Ну да, била. «Била» даже слабо сказано. Лупила учеников указкой по голове, таскала за уши, толкала на пол на колени, бросала в лицо тряпку, перепачканную мелом, отрывала рукава от школьных пиджаков. Дразнили географичку Роботом. Была она среднего роста, плотной, с квадратной головой и прической ежиком – квадратным таким ежиком.

Разве география серьезный предмет? Но все боялись ее больше алгебры: Робот могла ударить даже отличницу. Наверное, директор знал об этом. Когда он просыпался в кочегарке с кочегарами в угаре и перегаре, может, он вспоминал, что с географией в школе дела обстоят не очень хорошо. Но фактически всем распоряжалась завуч Смерть, подружка Робота.

На географии было очень тихо. Было тихо даже в коридоре перед кабинетом географии – даже на большой перемене.

Учили, конечно. Географию трудно не знать, она ведь не сложная. Но всегда какие-то детали вылетали из перепуганного сознания. Отличница Сидорова хваталась рукой за глобус и начинала лепетать вместо ответа на вопрос:

– Я учила, Валентина Васильевна, я учила, я честно учила, я учила, учила…

И все были уверены, что учила. Сидорова вообще все учит. Только вот река эта… где она затерялась на глобусе? Куда вытекла? Двоечники залегали на задних партах без звука, без малейшего шороха.

Было все это мучительно. Если мне снится, что сегодня не будет географии, я просыпаюсь с ощущением счастья, хотя в моей жизни уже давным-давно нет никакой географии, кроме карты метрополитена.

А Серега был рыжим мальчишкой. Не таким, как на картинках рисуют: рыжий, веснушчатый, с носом-картошкой. Он был рыжим с очень бледной кожей, темными бровями и бесцветными губами. Он не был двоечником. И шутом бывал только иногда, по настроению. Но чаще – рисовал в тетради эмблему «мерседеса» и смотрел на нее в немом ожидании. Бог знает, чего ждал. По меньшей мере – материализации красивой машины и красивой жизни вместо скучных школьных уроков, убогого прозябания без родителей, ветхого бабушкиного дома и забот на ее огороде. Мы же все ждали чего-то такого…

Карибские острова. Там же, где и река Сидоровой, эти Карибские острова. В той же черной дыре, вместе с несуществующим «мерсом» и красивой жизнью. У Сидоровой округлились глаза: это могло быть с ней, но было с Серегой. Он потерял на карте чертовы Карибы и даже не пытался найти. И он не лепетал, что учил.

Всем стало страшно. Робот стукнула его кулаком по уху, и Серега въехал носом в политическую карту мира. Она еще раз приложила его к карте – хлынула кровь. Не знаю, испугалась ли географичка вида крови или того, что не сможет остановиться, но она выскочила из кабинета, а Серега остался стоять перед классом.

Никто даже не выругался – все были парализованы тем, что бессильны защитить его. Тогда еще никто не материл учителей, не показывал им неприличных жестов, не натравливал на них богатых родителей. Да у нас и не было богатых родителей.

Серега стоял у доски в напряженной тишине, а кровь продолжала течь по бледным губам, делая их непривычно яркими и живыми. Потом он еще раз поглядел на карту и вышел из класса.

Нет, ничего страшного не случилось. Робот вернулась, урок продолжился. На следующий день появился и Серега с запиской от бабушки, как было положено при пропуске занятий. «Отсутствовал по семейным обстоятельствам», – написала бабушка крупным почерком с сильным наклоном и поставила неловкую закорючку подписи.

Как только в нашей программе закончилась география, Робот, по закону подлости, ушла в отпуск по уходу за ребенком. Но вся школа знала, что малыша они с мужем взяли из детдома, потому что своих им Бог не дал почему-то…

Серега умер в двадцать четыре года от наркотиков. До этого всех успела помотать перестройка, и его все запомнили в каких-то хлопотах – то ли продавал что-то на рынке, то ли перевозил что-то пригородными электричками. Да ведь и у нас ничего не сбылось из того, что мы рисовали в школьных тетрадях.