Долго, бестолково и шумно спорили: куда поехать отдохнуть на пару недель, не выезжая за пределы Эстонии? Наконец, решили, что лучше Пярну места не сыскать. Но гостиницы не привлекали. Хотелось уединения, журчания речки, ягод, грибов, рыбалки и ужинов в беседке или на террасе. Надо определиться в частный сектор. 

Пошли рыскать по объявлениям. Валентин делал вид,  что интересует его только рыбалка. Но Ирина знала своего мужа, как свои пять пальцев. Чем тщательнее он готовил удочки, раскладывал по коробочкам поплавки, тем большей пьянкой оборачивалась его рыбалка. Валентин  умел работать, но отдыхать он умел ещё гораздо лучше и основательнее, чем работать.

 Долго звонили по объявлениям. Но, то дорого, то нет поблизости водоёма или условия уж слишком приближённые к спартанским.  Удобства во дворе, вода холодная из дождевой бочки.  А хотелось совместить комфорт и отрешённость от бренности бытия. Сложно, конечно, но возможно.

На какой-то двадцать пятый звонок отозвался не траченный временем голос пожилой женщины. Женщину звали Ани, по-русски она не говорила. Но молодые финны, которых она принимала у себя в отдельном комфортабельном флигеле летом уже несколько лет подряд, наносили большой урон её хозяйству, лишали сна и покоя на всё время своего гостевания. Они с мужем пожилые люди, а эти орут, ну, прям, хуже русских!

– Пардон! Вы так прекрасно владеете языком. Я очень надеюсь, что вы лояльные граждане… Сколько вас? Пять человек? Пожалуй, впервые, но мы с Рейном, Рейн - это мой муж, рискнём и примем русскую порядочную семью.

Цены у мадам были умеренные, и  порядочная русская семья : Ирина, дочь Катя, муж  Валентин, зять  Игорь и внук Максим, загрузились  с харчами и пожитками в « Фольксваген» и попёрли на Пярну.

 Русская порядочная семья пришлась крепко пожилой эстонской паре очень по нутру. За две недели подружились так, что расставались со слезой. Несмотря, что Валентин несколько раз падал с обрыва в реку прямо с удочкой, и его из речки приходилось вытягивать и почти волоком прибивать к берегу. Потом бережно, на вытянутых руках,  нести его во флигель. Переодевать в сухое и укладывать спать, предварительно укутав  в несколько одеял. К Ирининому счастью, хозяева этого не видели. Из их окон флигелёк не просматривался.

Старики ожили. Их одиночество скрасила большая семья. По утрам красивая молодая Катя жарила блины, на которые званы хозяева были всенепременно, потом рыбалка, за ней, если, конечно, обходилось без внезапных трагических катастроф, да и независимо от них, летний тихий вечер на террасе.

Жена Рейна и Ирина надевали лёгкие соломенные шляпки, Ани вдевала руки в ремни трофейного аккордеона, и начинались песни. Для начала песенка весёлого пивовара:« Ма олен ыллэ пруулия, хыйса, я, я хыйса!» А потом уже, как бог на душу положит. Пели эстонские песни,  Ирина исполняла русские  романсы.

Но  пили  в меру! Так как в отличие от Валентина, Рейн пьянел свирепо и молчаливо.  В отличие от жены,  у него была возможность овладеть русским языком отлично в сибирских лагерях. Он вспоминал всё, чем насолила ему советская власть с её холодными  бараками и не навязчиво, но весомо предупреждал, что на чердаке у него пулемёт, и в случае чего…

Гвоздём программы был вынос в беседку всего арсенала оружия Рейна и вежливое предложение пострелять. Стрелять никто не хотел. Рейн оскорблялся, церемонно раскланивался и уходил, гремя арсеналом по полу террасы.

Расставались уже родными людьми.  Зимой созванивались, скучали. Флигелёк ждал приличную русскую семью и привечал восемь лет подряд.

А в тёмную колкую зимнюю ночь умерла Ани. Умерла, как свечу погасили. Быстро и неожиданно. Рейн остался один.  Он звонил уже с апреля. Ждал. Звал. Разговора об оплате даже и не заводил. Никого не соблазнил дармовой отдых. Поехали потому, что не могли не поехать. Рейн в беде. И в его дом тянуло, как тянет на родину, когда там случилась беда.

Встретились, поплакали на груди друг у друга, а дальше всё вошло в свою колею. Рыбалка, грибы, ягоды. По утрам блины, по вечерам беседка.  Хозяин сдал. И если пару лет назад его можно было назвать хоть и с натяжкой, интересным мужчиной, с замашками « супер-стар», особенно в фокусе бряцания оружием, то теперь он был просто супер стар, в смысле очень старый.

 Но вечера на террасе никто не отменял.

С веранды лилась непревзойдённая колоратура: « И в пламени твоей безумной страсти я вся сгорю, сгорю, как мотылёк…». Ирка делала глаза простреленной на вылет лани. Рейн холодел и млел одновременно.

Его уже слегка  покачивало. Водка разливалась приятным теплом по телу, нежно лаская усталое сердце. Хотелось любить и дарить! Любить и дарить! Он разговаривал с любимой своей жиличкой, облокотившись на своё трофейное ружьё. Симпатия его хоть и была зрелой женщиной, но рождала в нём приятную молодую нежность. Он готов был протянуть ей на своей заскорузлой ладони весь мир. Но он был воспитанным человеком и знал меру в чувствах и в подарках.

  – Ира! Я дарю тебе талисман. Он охранит тебя от любых бед. Это патрон от « Вальтера». Надо просверлить в нём дырочку и повесить на цепочке на шею. И никогда… Слышишь? Никогда его не снимай!

Рейн слегка прослезился от своего великодушия. Ира со вздохом приняла дар и приготовилась бросить его в косметичку.

– Осторожно!- Взвыл Рейн.- Они иногда взрываются. Надо быть очень осторожной.

Ира похолодела.

Что-то давно нет мужа. Он отошёл к кустикам. Надо как-то впихнуть ему косметичку с патроном. Пусть пойдёт в поле и забросит её далеко - далеко- сколько хватит сил. И хрен с помадой за двадцать пять евро и с пудрой за пятьдесят - жизнь дороже.

 Мужа нашли в полночь. Его штаны были  в полной  боевой готовности для пописать и даже что посерьёзнее, но он не удержал равновесия, упал в кусты. И так и заснул, видимо от потрясения.

Молодёжь вела свои разборки на веранде. Ирина осталась одна. Наедине с неподъёмным супругом и опасным талисманом.

Когда всё стихло, проклиная горькую свою участь, вышла за калитку, ушла далеко от дома, только, чтобы не потеряться, и со всего замаху закинула косметичку куда-то далеко вон! Постояла, прислушалась. Нигде не рвануло, всё тихо. Ушла спать. Завтра в обратный путь.  Рано вставать.

 Уезжали как-то в суматохе, в раздрызганности какой-то и нервозности. Валентин сидел за рулём, как манекен, боясь шевелить больной головой. Но  вот уже и выехали, как там у них не знаю, но по нашему - за околицу, и тут в зеркале заднего вида Ирка увидела, что за машиной гонится старый больной Рейн. Машет руками, кричит. « Что-то случилось!»- рвануло в голове. Притормозили. Совершенно запыхавшийся, почти мёртвый, Рейн рывком открыл дверцу:

  – Ира! Ира! Ты потеряла свой ридикюль. А там талисман! Какое счастье, что я пошёл проверять лодку!  И дверь захлопнулась…

Все живы. Патрон стоит в секции. Семья живёт под гнётом опасности. Но никто не смеет его выбросить! Город боятся взорвать? Или на волю случая положились? Кто знает? Да и готовиться надо морально к тому, что к следующему лету  просверленный патрон должен  висеть на цепочке, обнимая Иркину шейку  и охраняя Иркину жизнь.