«Мне купили синий-синий презелёный красный шар,“ — гласила строка в её детской книжке. И действительно! В детстве цвет почти совсем не играл роли. Вита волокла шар за нитку — во времена её детства они не летали высоко, а волочились следом, как игрушечные грузовики (тогда их наполняли не газом, а живым дыханием). Может быть, тот шар был желтый, может быть — зеленый, или красный — что цвет — был бы шар!

Рыжая крутобокая собака, несколько антропоморфная из-за названия — «боксер», подошла и ткнула Витин шар плоским мокрым носом. Шар ошарашено дернулся на нитке.

— Не надо! — попросила Вита.

И собака сговорчиво отошла.

Серая Шейка осталась одна-одинешенька, и должна была замерзнуть... Вита плакала о Серой Шейке. Раньше она плакала о Льве и Собачке, позже — об Идиоте Достоевского.

— Очень уж ты любишь поплакать, — упрекала ее матушка.

Вита стала детским доктором. Она очень старается, взвешивает детские тельца и заносит нежные стати в грубые серые карты. От этого в носу щекочутся слезы и развивается чувствительность. Она равно плачет при виде розовых атласных и зелененьких детей.

Еще она любит погреться на солнце, понежиться и поесть. Иногда смотрит на свои полные золотистые руки и они напоминают ей вареное сгущенное молоко, или поджаренные окорочка — особенно к концу рабочего дня, когда проголодается.

Трясется на столе зеленющий телефонный аппарат — ее маленькая проворная матушка интересуется, что приготовить. Та самая, что когда-то назвала Виолеттой и подарила воздушный шар.

Иногда ей приносят мультипликационного инопланетянина. Отец приносит. Вита взвешивает его — все-таки немного он набирает, но растет голова, а комариное тельце так и остается несущественным. Зовут инопланетянина Александр Константинович Щеглов, вес восемь, а роста нет. Отец приносит его уже четвертый год, а Вита ни разу виду не подала, как ей страшно. Отец инопланетянина, Константин Александрович Щеглов, и не догадывается, что доктор после их посещений сама не своя и плачет.

У Константина Александровича белое изможденное изморщиненное лицо, он сутулится и волочет ноги, ботинки грязные, а на пальцах белых костлявых рук — несколько колец.

Однажды Вита задала праздный вопрос о самом ярком из колец, подняв глаза от карты:

— У Вас кольцо с рубином?

Его губы дрогнули и скривились, лицо выразило еще больше страдания и он ответил стихами: “Шесть коней подарил мне мой друг Люцефер и одно золотое с рубином кольцо...”

Виту удивило, что Константин Александрович, зная стихи о другой жизни, стихи Гумилева, наизусть, и имея мифическое кольцо на пальце — все же не уходит в ту жизнь — ввысь и в сторону, остается здесь со своим слишком тяжелым иномирным ребенком.

Четырехлетний Саша всегда стонет, и пока его мать занимается разными домашними делами, его отец должен сделать так, чтобы Саша не стонал. Целый день он сидит в Останкинской башне, а потом сидит около Саши, разговаривает с ним. Или смотрит на него и думает.

Так рассказывал Константин Александрович, но не жаловался, а как будто удивлялся. Необыкновенный! Вита слушала его слова и вместе со словами ловила дыхание — чистое дыхание человека, всего себя отдавшего служению и любви.

Один раз Константин Александрович привел семилетнюю девочку. Вита и не знала, что у инопланетянина есть старшая сестра, обыкновенная, ладная девочка Алиса. Пришла она впервые, потому что она заболела. Четыре года Алиса только слышала стоны брата-инопланетянина и видела его издали. А однажды ночью, по детскому любопытству, просочилась в комнату и осветила его фонариком. Он закричал, страшно раскрыв рот, она испугалась, выронила фонарик и в темноте случайно коснулась его. С тех пор — как остолбенела, не разговаривает, не реагирует ни на что — хотя бы плакала!

— Хотя бы плакала! — согласилась Вита.

Вита пожалела девочку, ведь сама она утешалась только слезами. Она вспомнила про Серую Шейку, и выписала рецепт: “Раз. Мамин-Сибиряк “Серая Шейка”. Два. Лев Толстой “Лев и собачка”. Три.” Но подумала и перечеркнула цифру “три” — рано, потом наплачется над “Идиотом”, успеет. И отдала заполненный бланк Константину Александровичу.

Алисе никогда до сих пор не читали. Она не была в зоопарке, и дальше лужи во дворе ничего не видела. Ей давно забыли дарить игрушки. Она не знает своей день рождения и никогда не держала за нитку воздушный шар. Алиса живет среди стонов и стенаний.

Вита не знала, нужно ли вмешиваться в чужие дела, к тому же дела иномирные? Ведь никто никогда ничего не понимает, и говорить бесполезно. А скоро домой, там — поджаренные окорочка с зеленью, мягкие пледы, матушка смотрит яркое декоративное телевидение, и ночь неотвратимо приходит, можно забыться сном. Никто никогда других не слушает, но Константин Александрович — необыкновенный.

— Девочка должна знать, что она кому-то нужна... — смущаясь, пробормотала Вита, — даже не смотря на то, что...

А все же не плохо быть Алисой. Константин Александрович ведет тебя за руку, приводит домой, дает гречневую кашу, сам поливает кетчупом, потом усаживает на диван и читает вслух. А ты ловишь слова, сотворенные его дыханием, они парят вокруг на воздушных змеях его души. Ведь душа и есть дыхание. Он читает тебе до ночи, и не пускает к иномирному, плотно отгораживает дверью, говорит, что нет братца, что страх приснился. Он поглядывает на тебя сквозь книгу с любовью и надеждой. Пролетает Воздушный Змей — а на нем надежно устроилась уточка, спасенная Серая Шейка. Конечно, ты заплачешь, Алиса, и выздоровеешь.

В том году не забыли о дне рождения Алисы, не забыли о докторе, исцелившем ее слезами — о ласковой, уютной, с мягкими руками, с широким лицом и влажными глазами навыкате Вите. Вита пришла, принесла пирожные, яркие книжки, и сразу двадцать две куколки в пестрых одежках.

Константин Александрович надувал цветные воздушные шары. Да разве они воздушные? Дыхание — не воздух, дыхание — часть человека, в дыхании его слова, его мысли, его чувства, сама его жизнь, шар несет в себе часть души, а на себе имя надувшего его. Вита наблюдала, как шары становятся Константинами Александровичами — желтый, зеленый, и красный. Ей саднило палец. Ради детского праздника она впервые в жизни попробовала носить кольцо — надела матушкин перстень с жемчужиной. А у матушки пальцы тонкие. Вита все ждала — Константин Александрович спросит про кольцо, а она прочтет стихотворение, палец болел, Вита поворачивала кольцо так и сяк.

Когда доктор уходила — совсем одна — Алиса подарила ей воздушный шар. Вита несла его за нитку — он не летел высоко, а волочился следом, наполненный живым дыханием. Может быть, он был красный, может быть, желтый или зеленый. Цвет не играл роли — был бы шар! Те, кто идёт навстречу, не представляют, что Вита несет. Они воображают — воздушный шар, а это — сосуд, сосуд с дыханием. Сосуд — то, что содержит нечто — воду, или вино — нечто драгоценное. Предназначение сосудов — содержать вещества более значительные, чем они сами. Все сосуды скудельны — значит, недолговечны и ненадежны по сравнению с тем, что в них.

Сосудом называли и человека — представляя что он, хрупкий, содержит бессмертную душу. И хорошо, что сосуды ненадежны — благодаря этому их свойству душа инопланетянина Александра Константиновича Щеглова однажды освободится и полетит... Нужно только подождать. А о шаре никто не думает, как о сосуде, хотя это, казалось бы, так просто.

Возможно, вон тот прохожий с хитрым личиком и собакой на поводке догадался — смотрит и усмехается. Догадался, что нет в мире сосуда более драгоценного и более хрупкого, чем воздушный шар в руке у Виты.

А что матушке сказать про шар, как объяснить, почему с ним нужно обращаться аккуратно, и нельзя допустить, чтобы он лопнул или скукожился раньше срока?

Прохожий спустил с поводка свою собаку — рыжего крутобокого боксера. Боксер сразу кинулся к Вите и ткнул шар плоским мокрым носом. Шар ошарашено дернулся на нитке.

— Не надо! — попросила Вита.

Но боксер не послушался, закусил прозрачную плоть шара, и плоти у шара не стало. Прохожий подбежал, извинился.

— Я куплю Вам другой шар, — он действительно не догадался или насмехается? — Вам того же цвета?

— Всё равно, — сказала Вита, — да и шара мне не надо. Я так, подожду.