Я каждый день смотрел на нее и не мог налюбоваться. От всего ее облика так и веяло чем-то необыкновенно заманчивым. Ее волосы цвета черной смородины блестели на солнце. Пышная юбка до колен подчеркивала тонкую талию. Стройные ножки в туфлях на невысоких каблучках выстукивали музыку по булыжникам Сиены. А глаза, точно две бархатные маслинки… Когда они смотрели на меня с нежностью, у меня мурашки по коже бегали. Чем-то она была похожа на Орнеллу Мути, только цвет волос темнее, а черты лица нежнее. Иногда мне становилось страшно, казалось, что я люблю сестру совсем не так, как подобает брату. И тогда я втайне от нее шел в самый красивый храм – Сиенский Дуомо, преклонял колено на великолепный мраморный пол и неистово молился.

В тот день сестра сказала, что нам пора уезжать из Сиены. Мы еще никогда не покидали пределы родного города. Я даже представить себе не мог, как буду жить без этих узких улочек, таких родных и до боли знакомых. Единственное, мне удалось уговорить сестру не продавать нашу квартирку в контраде Черепаха:

- Джина, - убеждал я, – мы не знаем, как повернется наша жизнь. Пусть будет место, куда мы всегда сможем вернуться. Мы сохраним ключи, и наша маленькая квартирка всегда будет ждать нас.

- Ладно, малыш, уговорил. Но я не хочу сюда возвращаться. Мне надоело видеть, как на меня пялятся сальными глазками эти жирные соседи, а их сварливые жены треплют языками мое имя. Паоло, я ведь красивая?

- Что спрашиваешь такие глупости, сама же знаешь, какая ты красавица. Лучше тебя нет в Сиене, да что там в Сиене – уверен, во всей Италии.

- Поэтому я и хочу отдать свою красоту с пользой. Здесь ведь одни туристы толпами бродят по нашим улочкам. А приезжают на день-два. С одной стороны, это хорошо, мы наверняка и не попались ни разу именно поэтому. Но мужа среди них мне не найти. Я море хочу увидеть, - Джина мечтательно вздохнула. - Знаешь, в большом городе, я его найду. Или он меня найдет.

- Кто он?

- Мой принц, конечно.

- И когда ты хочешь ехать?

- Думаю, в середине августа. Ты же знаешь, что у нас самые доходные дни на Палио. Вот после праздника сразу и уедем.

Я не стал спорить. Джина старше на три года, ей и решать. Я вышел во внутренний дворик. Кажется, что Сиена вся состоит из камня. Но это только со стороны фасадов дома производят впечатление каменных близнецов. В средние века так строили, я часто задавался вопросом, почему именно так. Слышал, что большинство жителей итальянских городов не благоговеет перед древностью, даже не замечает ее, ругая бытовые неудобства. А я замечал. Автомобили, что продирались по узким улочкам, казались мне монстрами – они совсем не вписывались в средневековую ауру Сиены. Туристы называли Сиену самым необычным городом Италии.

В нашем дворе я сел на каменную скамейку среди кустов и цветов, журчание маленького фонтана с питьевой водой умиротворяло. Значит, после 16 августа мы уедем, и неизвестно, когда я смогу вот так сидеть в этом цветущем дворике.

Три года назад умерла наша мама, и мы остались без средств к существованию. Мне было пятнадцать. Я даже не окончил среднюю школу. Пробелы в образовании восполнял чтением. Джина пробовала устроиться на работу, но ее красота сыграла с ней злую шутку. В каждом магазине хозяева пытались приставать к ней. Она отказывала, ее увольняли. Через два месяца бесплодных попыток Джина сказала:

- Паоло, я поняла, что честным трудом заработать не смогу. У меня есть план. Правда, это опасно, если попадемся, то нас ждет тюрьма. Ты со мной?

- Джина, ты же знаешь, я всегда с тобой.

- Мы возьмем только излишки у богатых, а, чтобы совесть не мучила, будем подавать нищим.

- Как Робин Гуд? – спросил я.

- О да! Этот персонаж всегда в моде, - засмеялась сестра. Смех у нее был как колокольчик.

С тех пор мы стали воровать деньги у туристов. Пока какой-нибудь толстосум любовался Джиной, я вынимал из его кармана жирный бумажник. Перед этим долго тренировался, чтобы получалось незаметно. Тогда еще не были в ходу кредитные карточки, а лиры, франки, марки прямо топорщились в карманах, я сразу вычислял, куда надо сунуть руку, чтобы денежки перекочевали ко мне. Во всяком случае, на еду, одежду, налоги хватало, что-то Джина откладывала.

Палио – мой любимый праздник. Я всегда болел за свою контраду, не забывая при этом о чужих бумажниках. Совершенно безумные конные скачки. Тысячи зрителей со всего света наполняют ракушку площади дель Кампо до предела, горожане, одетые в торжественные средневековые костюмы – хозяева этого действа. Джина в пышном длинном платье с высоким декольте заставляла отвлечься даже тех, кто азартно ставил на лошадей. Такого сумасшедшего праздника нет нигде.

В этот раз тоже удалось хорошо поживиться. На следующий день мы с сестрой собрали нехитрые пожитки. У меня в глазах стояли слезы, когда мы шли к автобусу, чтобы уехать во Флоренцию, а оттуда в Неаполь.

- Паоло, успокойся, - погладила меня по голове Джина. – Что ты так убиваешься по этим древним камням? Перед нами огромный мир. Нельзя же похоронить себя здесь.

Я плакал, а у Джины горели щеки лихорадочным румянцем. Она предвкушала новую жизнь. Видимо, сестра была вся в отца, которого я не видел. Отец уехал на заработки сразу после моего рождения. Сначала присылал какие-то деньги, а потом и вовсе пропал. Мама ждала его до последнего вздоха, но он так и не появился. А мы даже не знали, куда сообщить о смерти мамы. Да и жив ли он сам? Кто знает… С тяжелым сердцем уезжал я из родного города.

Неаполь мне не понравился. По сравнению с уютной Сиеной большой город казался взбалмошным и неприветливым. Мы сняли номер в маленьком отеле. Джина каждый день куда-то исчезала, возвращалась в отель поздно вечером. А я шатался по городу, высматривая места, где скапливались туристы.

Как-то я спросил:

- Джина, куда ты все время исчезаешь? Когда мы уже начнем работать?

- Я не знала, как начать этот разговор, - отведя взгляд в сторону, сказала Джина. – С трех лет я все время была привязана к тебе. Вспомни, кто кормил тебя, отправлял в школу, гулял с тобой. Мне кажется, я отдала свой долг тебе. Разве нет?

- О чем ты? – я действительно не мог понять, что Джина хотела сказать.

- Тебе восемнадцать, Паоло. Пора начинать жить свою жизнь, малыш. А мне надо устраивать свою. Мы ходили по грани. Я не хочу в тюрьму. И для тебя такой доли не желаю.

Джина была какая-то другая, задумчивая и в то же время возбужденная. Что-то происходило в ее душе. Все-таки мне удалось поймать ее взгляд. Она подошла ко мне, поцеловала в макушку, как это делала в детстве, и тихо-тихо сказала:

- Прости.

Я расстроился и лег спать. Утром Джины в номере не было, а на столе лежала записка: «Малыш, я люблю тебя. Но не ищи. Так надо. Это тебе на первое время». Рядом с запиской лежали деньги. Я заплакал навзрыд, потом пошел в магазин и купил бутылку кьянти. Помню только как пил вино. На следующее утро я принял душ и понял, что сильно проголодался. Болела голова. Я спустился вниз, заказал в баре крепкий кофе и панини. Джина в отель не возвращалась.

Я никак не мог понять, что должен делать, и медленно побрел к морю. В порту швартовался большой лайнер. Я долго наблюдал, как суетились матросы. Богатые праздные пассажиры спустились по трапу любоваться Неаполем. Я позвал вахтенного матроса:

- Эй, сеньор! А вам юнга не нужен?

- Проходи, юноша, проходи. Мы сами держимся за свои места, а ты уже вышел из возраста юнги.

Деньги, оставленные Джиной, скоро кончатся. А что я умел делать? Только воровать. Вот куда она могла деться? Как-то сестра обмолвилась о Капри. Остров, на котором отдыхали богатые сеньоры и туристы. И я отправился на катер.

На Капри побродил вдоль берега, любуясь морем, а потом поднялся в город. Узкие извилистые улочки совсем не напоминали Сиену. Туристы и отдыхающие, из которых богатство так и перло, шатались толпами. Я брел без цели куда-то в гору, когда увидел, как худенький мальчишка подрезал сумочку пожилой синьоры и быстро прошмыгнул вниз мимо меня, я догнал его и схватил за плечо.

- Ой, только не надо полицию, я все отдам, - взмолился мальчишка. Его вихры торчали в разные стороны. Я стал разглядывать чумазое личико, глаза мои скользнули ниже, и я с удивлением увидел под тонкой футболкой два маленьких бугорка.

- Ты девчонка? – я все еще держал воришку за плечо.

- Да. Бьянка, - девчонка умоляюще смотрела на меня, а потом на всякий случай добавила: - я еще несовершеннолетняя.

- Эх, Бьянка, не хнычь. Видимо, это судьба.

Я уговорил девчонку отправиться в отель. Она была похожа на испуганного олененка. Я даже удивился, что она доверилась мне. Только выхода у нее, как оказалось, не было. Постепенно я узнал ее историю.

Родилась Бьянка в зажиточной семье, жили они в своем доме в Салерно на побережье. Ей было десять, когда родители погибли в автокатастрофе. Бьянку забрала сестра отца, у которой было четверо дочерей. В доме тетки девочка чувствовала себя золушкой: стирала, убирала, готовила, шила. Потом старшая кузина вышла замуж, родила ребенка, и они все перебрались в просторный дом родителей Бьянки. Пять долгих лет унижений были еще цветочками. Как только девочке исполнилось пятнадцать, тетка решила отправить ее в монастырь женского ордена клариссинок в Неаполе. Сначала и там она была в услужении, а после того, как тетка подписала какие-то бумаги, одна из монахинь остригла ее роскошные волосы и сообщила, что скоро девочка примет постриг. Запирать себя в стенах монастыря не входило в ее планы. И тогда Бьянка отважилась бежать. Ей удалось незаметно залезть в грузовик, который привозил продукты в монастырь, а на первой же остановке она выскользнула из кузова и смешалась с жителями города. Ей хотелось оказаться как можно дальше и от монастыря, и от злой тетки. Ничего лучше она не придумала, как проникнуть на катер, что шел на Капри.

Хотелось есть и пить. Она сорвала лимон, и на какое-то время ей удалось утолить жажду. Потом ей посчастливилось выпросить кусок пиццы у какой-то сеньоры. Ночевала Бьянка на берегу под чьей-то лодкой. В тот день, когда я увидел ее, она впервые попробовала украсть сумочку.

Внешне я был чем-то похож на сестру, во всяком случае, пресытившиеся своими мужьями сеньоры весьма откровенно поглядывали на меня. И тогда я решил научить Бьянку всем премудростям воровского мастерства.

Мы гастролировали по городам Италии: Римини, Флоренция, Милан, Венеция. Долго нигде не задерживались. Я отвлекал беспечных дам, а Бьянка искусно подрезала сумочки. Дело шло весьма успешно, я даже смог открыть свой счет в банке. Иногда я заходил в церковь, щедро раздавая милостыню. Грехи покоя не давали. Все бы было ничего, но я ужасно тосковал по Джине. Эта вечная боль в душе не покидала ни на минуту. Бьянка выслушивала меня, молча стиснув зубы.

Однажды она сама пришла ко мне в постель. Я не возражал. Со временем я привязался к ней, привык. Странное чувство не покидало меня: что-то было не так – я относился к Бьянке как к сестре, о сестре же были совсем другие мысли. И от этих греховных мыслей никакая молитва не могла освободить меня.

Шли годы. Приезжая в новый город, я все надеялся в толпе увидеть Джину. И вот однажды…

Мы с Бьянкой работали на Венецианском карнавале. Это двенадцать дней напряжения, когда из полумиллиона туристов, глазеющих на шествие прекрасных коломбин, на танцы и фейерверки, нужно было вычислить именно тех, кто беспечно относился к своим сумочкам и бумажникам. На двенадцатый день Бьянка сказала:

- Паоло, мы, кажется, сорвали неплохой куш. Давай остановимся. Я хочу побыть простой туристкой, хочу увидеть карнавал, а не сумочки. Меня от них тошнит. За все время даже города не видели.

- Давай, Бьянка, - согласился я. – Как ты смотришь, чтобы прокатиться на гондоле?

- Ой! – по-детски захлопала в ладоши Бьянка. – Я очень хочу на гондоле. Это так романтично.

Мы взялись за руки и мимо Дворца Дожей спустились к лагуне. Желающих прокатиться было немало, мы встали в очередь. И тут я услышал смех, как будто колокольчик заливался, такой знакомый, такой родной смех. Я посмотрел в ту сторону и увидел ее. Джина в ярком платье коломбины с маской в руке садилась в гондолу. Ей подал руку импозантный мужчина. На шее Джины искорками поблескивали бриллианты, так не подходящие к костюму. Я вышел из ступора, когда гондола уже отчаливала. Я сорвался с места и побежал вдоль берега лагуны.

- Джина! Джина! Джина! – орал я как ненормальный, расталкивая людей, мешавших бежать за гондолой.

Она заметила меня. И сразу отвела взгляд. Расстояние между нами было слишком велико, и не понять, что отражалось в черном бархате ее глаз. Дальше бежать было некуда, я наблюдал, как Джина подняла бокал с шампанским, любезно поданным ей спутником, и четко увидел, что тонкая рука незаметно для мужчины качнула бокал в мою сторону. А потом нарядная гондола скрылась между домами в узком канале. Больше Джину я не видел.

Я понуро поплелся к пирсу, где среди толпы еле-еле отыскал Бьянку.

- Прости, я не хочу на гондолу, к тому же желающих слишком много, - я чувствовал себя потерянным. – А вечером придем на площадь Сан Марко, оставим в покое беспечных зевак и будем просто любоваться фейерверком.

- И ты в толпе будешь искать свою сестру. Может, хватит уже, Паоло? Неужели непонятно – она не хочет афишировать родственную связь с мелким воришкой. Что-то я не увидела с ее стороны бурной радости от встречи, - Бьянка говорила резко.

- Зачем ты так? Мелкий воришка…

- А что, не так? Может, хватит, Паоло? Пять лет мы колесим по стране. Люди веселятся на празднике, а мы... Мне надоело.

- И что ты предлагаешь? Грабить банки?

- Я предлагаю завязать с криминалом.

- То есть? – этого я никак не ожидал. – И на что будем жить?

- Паоло, послушай меня, пожалуйста. Скоро мне исполнится 21 год. Я могу претендовать на наследство. Я звонила адвокату. Мы продадим дом, землю в Салерно. И поедем жить в Рим – в столице больше возможностей. Будем учиться и работать.

- Ты серьезно?

- Совершенно. Если ты не согласишься, значит, мы будем жить без тебя.

- Кто это мы?

- У нас будет ребенок. И я не хочу, чтобы он когда-то узнал, чем мы столько лет занимались.

На следующий день мы уехали в Сиену и там обвенчались.

***
Все у нас сложилось в жизни. Мы играли другую часть рапсодии. К большому и суматошному Риму я привык. Бьянка стала известным журналистом. Я освоил компьютер, говорят, неплохой дизайнер. Мы дали образование троим нашим сыновьям.

Прошло 30 лет с тех пор, как я покинул родной город. Изредка наведывался в нашу старую квартиру, протирал пыль, надеясь, что сестра хоть когда-нибудь объявится. Но по обилию пыли я понимал, что Джины здесь не было. Не находил я ее и в социальных сетях.

В этот раз, еще не поднимаясь в квартиру, я сразу прошел во дворик. Хотелось пить. И застыл на месте. Джина, такая же молодая, в пышной юбке, подчеркивающей ее талию, набирала в кувшин воду из питьевого фонтанчика. Также соседи из окон пялились на ее стройные ножки в туфлях на невысоких каблуках.

- Джина? – я буквально прошелестел ее имя.

Девушка обернулась:

- Вы, наверное, дядя Паоло? А я Валерия. Мы с мамой похожи. Я приехала из Милана, пишу диссертацию по истории Сиены. Мама сказала, что вы можете вернуться в родной город. Я привезла вам письмо. Если бы вас не встретила, то оставила бы его на столе. Я так рада, что вы здесь, - звонкий смех колокольчиком разнесся по нашему дворику, и девушка снова подставила кувшин под тугую струю фонтанчика. А я не мог произнести ни слова и вдруг показал язык соседу, вытаращившемуся из окна на Валерию.

Что ж, позвоню Бьянке, встретимся в Милане. Наконец-то я их познакомлю.