Сегодня у нее не получалось ничего. Подсечка, толчок, выпад – приземление на полусогнутые разъезжающиеся в разные стороны конечности. Подсечка, толчок, выпад…

Не аксель, а каракатица какая-то.

Елена Васильевна тоже была недовольна. Она не говорила ни слова, но Маша отлично видела ее губы, сжатые в одну жесткую линию.

Прокат, подсечка, толчок…

– Довольно! – нервы Елены Васильевны все же не выдержали. – Ступай домой. Не то это закончится плохо.

«Плохо» на языке Машиного тренера означало растяжение или перелом.

Иногда, находясь в особенно хорошем расположении духа, Елена Васильевна называла Машу журавликом. «Можешь летать, – говорила она. – Можешь». Сегодня этого ожидать не приходилось. Тренер молча дошла со своей ученицей до раздевалки и лишь в дверях выдавила из себя:

– Две недели до соревнований, а она… Влюбилась, что ли?

В раздевалке Маша сидела дольше обычного. Глотала слезы. Хорошо, что больше в раздевалке никого не было.

Улица встретила ее неласково, бросившись порывом ледяного ветра прямо в лицо. Маша сперва спрятала нос в шарф – болеть нельзя, совсем нельзя – но потом, словно вспомнив что-то, решительно и упрямо вздернула подбородок, глотая холодный декабрьский воздух. Да какая теперь разница…

Елена Васильевна была в чем-то права. Влюбилась Маша давно, еще в прошлом году, когда в их девятый «В» пришел Денис. Славный, умный, добрый Денис. Через неделю он сам поменялся с Лизкой местами, чтобы сесть за одну парту с Машей. Не побоялся насмешек. Над ним никто и не подумал бы смеяться – есть такие люди, которые сразу внушают к себе уважение. Иногда Маша даже завидовала ему.

Летом они ездили в лагерь вместе. Потом стали ходить на каток. Денис знал, что Маша занимается коньками профессионально, сам же боялся льда с детства, но все равно стоически делал вид, что ему это нравится.Смешной. Семьи их перезнакомились, сдружились. Словом, все как в сказке.

Если бы не одно «но». В понедельник Маша сама все испортила.

Она запретила ему ехать с ней на соревнования. У него были деньги, он уже собирался купить билет, даже договорился с их классной о недельном отсутствии. Но Маша твердо сказала – не надо.

Так ей было легче. Маша не любила выступать под пристальными взглядами родных и друзей. Ей хватало Елены Васильевны.

Она не помнила, с какого времени так повелось. Маша начала ездить только с одиннадцати лет (поздно пришла в спорт, поздно для фигуристки). Коллеги, такие же девчонки и мальчишки, влюбленные в лед, с удовольствием тащили за собой в поездки полные трибуны болельщиков с дурацкими плакатами, транспарантами и шарами. Но кататься, не ощущая над собою дамоклова меча родительского волнения, Маше казалось проще.

Она видела и сама, что мать с отцом неохотно меняют свои планы, отменяют дела. А уж отпроситься на неделю с работы или взять отпуск за свой счет – это и вовсе казалось чем-то вопиющим. Дима же, старший брат, сперва был полностью поглощен школой, стараясь получить медаль, потом – учебой в университете.

Маша привыкла быть одной. Сама за себя. Поэтому она отказала Денису, даже не успев подумать о его словах. По инерции.

А он обиделся. Судя по всему, крепко. По крайней мере, сегодня была пятница, а они не разговаривали с понедельника. Маша не могла припомнить, когда такое вообще случалось. Конечно, они ходили в одну школу, в один класс и продолжали сидеть за одной партой. И каким-то чудом им удавалось всю эту неделю не проронить друг с другом ни слова.

Славка Баженов заметил первым.

– Эй, твиксы, любовь прошла, завяли помидоры?

Денис не ответит на это ничего, только посмотрел на Славку выразительно, как один он умеет. И больше их не трогали.

И вот сегодня Маше начало казаться, что она поступила неправильно. Но он тоже хорош! Если бы ему действительно было это важно, мог бы, в конце концов, подойти и поговорить еще разок. Из них двоих он – парень, между прочим.

Темнело. В декабре сумерки – ранние гости. Словно по мановению волшебной палочки зажглись сразу все фонари. Снег под ними, уже успевший слежаться с последнего снегопада, отливал фиолетовым.

Обычно Маша шла быстро, ступая уверенно и упруго, с удовольствием ощущая привычную здоровую усталость, какая бывает после плодотворной тренировки.

Сегодня ноги казались ватными. Маша едва тащилась по знакомой улице, то и дело запинаясь о комки льда, отколотые ломом дворника и не сметенные в кювет.

Пакет с коньками казался сегодня особенно тяжелым. Маша не надела перчатки, и ручки пакета больно резали окоченевшие пальцы.

Она шла мимо сквера. И вдруг, повинуясь какой-то минутной эмоции, свернула на расчищенную аллею. По бокам ее были высокие сугробы. Маша остановилась и, размахнувшись что было силы, яростно зашвырнула пакет с коньками подальше в снег.

Вот тебе и полет журавлика. Скорее, бегемот плюхнулся в сугроб.

Маша заставила себя не смотреть в то место, куда приземлился пакет, круто развернулась и, сунув обе руки в карманы пуховика, быстро побежала к дому.

Поужинали они наскоро. Отец сразу же засел за компьютер, ему нужно было закончить чертеж. Димка, по обыкновению, удалился на диван с учебником. Мать отправилась к соседке, та просила ее помочь с покраской волос.Маша проводила мать взглядом, тяжело вздохнула и пошла на кухню мыть посуду.

На потолке танцевали причудливые тени. Ночник давал неяркие отблески на косяк бумажных журавликов, летящих под потолком. Их сделал ей Димка. Давно, уже несколько лет назад. Он здоровски умел делать оригами.

Маша лежала тихо-тихо, не шелохнувшись, и рассматривала бумажных птиц.

Кто-то заглядывал к ней совсем недавно. Наверное, мать. Маша не знала наверняка – она предпочла закрыть глаза и притвориться спящей.

Слева на тумбочке тихонько завибрировал телефон. Маша нехотя взяла его, ожидая очередной дурацкой смс-ки типа «Поздравляем! Ваш номер выбран для лотереи…»

«Прости меня, заяц, – писал Денис. – Я подумал, что был не прав. Ты сама должна решать, как лучше для тебя. Позвони мне завтра, ладно?».

Маша резко села в постели. Посидела минут пять. А потом стала решительно одеваться.

Домашние уже спали. Прокравшись на цыпочках мимо родительской комнаты, она не заметила даже голубого свечения компьютера. Часы на телефоне показывали «00.25»

Свет, правда, был в кухне, где, вероятно, до сих пор занимается Димка. Или уже уснул над своими книжками. Такое тоже вполне могло быть.

Маша, чувствуя себя вором, прокралась в прихожую, сняла с вешалки свой пуховик, потянулась за сапогами…

– Эй, – шепотом позвал ее брат. – Ты чего?

На фоне освещенного дверного проема Димка казался каким-то по-особенному родным и домашним.

Маша оставила сапоги и, чувствуя, как из души ее рвутся слезы, бросилась в его объятия.

Они сидели на кухне, прихлебывая крепкий чай. По части заваривания чая Димка тоже был мастер.

Маша, чувствуя себя глупо и одновременно не в силах сдержаться, шепотом рассказала ему о всех своих злоключениях. Начиная с ссоры с Денисом и заканчивая выброшенными коньками. Нет, еще раньше – с тех самых пор, когда она почувствовала свое одиночество рядом со всеми ними.

Димка молча подливал ей чай. И только когда она поднялась со стула, он спросил:

– Ты куда?

– Надо найти их! Если никто еще не забрал. Коньки денег стоят. Между прочим, немалых.

– Не надо никуда идти, – Димка пошарил рукой под столом и достал пакет. – Вот они, коньки.

– Мои? – не поверила Маша.

– Твои, чьи ж еще, – усмехнулся он, сонно потирая глаза.

– Откуда у тебя?..

– От верблюда, - подмигнул ей брат. – Ты выкинула, я подобрал.

– Ты что, за мной шел?

–Эээ, Машунь, я за тобой каждый вечер хожу. И, видно, суперагент из меня нормальный такой выйдет, коль ты до сих пор меня не замечала.

– Зачем? – все еще не могла понять она. – Ты…это…провожаешь, что ли?

– Встречаю. Затем, что мама попросила. А ты все думаешь, что никому не нужна. Дуреха.Да я и сам догадался бы. Зима, темнеет рано. А тебе идти полчаса. Мало ли… Дэн-то твой не сообразит никак.

Маша хотела было рассердиться. Но передумала. Только спросила:

– А почему тайком-то?

– Ну так… Ты ж у нас самостоятельная, еще скандал бы устроила.

Маша стояла, растерянно сжимая в руках пакет с коньками.

– Спасибо, – наконец шепотом сказала она.

– На здоровье, – ухмыльнулся Димка. – Спать иди, журавлик, завтра тренировку проспишь.