Пузатая, слегка косолапая, в самые первые дни баба Нюша много ходила по коридору. Она человек общительный, поэтому другие старики вскоре запомнили ее живые глаза, розовые дряблые щеки с прожилками и аккуратный седой пучочек с пластмассовой заколкой. Но теперь бабы Нюши почти не видно. Тихо, как мышка, лежит она под казенным байковым одеялом, глаза полуслепы от слез, пучок растрепан — заколка пропала, а другой нет.

Ее жизнь в доме для престарелых обернулась адом. Соседка по палате дерется, отнимает еду, и пьяные няньки не лучше — воруют деньги, матерятся, называют Нюшу вонючей бабкой с тряпками. Проблемы с мочевым пузырем у нее давнишние, еще после той операции начались, но Нюша всегда была чистюлей: подкладывала белые пеленки, которые стирала по нескольку раз в день. С батареи в помывочной их сбрасывают, поэтому она и сушит свои тряпочки на кровати.

— Поскорее б умереть! — шепчет в мокрый кулак никем не любимая Нюша. Если бы не грешно было убивать себя, она давно взяла бы байковый пояс от халата да повесилась вон на том крючке.

Посетители у нее были лишь однажды — Светлана Марковна с Женечкой. В прежние времена Нюша часто гуляла с ними в Тушине. Запоминающаяся была троица: импозантная Светлана Марковна в шляпе, простоватая Нюша в козьем платке и вечный мальчик Женечка. Женечке под пятьдесят, но он без конца спрашивает: "Тут не страшно?". "Не страшно, не страшно",— с улыбкой обнимала его Нюша, снова чувствуя себя сильной и нужной.

Но вот теперь стало страшно, по-настоящему страшно. Женечка это сразу понял. Войдя в дом для престарелых, сын Светланы Марковны затосковал. Наверное, почувствовал, что ему самому придется заканчивать дни в подобном месте. Он спрятал лицо на материнской груди и выл, пока Светлана Марковна не пообещала ему сей же момент вернуться домой. Так и не удалось бабе Нюше пожаловаться приятельнице. А больше никто Нюшу и слушать не захочет.

Но ее услышали — в золотистой прозрачной сфере, полной бликов и лучиков. Внутри плавали два сияющих шара, большой и маленький, и все заливал яркий свет.

— Асгарэль, ты неопытен и поэтому нетерпелив. Пойми, такие истории не редкость,— сказал тот, который был больше и ярче, его окружали мощно струящиеся потоки света.

— Я просто хочу понять,— возразил маленький, похожий на солнечного зайчика. — Она была злой? Многих обижала?

— Я проверю,— перед старшим завис предмет, отдаленно напоминавший раскрытый стручок фасоли. На одной стороне этого несимметричного стручка была полоска из светлых фасолин, а на другой — всего лишь одна черная фасолина.— Я вспомнил ее. Она обижалась, как маленькая, если с ней не делились сладостями. Но в остальном была доброй. Хотя и огорчала меня своей непонятливостью — жила одним сердцем, не раскрывая глаз.

— Покажи мне ее историю,— попросил маленький.

— Что ж, покажу, — не сразу согласился старший. — Тебе надо на чем-то учиться,— и он, словно книгу с живыми картинками, начал листать человеческую жизнь перед Асгарэлем.

Детство. Пятилетняя Нюша в новом платье прячется среди множества ног под накрытым скатертью столом. Ее родители принимают гостей. В разгар застолья все с торжественными лицами поют, вкладывая душу в пение. Мужские голоса добавляют песне значительности, и двор тихо волнуется, слушая "Бродягу", несущегося из распахнутого окна. Нюше кажется, что всё это будет с ней вечно — песня, любящие ее взрослые, старшая сестра, друзья, двор.

Началась и закончилась война. Мамы с папой больше нет. Нюша — тонкая талия, пышная юбка — работает кондуктором в трамвае. Жизнь прекрасна! С веселыми звонками несется трамвай по тенистым московским бульварам, мимо домов, где в распахнутых окнах колышутся белые кружевные занавески. Вагоновожатый Сергей подарил Нюше букет. Счастье пахнет сиренью.

На этом месте старший заметил:

— Я сделал так, чтобы она потеряла паспорт перед самой свадьбой, но они все равно расписались.

Поворот ключа в замке. Беременной Нюше стало нехорошо на работе, она вернулась домой раньше времени. На диване лежит Сергей, его голова — на коленях у незнакомой женщины. Через два дня Нюша пойдет к врачу. "У вас большой срок, — скажет врач, — может быть, сохраните?". Нет, замотает она головой. Девочкам-близняшкам не суждено родиться на свет.

Похороны старшей сестры. Фотограф без конца снимает, в те времена покойников фотографировали. Нюша прижимает к себе осиротевшую племянницу. "Эх, Нюшка, хлебнешь ты с ней, непутевой!" — говорят злые бабы, но она только крепче обнимает испуганную Зину.

Еще одна картинка. Слегка расплылась фигура и уже обозначился будущий живот, но кудри пока черны и глаза счастливо блестят. Запыхавшаяся Нюша стоит на балконе. Она только что оттанцевала с Сергеем: вот ведь, довелось встретиться в гостях. Или хозяева их нарочно свели? Он выходит за ней на балкон, глаза — как у бездомной собаки: "Анюточка, а может, попробуем... вдвоем-то веселее". Ему негде жить после развода с той, что на Нюшином диване его ласкала, а у Нюши снова пустая комната — Зина недавно замуж вышла, да так удачно. 'Нет, Сергей Иваныч, забыты наши встречи и вечер голубой, — Нюша, отбив на балконе чечеточку, шутливо отмахивается от бывшего мужа. — Моя жизнь теперь и так веселая!'.

У нее новый ухажёр — Фролович, вдовец с двумя маленькими детьми. Он плюгав, лысоват, трусоват, но Нюшино сердце видит лишь несчастного мужчину с малютками на руках. Им нужна ее любовь. Скоро Нюша с Фроловичем съедутся, обменяв свои комнатки.

Просторная солнечная комната в коммуналке, перегороженная посередине. В одной половине живет Нюша, в другой — ставший взрослым пасынок Толя. "Теть Нюш, — кричит он, раскачивая кресло-качалку, из которой ему улыбается девушка. — С нами лучше, чем с чужими, ведь правда? Мы ухаживать за тобой будем". Нюша всегда дружно жила с чужими, числом в тридцать человек — система-то в коммуналке коридорная, но скоро их дом сломают. Некоторые соседи зовут Нюшу поехать с ними, а она отказывается. Ей с Толиком дадут отдельную квартиру в Тушине. И, когда Нюша умрет, ведь умрет же она когда-нибудь ("Ну что ты, теть Нюш, живи сколько хочешь!' — сразу расстраиваются Толик и его жена Леночка), всё пасынку останется.

— А здесь ты пытался вмешиваться? — спросил Асгарэль.

— Конечно. Она опять не хотела замечать.

Двухкомнатная квартирка в Тушине. Облысевший Толик пьет пиво перед телевизором. Леночка, в одной комбинации, лежит на кровати с розовокожей болонкой. Услышав, что в комнате Нюши открывается дверь, она крадется в коридор. "Ах ты старая лядь! — набрасывается там на Нюшу. — Опять по нашей новой дорожке ходишь, сколько раз я тебе говорила, чтобы по стенке шла!". Рыдая, Леночка возвращается в комнату: "Я больше так не могу. Пусть ее племянница забирает!". Как будто забыла, что Толик уже звонил Зине. У Зины муж большой начальник, и прекрасный дом, а в нем — интеллигентные гости, интересные разговоры. Попахивающая мочой старуха, со своими "значить" и "табареточкой", с этим несовместима.

— Асгарэль, перестань.

— А разве ты не плакал, глядя на ее жизнь?

— Мы не можем обо всех плакать. Я давал ей знаки, пытался направлять — этого достаточно. Пойми, редко кто рождается и умирает в клетке, почти у каждого есть выбор.

— А что, если я сейчас отправлюсь туда, в самое начало?

— Ты не в силах поменять то, что уже произошло, — старший плавно переместился к куполу золотистой сферы, показывая, что заканчивает разговор. — Ты слишком импульсивен из-за одного человека, а мы должны служить всем и во все времена. Увижу тебя позже! — его лучистая энергия прошла сквозь прозрачную стену и сразу удалилась, став крошечной светящейся точкой.

Но вопреки наставлениям Асгарэль все—таки отправился в прошлое. Ему нелегко было это сделать — сначала он заблудился в галактиках, потом его испугало солнце, каждую минуту всходившее и заходившее над Нюшиным городом (так быстро время летело назад). И тени уменьшались и исчезали, не успев как следует упасть на землю, и вода превращалась в лед, чтобы сразу растаять и миллионом капелек уйти в небо. Сколько жизней, едва распустившись, свернулось калачиком, исчезло в этой круговерти, под шум дождя и ветра, телефонные гудки, плач младенцев, одобрительный гул толпы и прекрасное женское пение. Но Асгарэль не отвлекался на них. Он искал Нюшу и, наконец, нашел. Майский день, сирень цветет, трамвай несется по московскому бульвару: "Граждане, платим за проезд!" Грустный от того, что ничего уже не изменить в этом состоявшемся времени, Асгарэль просто последовал за Нюшей. Его любовь и сочувствие будут с ней, пусть она и не узнает об этом.

Вот Нюша впервые поцеловалась со своим Сергеем, а вот, счастливая невеста, надела платье из пропахшего нафталином трофейного шифона. Вот она переживает измену мужа и глухо рыдает в подушку, придя от врача. Печальная Нюшина судьба продолжает сбываться — назавтра назначена операция... Асгарэль сидит у изголовья ее кровати. Если бы хоть что-то было в его власти. Но Нюша не чувствует его нежных прикосновений. Так и заснула она, всхлипывая.

— Асгарэль! Что ты там делаешь? Немедленно возвращайся!

И снова солнце падало, как мячик, чтобы тотчас подпрыгнуть над землей с противоположного края, и галактики кружились быстрее обычного. Все было то же самое, только в обратном порядке. На полпути силы оставили Асгарэля. Сгинул бы он, превратившись в остывший уголек, в припорошенного пеплом холодного карлика, но старший вовремя нашел его, вовлек в свой переливающийся круг и помчал на упругой волне света.

— Не делай больше таких глупостей, — сказал старший. — Ведь ничего не... — не договорил он. Все вроде бы было прежним, и звезды оставались на месте, но что-то изменилось. Мир словно свернулся в трубочку и развернулся заново, став чуть светлее.

Войдя в прозрачную сферу, старший первым делом раскрыл человеческую жизнь, из-за которой едва не пропал Асгарэль. Он ожидал увидеть дом для престарелых. Но там оказался дачный домик в цветах, на крыльце стояла здоровая и веселая баба Нюша. От нее пахло свежеиспеченными пирожками. Она только что позвала своих внуков, и загорелые мальчики — один чернявый, цыганистый, как Нюша, другой белобрысый — в одних трусиках, с радостными криками неслись к дому: "Ура! Пирожки с капустой!".

Потрясенный, старший пролистал историю дальше и не увидел там ни Толика, ни его жены с облезлой болонкой, ни даже плюгавого Фроловича. Они больше не участвовали в Нюшиной судьбе. Зато были две дочки, которых Нюша трудно и бедно растила одна. Как это стало возможным?

Вот оно, утро: будильник показывает десять, он уже давно настырно и бесполезно отзвонил свое, ведь Нюше надо было к восьми на операцию. Но она никуда не собирается, сидит на кровати, задумчиво перебирая бахрому покрывала. Ночью ей приснился ангелок — жалкий такой, некрасивенький, милый. Он плакал вместе с ней и просил не ходить в больницу.

— Асгарэль, это ведь я должен был учить тебя. Но вышло, что ты преподал мне урок.

— А знаешь,— сказал маленький,— она в самом деле сладкоежка. У нее под подушкой всегда спрятан кусок сахара.

Два шара — большой и маленький — плавают то рядышком, то порознь в золотистой прозрачной сфере, где все залито ярким-преярким светом, невыносимым для человеческого глаза. А людей здесь и не бывает, не положено им здесь бывать.