Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Бернацкая Екатерина

Последняя нота
Произведение опубликовано в 110 выпуске "Точка ZRения"

Я был ничем не выдающимся студентом, зарытым наглухо в книги и выжидающий своего звёздного часа. Иногда в книге может полностью поглотить человека сюжет, иногда какой-нибудь герой, может быть, просто промчавшаяся мимо механическая собака, иногда идея или строчка. И вот так сильно захватывает такая строка, что покрывает собою всё твое время и существование. Куда бы ты ни шёл, чем бы ни занимался, всё упираешься в эту строчку. Она кружит в воздухе, пытаясь тебе понравиться, и ты пытаешься от неё отделаться, убеждая себя в своей независимости, в чём хочешь отыскать и свою неуязвимость. А потом она уходит. Обиженно она облекает себя вуалью и исчезает из твоей жизни. И ты понимаешь, что твоя жизнь теперь состоит из этой строчки. Автор безвозмездно наградил тебя ею. Но ты не оценил этого совпадения, фраза тебе польстила только своей необычностью или поэтичностью. Ты казался себе таким неприступным, таким нерушимым, но это созвучие, созвучие этих слов оказалось тем самым, что могло разрушить тебя. Оно вобрало в себя всю твою жизнь под общий знаменатель твоих лет и под чертой проявилось, как под фотолампой фотография: «Для каждого здания существует музыкальная нота, способная разрушить его». Т. Уайлдер «Каббала».  

Я не чувствую своей вины, но одновременно в меня отчётливо закрадывается мысль, что нет мне оправдания. Видеть это, стать только свидетелем, даже не участником – уже часть преступления, часть вины, потому что ты знаешь, ты точно знаешь, что в такой истории нельзя было бы оказаться свидетелем, не будучи её участником. Ты знаешь, но молчишь об этом, потому что в тайне тебя распирает самолюбие, тщеславное, злое самолюбие мужчины, что ты должен быть на главном плане. Иначе кем же ты оказался, такой смелый, рискованный, нерушимый? Руинами?

Нет, меня так просто не разрушить, я сильно замешан в этой истории. На меня волнами набрасывается месть, тело сотрясает зло и уязвлённую душу кусает предательство женщины. Если бы не я, этого не случилось бы. Я в любом случае виноват: преступник ли я или свидетель преступления. И снова я вспоминаю эту страшную картину, и ледяной ужас карабкается по моему телу. Да, я готов за всё поплатиться. Я готов понести любое наказание, какое мне будет назначено. Я приму любую меру, хотя самой желанной для меня будет высшая.

А потом меня охватывает страх, и говорю я себе лихорадочно: меня не было в той жизни, я пустое место, я совсем не причём, я всего лишь студент из общежития. Что с меня взять? Так я сказал и всем остальным. Хотя, погодите, я уже забегаю далеко, далеко вперёд.

С Димой я познакомился в институте. Всё продолжалось до тех пор, пока я не попал к нему домой. Там Дима представил мне свою маму, Ирину Николаевну. Ей было сорок пять, и не было в ней ничего особенного. Простая женщина со следами усталости от работы на лице, фигура её приземистая, нескладная, ничего примечательного. Мы поздоровались друг с другом, она дружелюбно провела нас на кухню и без лишних слов, допросов, которые обычно устраивают болтливые мамаши, сказала, где еда, и ушла в свою комнату. 

В тот день мы договорились с Димой, что я приеду к нему готовиться к экзамену. Дверь открыла Ирина Николаевна.

Дима через час приедет, – произнесла она и сделала пригласительный жест, – Заходи.

Я прошёл в комнату Димы и, как послушный ученик, разложил тетради и учебники и начал прилежно заниматься. 

Резкий крик вдруг прервал домашнюю уютную тишину. Он раздался из комнаты Ирины Николаевны.

Я стремглав вбежал в комнату и с испугом взглянул на женщину. Она стояла на стремянке, держа в правой руке швейную машинку в чехле, а другой рукой пыталась удержать равновесие. Стремянка потеряла равновесие – видимо, собака её случайно задела – и теперь несчастная женщина балансировала одной ногой на падающей стремянке. Единственный способ спасти себя – это бросить швейную машинку на пол и ухватиться правой рукой за угол шкафа. Но я прибежал вовремя. Ещё чуть-чуть – и женщина б упала на пол: я успел подставить руки, и она оказалась в моих руках. К моему удивлению, она была гораздо легче, чем казалось со стороны. Я увидел её глаза – в них явное любопытство, и я не мог от них оторваться. Эту секунду я не могу описать. Стрелки на часах дёрнулись – мы оказались в объятьях друг друга. Моё омертвелое сердце шевельнулось, и время полетело уже мимо, и я почувствовал, что постепенно, постепенно освобождаюсь от злых чар, которыми было укутано моё чудовище. Я дрожал от этого неописуемого, непонятного чувства, которое вонзалось в меня, как режущий свет в путника, блуждающего во тьме всю жизнь.

Я не помню, что сказал Диме, когда тот пришел. Ирина проводила нас на кухню. Я старался не выдавать своего волнения. Я сидел как на иголках, только любопытство щекотало мои нервы, одно любопытство, сменяющееся чувством азарта. Я ждал, что вот-вот закончится вечер, и она выйдет проводить меня. Но она не вышла.

Целую неделю я не находил себе места. Я растерялся,  заблудился в себе,  бродил, как открытое вино, ждущее, когда из него снова сделают глоток, когда оно снова сможет опьянить ту женщину. 

Когда я пришёл к Диме в следующий раз, Ирина, проходя по коридору, сунула мне в руку мятый листок «Жду завтра в 11». И только тогда ко мне снова вернулось внешнее самообладание.

Мне самому трудно представить, что я стал любовником зрелой женщины. В себе я чувствовал оживление, радость и спокойствие всего мира, когда находился с ней. Мир наполнял меня ощущениями, чувствами, создающими во мне неугомонный шум, а с этой женщиной звуки угасали, образы земных предметов уходили на задний план, часы послушно молчали.

Ирина превосходно играла на пианино, и почти каждый день она играла для меня вальсы. Они жили своей отчуждённой минорной жизнью, и к их жизни тянуло присоединиться, раствориться в этой утонченной, живой стихии. Та стихия была не просто выше всех этих клубов, тусовок, девчонок – она была высшей формой существования. Эта печаль была прекрасной печалью поэта, с виду умиляющая, которой мы восторгаемся, ещё не прочитав строки рождённого ею стиха. Ирина только подходила к пианино – я уже чувствовал, как вырывается из темного ларца печаль и выстраивает она прекрасные ноты в мелодию. Ирина садилась и плавно поднимала руки, чтобы начать вальс, а я уже знал, какой мелодией трепещет пианино, это громоздкое существо – она и инструмент были единым целым, и этот гигант полностью подчинялся ей. И я был единым целым вместе с ними, пока слышал, пока внимал эту мелодию. Она перебирала пальчиками клавиши, без напряжения, без усилий, и я чувствовал, как гудят натянутые струны внутри прежде молчаливого гиганта.

Невидимые пальцы щекотали струны, натянутые в моём сердце. Неужели я полюбил её, мать Димы? В тот день последняя сыгранная нота была соль. Но это была не совсем правильная нота. Звук этой ноты всегда как будто приглашает в новые аккорды. На такую ноту не должны заканчиваться произведения.

– Так больше не может продолжаться, – сказала Ирина. Буднично, так естественно, что мне на миг показалось, что эти слова бессильны против нашей тайны, против волшебства, в котором мы жили. В один момент в её лице я увидел друга, мать, любимую женщину и всё общество.

Боль вломилась в меня, как океанская стихия набрасывается на маленькую деревянную лодочку и собирается раскрошить её в щепки.  

– Почему? – спросил я, нахмурив брови. О, мне не хотелось знать ни причину нашего расставания, ни причину нашей любви.

– Я много думала о наших встречах. Их надо прекратить. Я слишком взрослая для тебя. Тем более ты друг моего сына. Конечно, я всегда буду рада видеть тебя в нашем доме…

Я даже не знал, радоваться мне или огорчиться. Я был рад, что причиной была только разница в возрасте, только по этому поводу её мучила совесть. Был бы я другом её сына или нет – это неважно. Только наша разница в возрасте, а возраст сына – дело времени.

– Но возраст – такая глупость, - сказал я, возможно, не заметив усмешки на своём лице, – К нам это не относится. Причём здесь остальные? Мы принадлежим друг другу, остальных нет. Ты мне нужна.

– Ты не серьёзно к этому относишься, – произнесла она уже с мрачным выражением лица.

– Несерьёзно? – теперь у меня точно не было усмешки, – Мы встречаемся три месяца, я никого так не любил.

– Нельзя, – отрезала она и сама отшатнулась от излишней резкости. В тот момент что-то внутри меня прозвенело каким-то глухим звуком, эхом отдалось что-то внутри. Это что-то раздуло во мне огонь и мгновенно его погасило.  

– Понимаешь, – продолжила она, – Это не совсем любовь. Неправильно так называть наши встречи. Я притягиваю тебя и иду тебе навстречу. Ты мне безразличен, но я не сопротивляюсь. Не хочу.

– Почему? – недоумевающе произнёс я.

– Из любопытства. Просто хотелось попробовать пожить так. Да ты и сам подумай, ведь ты знал, что у нас не будет будущего. Ну, продлилось бы наше приключение максимум год, а потом… что за год может случиться! Ведь тайну нельзя так долго скрывать.

Может, я бы и продолжил этот разговор, не дающий мне ответов, но в тот момент пришёл Дима.

На следующий день Дима сказал, что ему придётся где-нибудь потусить до полуночи. Я спросил его, зачем.

– К маме приехал бывший любовник, – улыбнулся он, – Так неожиданно. И чего он сорвался с места?

– А как твоя мама?

– На телефоне висит часами.

– С ним?

– Тебе-то что? В отчимы мне собрался? – он расхохотался от души, – Опоздал. Скоро этот дядька будет моим отчимом. Вообще, он нервный тип, неуравновешенный страстный художник, – и он холодно продолжил, как бы мне назло, – Даже не представляю, что может произойти такого, чтобы они отменили свадьбу. 

Внутри меня всё дрожало. Я отказался пойти с Димой на дискотеку, придумав какую-то нелепую отмазку, и тут же в лихорадке помчался к Ирине. Стояла ночь.

Как дикие рыси в тесной клетке, внутри меня бились страх ненависть и стыд (он проснулся во мне помимо воли). Я жаждал отомстить, мои нервы были нитями молний. Но в этом разъярившемся звере, который я сам себе создал, проснулась трусость передо мной настоящим, жалким и скромным. Подумаешь, застану её любовника дома! – изворачивалась во мне мысль, – Он ничего не заподозрит. Что с меня взять? Я невзрачный. Я только приду, поздороваюсь и отправлюсь к себе, где замурую себя в комнате. Каждый шаг мне причинял неприятную острую боль, а под ногами летели ступеньки. Я вбежал на знакомый этаж.

Дверь была незаперта, я тихо проник в квартиру. Я вошёл в темную комнату Ирины и, увидев мятую постель, машинально отшатнулся. В голове сильно помутилось от темноты. Я не помню, сколько времени уже находился в квартире. Я ничего не помню. Только бешеную свою лихорадку, только дрожь, рассыпавшуюся по телу. Вены взбухли на висках, на руках, кровь превратилась в камень. В мыслях звучала только ненавистная нота. Она и сейчас звучала, но так необычно: злорадно, горько. Соль звенела громче, пронзая и прошивая моё тело. Жгучая боль раздавалась в моей голове и заставляла пульсировать мою обожжённую кровь. Злая сила устремилась в меня бушующим потоком и врезалась в сердце с мощью водоворота в водонапорной башне. А потом я стоял, как перегорелый провод. В моих оголённых чувствах замкнула монотонно звучащая соль. Когда пришёл я в себя, я по-прежнему ничего не помнил. Только одно: Ирина была мертва.


<<<Другие произведения автора
(3)
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024