему броситься?

За спиной у него стоял невыносимый гул, и безостановочно неслись слепцы - одни быстрым шагом, другие в автомобильном потоке. Все городские улицы стекались к мосту и за мостом исчезали, а вместе с ними исчезали и люди - всех уносило в некую бездну. А внизу, под мостом, упоительное течение реки… и тоже в бездну.

Он никогда не испытывал такого одиночества, смешанного с высотой и тревогой; то было странное, смутное ощущение опасности, кроющейся в воздухе, которым он дышал. Он не предполагал, что ужасное живёт в каждой частице воздуха, и продолжал дышать всей грудью. Он дышал глубоко и часто, вдыхая прозрачный воздух вместе с ужасом, который согревался в нём и оживал с каждым вздохом. А он дышал и дышал!

Скоро он почувствовал, как ужас сгущается в его груди, становится твердым, обретая острые душераздирающие формы для всех его органов. Ибо всё, что случалось страшного на мосту, всегда висит в воздухе над мостом и ждёт новой жертвы. А дождавшись страдальца, его теплых губ, спешит внутрь его, чтобы обогреться там горячей кровью и окрепнуть. И затем вернуться в чудовищную реальность… вернуться с последним дыханием страдальца, когда тот полетит с моста в бездну…

У парапета, где совсем недавно стоял Вадим, холодный воздух чуть-чуть согрелся и даже стал прозрачней, чтобы ещё кто-нибудь увидел упоительно-спокойный мир бездны, увидел и сравнил его с этим миром.

А мост - был высокий, высокий…