Четвертый день я поедаю себя. Четвертый, освященный моею нетерпеливостьюдень... И остановиться бы, но нет, я слишком увлечена новой игрой. Корпус мобильного словно обжигает руку… Это знак? Вроде голоса свыше — постой, задумайся, это путь в никуда, удали его номер и сотри из памяти те короткие минуты, что растопили твоё ледяное сердце.Да кроме него никто не помог вспомнить, что оно у меня вообще есть! — выступаю я адвокатом на суде собственной совести.

Ах, если бы я только не годилась ему в матери! Но это так, с натяжкой — вот если бы в те времена, когда мне было шестнадцать, и я была бы легко соблазняемой дурочкой, то сейчас у меня был бы двадцатилетний сын... Слишком много «бы», скажете вы, и будете правы, в шестнадцать я и приблизительно не представляла, что такое мужская страсть. Зато сейчас я узнала, как у мальчишки пахнет ложбинка между бедром и пахом… Запрет придает моей любви необычный вкус — вкус вины: терпкий, грешный, адский.

— Придешь в зал сегодня?

— Наверно.

Что значит «наверно»? Он не уверен? Не хочет видеть меня… Сейчас надо сделать это, сейчас, пока не поздно, сбросить звонок и забыть!

—Я заеду за тобой?

—Ммм... хорошо.

«Ммм…»— одна секунда, а мозг взорвался, в висках застучало, сердце охвачено ревностью, а язык не справляется со словами, которые необходимо сказать. Сказать, прямо сейчас!

— В девять, я будуровно в девять.

— Окей.

Четвертый день, проклятый четвертый день.

***

Раньше я маялась лишь от безделья, пока черти не понесли меня в фитнес-центр. Тренажеры, смазливые инструктора и зеленый чай в баре — хороший способ занять себя, плюс общество красивых и состоятельных дам, которым, как и мне нечего делать. Директриса центра, известная светская тусовщица, то и дело мелькавшая на глянцевых страницах и голубых экранах, была горда своим персоналом, и дамы были довольны — у каждой страстишка или необременяющий романчик с накачанным инструктором. Я не осуждала, но и не желала закрутить интрижку. Так продолжалось около года, пока я не увидела его.

— Упражнение «бабочка», повторишь десять раз, потом отдых, — посоветовал мой инструктор.

Я упором свела предплечья, выдохнула, вернулась в исходное, но так и осталась с разведенными локтями позабыв как дышать...

Юный бог — гармоничное тело, красивое лицо, милый румянец, и голос соблазнителя. Эта разница между мужским голосом и мальчишеской внешностью и привлекла мое внимание. Приходя к своей матери, он проводил пару часов на тренажерах, и я стала подгадывать время, чтобы полюбоваться им.

Уязвимость своего сердца я обнаружила, когда директриса познакомила меня со своим сыночком. Бедное сердечко задрожало, ладони вспотели, щеки моментально залило краской. Смотрю на него, а он тоже покраснел. Мальчик мой! Здороваться стали при встрече, разговаривать. Он перестал меня стесняться, улыбался по-свойски, даже подмигивал, когда я меняла беговую дорожку на степпер, мол, устала старушка, отдохни.

В общем, подружились мы, и, бог знает, сколько бы продолжалась маета моего сердца, если бы однажды мы не столкнулись на выходе. Красная спортивная куртка, голубые джинсы, жутко модная койотовая шапка — картинка! И я перья свои распушила — шиншилла, бриллианты, «Хонда» серебристая. Садись, мил дружок, я тебя покатаю...

Сел, отвезла к себе, уговорила фильм посмотреть новый, про Джеймса Бонда, уж очень ему ДэниэлКрейг нравился. Это потом я себя убеждала, что фильм он мог и в кинотеатре посмотреть, просто ему хотелось побыть со мной, а причина... была бы причина!

...И это случилось. На диванчике у домашнего кинотеатра. Джинсы на полу, трусы на аудиосистеме, сердце вдребезги. Заниматься с ним любовью, все равно, что лакомиться «монпасье»— леденцовые короткие минуты, и снова дразнящие ласки, и очередная мелкая конфетка. Я безумно хотела эту сладость, и он разбрасывал прозрачные горошины, в пакетике их много...

На следующий день я полетела в зал на крыльях, он стал необходим мне, как воздух, и для того, чтобы жить дальше, мне надо было увидеть его. Ах, Александр Сергеевич, как верно: «я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я»! Но первой я встретила его матушку, она приветливо со мной поздоровалась и поинтересовалась успехами. О, если бы она знала, если бы одним глазком посмотрела на «успехи» своего милого мальчика, на его спину в капельках пота на тренажере имени меня!

Герой мой пришел поздно, я успела выпить ведро чаю в баре, прежде чем обнаружила его разговаривающим с Жанной, по прозвищу Вантуз. Говорящее прозвище, ничего не скажешь, в зале ходили легенды о жертвах Вантуза, удаляющей денежный засор через известный мужской орган. Сухая, как жердь, Жанна кокетничала с моим малышом, а я, обжигая пальцы горячей кружкой, пыталась держать себя в руках.

— Привет.

— Привет. Когда домойпоедешь?

— Не знаю еще...

— Хочешь, подвезу тебя?

—Ммм... ладно.

Тело его, в солярии подпеченное, казалось смуглым по сравнению с моей молочной бледностью. Шоколад и сливки. В автомобиле было темно, лишь мерцали знаки на приборной панели, тихо звучала музыка, и свет от одинокого фонаря падал на лобовое стекло, даря мне чудесную картину — моя любовь, со спущенными брюками, в расстегнутой рубашке, и жутко модной койотовой шапке.

Часы без него стали для меня мучением. Я ревновала, не к кому-то лично — ко всем сразу, но особенно к его матери, потому что сама хотела быть ею, той легкомысленной шестнадцатилетней девчонкой, бесконечно беременной моим мальчиком. Боже мой, — думала я, — как я жила раньше? Как могла не чувствовать, что он рядом, как могла отдавать себя другим, и даже три раза думать, что влюблена! Черствая, аморальная дрянь, со слепыми глазами и каменным сердцем.

— Хочешь, пойдём куда-нибудь?

— Нет.

Он боится, что его увидят со мной? Разница очевидна, пусть и не все шестнадцать, но десять точно. Или он испугался того, что я буду платить за него в кино или баре?

— Поедем ко мне, а?

— Неудобно, вдруг придет кто-нибудь.

— Никто не придет, я живу одна, если ты еще не понял. Поедем?

—Ммм... поехали.

Он был другой, более уверенный в себе, что ли... Нагота наша не стесняла его, он заставлял меня взлетать на качелях страсти, и кричать, и ойкатьв нежныегубы, ласкающие моё тело.Я была счастлива, теперь у моих подушек его запах — лучший подарок умирающему от желания. Мне так хотелось удержать любимого в ворохе смятых простыней, в полоне моих рук, но…

— Мне пора.

— Я тебя отвезу.

— Сам доеду, на метро.

— Мне всё равно нужно к подруге, к тому же это по дороге.

— Прикольно.

Снег падал крупными хлопьями, мерно по стеклу поскрипывали «дворники», пела Твигс. Всю дорогу мы молчали… После того, как за ним захлопнулась дверь «Хонды», я долго сидела у подъезда, и не хотела уезжать. Сумасшедшие мысли роились в моей бедной головке: прорваться сквозь заслон консьержа и уснуть у его двери, съёжась на колючем ковролине.

***

Воспоминания вызывают дрожь и испарину. Нет, так нельзя. Надо остановиться, иначе я разорву свое сердце, сожру себя сомнениями, сойду с ума. Четвертый день. Четвертый день моей настоящей жизни. Скоро девять...