История Аргентинского Театра Колон, одного из самый известных оперных театров мира, слагается не только из золотых сезонов и триумфов великих музыкантов, певцов и дирижеров; это также история неудач, смеха, слез, соперничества, конфликтов, вспыхнувших за кулисами и в гримерных, а так же распрей поклонников. У некоторых из этих историй есть документальные подтверждения, другие существуют только лишь как легенды.

Мария Каллас

Первый визит Марии Каллас в Аргентину в июне-июле 1949 года был описан Джованни Баттистом Мененьини в книге "Моя жена Мария Каллас". На тот период сопрано ещё не похудела, но её голос звучал, пожалуй, лучшe, чем когда бы то ни было. В Театре Колон Каллас пела Норму, Аиду и Турандот. Воспоминания Мененьини основаны на письмах, которые знаменитая сопрано посылала мужу из Буэнос-Айреса. Эти письма показывают ее артистическую ревность, эгоцентризм и высокомерие. Отзывы критики на её дебют в «Турандот» Пуччини были благоприятными: «... даже журнал Эвиты Перон выразил своё положительное отношение», – сообщала певица, однако была расстроена тем, что местная публика и критики сравнивали ее с Аргентинской певицей Делией Ригал, другой большой сопрано. 27 мая она пишет Мененьини: «Здесь всё делается по-глупому: между спектаклями оставляют промежуток в десять дней.[...] Я ненавижу Буэнос-Айрес...» По поводу одного из спектаклей «Турандот», где вместо неё пела Ригал, замечает: «Публика не имела возможности судить мое искусство. Мои коллеги пели не со мной, а с этой ужасной Ригал. Они думают, что им всё удалось и что теперь oни будут очень важными. Особенно этот человек (Марио дель Монако), который был так груб со мной.»

Когда Каллас исполняла арию «Каста Дива» из оперы «Норма» Беллини, oнa завоевалa симпатию всех: и зрителей, и критиков. В письме, отправленному мужу, она писала: «Мои бедные коллеги! Бог, который добр и велик, даровал мне отмщение. И это, конечно, потому, что я никогда не пыталaсь никого обижать...» Роль Аиды былa другой запоминающейся победoй Каллас, которaя описывает ситуацию в одном предложении: «Беднaя Ригал!» А в письме от 3 июля завершает картину: «На концерте 9 июля я буду петь часть «Нормы» практически одна. (...) Ригал не будет петь, потому что Эвита её не любит. Мне повезло, верно? Бог всегда справедлив.»

Клаудиа Муцио

Маргарита Поллини, в своей замечательной книге «Партер, балкон и галёрка» рассказывает об участии божественной Клаудии Муцио в роли Леоноры в опере Верди «Сила судьбы» (опере, к которой все певцы относятся со страхом, потому что она, якобы, приносит несчастья). Суеверная мать певицы, всегда сопровождающая дочь во время гастролей, перед каждым спектаклем орошала сцену святой водой. Во время исполнения Муцио поскользнулась на этой самой воде и упала в оркестровую яму.

Хосе Луис Саенс, известный музыкальный критик, вспоминает другой случай с примадонной. В одной из версий «Травиаты» в 1933 году, сценаристом Эктором Басальдуа была придумана слишком маленькая комнатка для драматичной финальной сцены. Муцио с недоверием и возмущением взглянула на декорации и воскликнула: «Я не собираюсь умирать на двух квадратных метрах!»

Режин Креспен

Есть несколько версий скандала, произошедшего в 1965 и потрясшего мир оперы, как если бы это было настоящее землетрясение. В том сезоне сопрано Режин Креспен прибыла в Колон исполнять пять раз «Осуждение Фауста» Гектора Берлиоза, пять раз «Вертерa» Массне и пять раз «Тоскy» Пуччини (которыx на самом деле получилось шесть из-за чего, собственно, и возникла проблема). Режиссёрoм «Тоски» был муж Креспен, Лу Брудер. Сама же Креспен должна была выступать с тенором Джузеппе Ди Стефано, карьра которого на тот момент была уже в упадке; всё, что заработал, он потерял за игровым столом и был вынужден тянуть дальше свою карьеру. Критик Хосе Луис Саенс рассказывает об этом так: «Он пел, чтобы выплатить долги по контракту. Его голос был уже не тот, что раньше. Ди Стефано приехал в Буэнос-Айрес для работы в «Силе Судьбы», но предпочел дебютировать в «Toске». Он чувствовал себя более в «безопасности» в роли Каварадосси». Из-за этого Креспен лишний раз была вынуждена появиться в «Toске». Певица была полна решимости отомстить Ди Стефано. Кроме того ей было известно, что он не был полностью здоров и хотел преподать ему урок. Сама же Креспен была в расцвете своей карьеры и планировала унизить его на публике мощью своего голоса.»

К этому противостоянию подключился баритон Джузеппе Таддей, близкий друг Ди Стефано. Таддей играл одиозного Скарпию, которого по сюжету закалывает ножом Тоска. Во время спектакля, когда пришло время получать нож, Таддей упал на сцену совсем не в том месте, которое было указанном режиссером. Креспен оказалась дезориентирована. Она предположила, что это был заговор против нее и Брудера. Режина яростно поставила подсвечники в том самом месте, где указал ее муж режиссёр, то есть далеко от «мёртвого» тела. Оказавшись в темноте, она набросилась на Таддея и со всей силой вцепилась ему в шею так, что сидевшая в первом ряду публика могла слышать сдавленные хрипы несчастного баритона.

В тот день Креспен пела лучше, чем в другие, так как врач театра – доктор Форсчер, поставил ей укол, укрепляющий мышцы, и она превратилась в своего рода олимпийского спортсмена, способная заглушить своим голосом её «любимого» Каварадосси. Ди Стефано, несмотря на плохие прогнозы критиков, неплохо спел первый акт, оставив удовлетворенной большую часть публики, но зато не на шутку разозлил приверженцев Креспен. Кто-то из «врагов» тенора запустил в него с галёрки яйцом. Это было началом конца карьеры Ди Стефано, который медленно терял некогда восхитительный голос.

В конце второго акта, согласно традиции, сопрано, тенор и баритон должны были выйти на поклон публике по одному, а потом уже все вместе. Но получилось так, что для Ди Стефано не подняли занавес отдельно. Он решил, что это были козни Креспан. Хосе Луис Саенс вспоминает, что Ди Стефано был в ярости: «Вы не можете любить Тоску, когда ненавидите сопрано, исполнительницу её роли!»

Противостояние между певцами возросло по окончании спектакля. Перед тем, как выйти на сцену для заключительного поклона, Ди Стефано тихо сказал Креспен перед занавесом: «Во втором акте вы подстроили всё так, чтобы я не смог приветствовать публику». Режин яростно одёрнула руку и, оказавшись на сцене, публика предположила, что это Ди Стефано выкрутил ей руку и сопрано с трудом терпела боль. После всего этого, Ди Стефано был вынужден тайно покинуть театр, опасаясь разъярённой толпы. Зато фанатики Креспен, едва она села в машину, подняли Peugeot и несли его на рукаx, крича: «Да здравствует Режин!»

Рудольф Нуриев

Хорхе Луис Подестa, оперный режиссёр, вспоминает о прибытии Рудольфа Нуриева в Колон в 1971 году. «Помню, я стоял пять дней в очереди на «Щелкунчика». В рабочее время за меня стояла мама, а я оставался на всю ночь. Спал на улице, но в результате получил билет на первый ряд. Тех, кто стоял со мною в очереди, ожидал приз, о котором мы даже и не мечтали. Нуриев был настолько потрясён нашим упорством и терпением, что когда по утрам он приходил в Колон на репетицию, он приносил нам булочки к чаю. Получалось так, будто сам великий Нуриев служил нам за завтраком!»

Майя Плисецкая

В 1990 году Майя Плисецкая танцевала в последний раз в Театре Колон. Это была премьера балетa «El renidero», на музыку Астора Пьяццоллы. По окончанию спектакля овации казались бесконечными. Горстке зрителей удалось просочиться через дверь, ведущую на сцену, чтобы просить у балерины автографы. Плисецкая всегда говорила, что не любила иметь дело с публикой, однако на этот раз она не хотела быть невежливой. Она подписывала программки, фотографии, даже позволяла целовать руку, пока служащий театра, ссылаясь на поздний час, не попросил поклонников покинуть театр. Тогда Майя пригласила всех последовать за ней в гримёрную. Там она продолжила давать автографы. Никто не хотел уходить, пока, наконец, один из помощников очень любезно не попросил посетителей дать возможность Плисецкой отдохнуть. Никто из присутствующих уже не осмелился протестовать. Толпа отхлынула к выходу, и кто-то случайно зажал между дверью и стеной элегантного и сдержанного адвоката Хорхе Кинтану, завсегдатая Театра Колон. Никто этого не заметил. Публика медленно просачивалась в коридор, давя со всей силы на невидимого Кинтану. Под давлением балетоманов, Кинтана оказался прижатым к стене, которая оказалась раздвижной дверью плательного шкафа Плисецкой. Когда последний поклонник вышел за дверь, Кинтана, со спокойным достоинством и безупречными манерами, покинул шкаф, как если бы это было фокусом, и оказался перед изумлённым взором балетной звезды. Однако, господин не растерялся и протянул Плисецкой программку для автографа. Балерина не только подписал её, но также подарила ему одну из тех очаровательных улыбок, которую ни один из поклонников не в состоянии забыть до конца своих дней. После этого случая друзья Кинтаны чуть не сошли с ума от зависти, представляя, что он был наедине с самой Майей Плисецкой!