Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
Для меня очень важно, что Чехов, как настоящий диагност, действительно немногословен: в двух, трех словах схватывает суть человека. И в методах лечения по пьесам, и в сценической жизни все выглядит старомодно, старорежимно. Но в том, как он схватывает суть человека, - действительно невероятный талант диагностики.
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Вадим Сазонов

Каждый найдет, что вспомнить
Произведение опубликовано в 125 выпуске "Точка ZRения"

Мне очень повезло, судьба просто преподнесла мне подарок – я умер мгновенно.

Ну не совсем, скорее всего, я просто не успел протрезветь, пока летел вниз все эти семь этажей, поэтому даже не испугался. Мне также не было страшно, когда я неспешно отлетал от своего тела, распростертого на асфальте двора, рядом с передним колесом «Форда» соседа со второго этажа. Ему, кстати, тоже свезло, что я упал не на автомобиль, а рядом, я же помню, что страховка у него закончилась три дня назад, и он ждал зарплаты, чтобы продлить ее на следующий год.

Короче, всем улыбнулась удача.

Все бы могло случиться иначе, если бы я не забыл ключи от дома, когда утром выбегал, как мне казалось, из квартиры, а на деле аккуратно выходил, боясь сделать резкое движение, которое могло вызвать очередной приступ головной боли и приступ тошноты.

Поймите, был понедельник, а на работу, хоть тресни, надо было явиться, я даже не забыл напялить галстук и надеть пиджак, чтобы было не заметно, что рубашка не глажена.

Когда мы с товарищем обмыли финал первого на этой неделе рабочего дня, я сообразил, что открыть дверь туда, где можно упасть на диван и окунуться в прекрасные сны, не имею никакой возможности в силу того, что тот выточенный кусок железки, которым это делается, лежит на тумбочке в моей прихожей.

Словом, день не задался.

Другого выхода не было, я позвонился в дверь соседа Федора. И все бы, скорее всего, потекло бы, как обычно, но тут выяснилось, что его жена заболела и находилась дома, поэтому мне пришлось снять в прихожей ботинки и надеть раздолбанные шлепанцы, которые при каждом шаге норовили улететь под шкаф или стол.

Сначала все было путем!

Мы с Федькой успели дернуть по рюмахе, пока его жена убралась в комнату, чтобы сменить затертый халат на что—то похожее на платье, типа, гости же!

Потом мы выпили и с ней, а потом я решил, что нет ничего хуже, чем незваные гости, и поперся домой, как уже не раз бывало, через балкон. Они у нас соседние.

Но тут, видать, сказалось дурное влияние алкоголя на координацию движений, ну и конечно, эти гребанные шлепанцы, которые все время цеплялись за каждую неровность. Вот из—за них—то я и сорвался в ночь.

Полет был коротким, но запомнившимся.

Я еще успел вспомнить, как на доске объявлений в Университете, где в юности я постигал всякие премудрости физики, кто—то повесил объявление: «Потерявшего на платформе Старого Петергофа вестибулярный аппарат просьба обращаться во вторую группу третьего курса».

Вот и теперь эти слова вспоминаю, притираясь среди иных душ.

Тесно здесь у нас, хотя вроде мы и бестелесные, так – пустота каждый в отдельности, но и пустота, если ее много накопилось, создает неудобство.

Может, мне надо было идти не к Федору, а на поиски конторы, которая специализируется на вскрытие дверей?

Но что уж теперь вздыхать, это образное выражение, потому как и вздохнуть нечем, нет меня, только что—то оставшееся от меня, что—то непонятное, но, к сожалению, обладающее памятью.

Память здесь, наверное, в наказание дана.

Представьте, что начинаете сожалеть, что не можете осязать запах грязных носков, который раньше так мешал, когда там, в жизни, снимали ботинки. Там, если при людях это происходило, то возникал стыд и неудобство, а здесь за этот запах все бы отдал, да нечего отдать—то, а, если бы и было, то никто не возьмет.

Мы тут все как бы есть, а как бы нас и нет.

Не увидишь, не услышишь, не понюхаешь, не притронешься, не цыкнешь, не обнимешь, не оттолкнешь, и не нальет никто, хотя тесно и ты чувствуешь, что не один, и понимаешь это на каком—то непонятном уровне, как будто слышишь.

Даже научился возраст определять, в котором эти, что рядом, сюда попали. Вот это, думаю, было женщиной, сокрушается, что так и не узнала, поступил ли ее внук в институт, видать бабкой была, а это, скорее всего мужиком проживало, сокрушается, что на свадьбе зря связался с каким—то Колькой, который его и прирезал – значит, молодым сюда перебрался.

Стало мне ясно, что «живут» тут все воспоминаниями о том времени, когда телами обладали.

Я не оригинал, тоже сидел (стоял, лежал, парил, не знаю, как определить) и вспоминал, что там у меня интересного случилось.

Помню, еще в универе, была у нас компания – отвязанных искателей приключений. Соревнования устраивали, кто чаще и разнообразнее. Помню тогда шел турнир, кто первый с женщиной Востока переспит. Их—то тогда у нас в Питере немного (совсем даже мало) было, это не нынешнее времена, слово гастарбайтер не знали тогда.

Отличился тогда Витька, он умудрился с негритянкой потрахаться. Потом всем объяснял, что наконец понял, зачем его родители в детстве гнобили и заставляли языки учить. Эта чернокожая красотка откуда—то из Европы приехала.

Так вот, первое время…

Сразу оговорюсь, все, что касается времени, у нас имеет относительный характер. Нет здесь этого понятия в том смысле, что в жизни. Нет ни дня, ни ночи, ни вечера, ни утра, ни зимы, ни лета. Никак не определить, то ли я здесь месяц, то ли вы там уже следующее тысячелетие разменяли. Порой услышишь от кого—то, что помер он в таком—то году, но, сколько после этого времени прошло – не понять. Пока, правда, встречал только тех, кто сюда перебрался в двадцать первом веке – есть шанс, что и у вас там он еще тянется.

Так вот, первое время очень я любил вызывать в памяти картинки своих сексуальных подвигов юности и более поздних, казалось, что так вроде продлеваешь себя, как человека, мужика.

Но что удивительно, прошло время, и я (то есть то, что от меня осталось) уже перестал получать удовольствие от прокручивания в памяти постельных сцен своего телесного бытия. Как—то все это постепенно ушло в никуда, не стало больше всплывать в памяти. Я и не заметил, когда это случилось, климакс что ли посмертный.

Теперь уже, я представлял свою эту самую душу в таком виде: темная комната, сидит душа, сгорбившись на табуретке перед зашторенным окном, и ничего не чувствует. Может это и называется – Ад.

Тут, совсем для себя неожиданно, стал вспоминать улицы Питера, центр города, сам поразился, что, оказывается, помню даже какие—то мелкие щербинки на граните набережных. Гулял по этим прекрасным проспектам и переулкам мысленно, даже порой забывался, где я на самом деле.

Потом в памяти всплыл текст «Евгения Онегина». Я же его один раз по диагонали в школе прочел, а тут – на тебе – как с листа читаю. Все до каждого слова, буквы вспомнил. Вы бы там, в жизни, смогли бы так?

А после этого стала память выплескивать еще какие—то неожиданные ассоциации и переживания. Вспомнил, как в юности был несколько дней вне себя, прочитав «У черты заката», а тут неожиданно какая—то из случившихся рядом душ нарушила «молчание»:
— Я тоже не спала потом несколько ночей!

— Да, — я обрадовался, что меня услышали, — я тоже долго ничего не хотел больше читать.

Тут еще одна душа вмешалась:

— Ладно вам. Вы читали его остальные вещи? Там просто жалкая пародия. Нельзя на одной теме пытаться выехать. Как у Ремарка последний роман – попытка еще раз написать «Трех товарищей», а получается пародия.

Хотел я ему (ей) сказать, кто тебя спрашивал, но тут уже хор голосов завелся. Бурно так в обсуждение бросились. Да с таким кайфом начали топтать авторов, что мне совсем обидно стало, вдруг их (авторов этих) души тут где—то притаилась, они же еще до меня сюда перешли.

— Не расстраивайтесь, его многие любят, — я узнал «голос» души, что не спала после того, как с героем переступила черту заката.

— Вы давно здесь? – «спросил» я.

— Не знаю.

— А в каком году?

— В одна тысяча девяносто девятом.

— Давно. Я в две тысячи шестом. Правда не знаю, дано ли это уже было.

Еще отвечая, я почувствовал, что ее уже нет рядом.

И покатился я по этой, вновь открытой для себя, дорожке. Погулял мысленно по залам Эрмитажа, где последний раз бывал еще в школе. Литераторша нас таскала туда. А тут ходил по залам, про буфет тамошний даже не вспомнил. Хочу сказать, что многие картины, которые при жизни никаких эмоций бы не вызвали, тут как—то по—другому открылись. Задерживался у некоторых, может и годами стоял, кто его, это время, знает.

Вот родители мои часто ходили сюда и в Русский музей. Кстати, почему они меня здесь не нашли, они же здесь давно? Видать, не рассчитывали, что я так быстро сюда переберусь.

Тут какая—то вновь прибывшая душа прибилась:

— По музеям гуляешь? Неужели нечего больше вспомнить? Из интеллигентов что ли? Давай о бабах лучше.

И так захотелось вдруг его послать, что и не ожидал от себя, но куда—то все нужные в таком случае слова пропали из душевной памяти, вдруг понял, что давно уже они ушли от меня.

Просто промолчал и отлетел в сторонку, незаметно, чтобы не обидеть, он же еще не обтерся.

Устал я уже тут от темноты и, как начало казаться, холода.

Но здесь тоже мир не без добрых…, не знаю, как сказать…

Кто—то с сожалением:

— Браток, одиночество – это комната без отопления, как не бегай – не согреешься.

— Это ты к чему? – удивился я.

— Это я к тому, что все не могу найти ту единственную, которую там любил. Мечусь, знаю, она здесь, а все не найти. Мерзнуть начал.

— Ты еще скажи, что гусиной кожей покрылся! – огрызнулся я, но задумался над его словами.

Начал вспоминать, кого из своих партнерш тут мог бы встретить. Не много, молоды мы еще были, хотя, кто знает, может уже и сотни лет прошли, и все они тут витают. Перебирал, пытался вспомнить, почему с ними не оставался, и каждый раз всплывала фраза Мягкова из фильма «С легким паром»: «Но потом когда я представил себе, что она будет жить в моей комнате, и каждый день…мелькать у меня перед глазами… туда—сюда, туда—сюда…». Долго, долго сидел, перебирал всех их, листал страницы еще телесной памяти, так и не зацепился ни за одну из строчек.

— Я тоже всегда была одна, — как вздох той, что читала «У черты заката».

— Ты где пропадала? – я поддался странному ощущению теплого ветерка, даже вздрогнул от неожиданности.

— Улетала.

— Мы же не договорили в тот раз.

— Не хотела «перед глазами туда—сюда».

— Смеешься?

— Нет, совсем серьезно.

— Я тебя вспоминал, — я не обманул и не придумал, просто мне вдруг это стало понятно и это меня не испугало, где—то, видать, в глубине что—то тлело, но не вызывало четкого ощущения. А сейчас всплыло на поверхность и высказалось, совершенно не по моей команде. Меня удивило возникшее ощущение покоя и нежности.

— Спасибо. Мне так никто не говорил. Я все время была одна.

— Здесь?

— И там.

— И никого не было?

— Нет. У меня одна нога была намного короче другой, и она была немного вывернутая. Кто ж на такое посмотрит?

Не узнавая себя, неожиданно предположил:

— Мне видится, что глаза у тебя были серые с зеленоватым отливом.

— Да, — если бы я не знал, где мы и кто мы, то я зуб отдал бы, что она улыбнулась. – Но у меня глаза сильно косили.

— Это у меня почему—то ассоциируется с Наташей Ростовой.

— Ты любишь «Войну и мир»?

— Не знаю, читал когда—то через десять строк, а сейчас вспомнилось. У тебя были русые волосы?

— Да. Откуда ты знаешь все это?

— Мне так рисуется, чувствуется, — я подумал, все взвесил и попросил: — Не улетай.

— Хорошо, — легко согласилась она. – Давай поищем твоих родителей. Ты же вспоминал о них, я подслушала.

— А как искать?

— Я тебя научу. Тут важно настроить душу на определенную волну, на чувство, твоей душе еще надо многому научиться.

— А твоя все это умеет?

— Так получилось. Оно само так было еще там в жизни.

Я задумался, а как было у меня? Не думаю, что смогу ответить на этот вопрос. Но с надеждой возник другой:

— Ты сможешь меня научить?

— Я постараюсь.

Она старалась.

Время летело.

Стало казаться, что вокруг стало светлее, да и про холод я уже никогда не вспоминал, вечность перестала пугать.


<<<Другие произведения автора
 
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024