Я оставила Владимира Н. ровно две недели тому назад. Оставила спокойно, без истерик и сжигания мостов, где-то в глубине души сознавая, что однажды обязательно к нему вернусь. Моё с ним знакомство продолжалось несколько лет, правда, в течение этого периода мне ни разу не удалось избежать ощущения, что он, как каток, распластывает меня своим талантом. Это с одной стороны. А с другой – притягивает к себе, как острая корейская морковка, которую хочется продолжать жевать, не смотря на сильное жжение во рту. Высбодившееся после Владимира Н. место, по моему твёрдому убеждению, должен был занять не менее талантливый и оригинальный человек, у которого было бы чему поучиться. Невелика корысть, но для меня вещь весьма важная.
Недавно в нашем женском коллективе в очередной раз зашёл разговор о мужчинах. Все слушали Даниэлу, взахлёб рассказывающую о Генри М. Узнав, что он родился в 1891 году, (год рождения моего любимого композитора), и то, что в нём, по её словам, «всё эротично и поэтично», захотелось познакомиться с ним поближе. Как известно, близкое знакомство нередко заканчивается беременностью: для одних - желательной, а для других нет. Мой случай принадлежал к первому варианту. Действительно, очень скоро я почувствовала, как во мне зародилось что-то новое, ранее не экспериментируемое. Теперь, когда я иду по улице, бережно несу свой торчащий самаркандским арбузом мнимый живот, а в общественном транспорте с нетерпением жду, когда мне уступят место, чтобы сесть и начать писать. Писать нечто другое, непривычное мне, что-то наподобие этого:
I
До начала Третьего тура Международного конкурса пианистов во Франции оставалось ещё два дня. А точнее лишь два дня, если озвучить фразу, которая безостановочно пульсирует в моей голове. Теперь моё имя, выписанное большими красно-чёрными буквами на афишах столичной Консерватории, красуется среди имён других десяти финалистов. Но, однако, вместо предполагаемых восторга и радости я испытываю колоссальное напряжение и страх. Умираю от волнения за предстоящий финал и чувствую, что внутри, где-то в районе солнечного сплетения, поселился огромный червь, который сосёт из меня последние силы.
Только что по телефону позвонил мой братец, чтобы поздравить с выходом в финал. Я-то знаю, что ему никогда не нравилось то, чем я занимаюсь, но он меня всё равно любит:
- Привет, Джули! Какая же ты молодчина! Удача тебе явно улыбнулась, да ещё и во весь рот!
Для него это называется «удача»! Tonto! Забыл уже, как я по четырнадцать часов сидела за инструментом, пока он с друзьями пил пиво в El Capricho?! Но всё-равно, теперь, когда до победы, возможно, остался один шаг, от души благодарна ему за поддержку.
Устроители Конкурса вывезли нас подальше от суетливого и шумного Прижа, чтобы мы могли продолжать спокойно заниматься. Вот уже неделю первая «пятёрка» живёт на Villa Borghese, в маленьком уютном особнячке мадам Шарлотт, где имеются два пианино Stainway, раскошный палисадник и уютные спальные комнаты. Правда, старушке не особенно нравится решение отдохнуть общим кругом сегодня вечером. Пустые разговоры, говорит она, помешают внутренней концентрации перед финалом. По её мнению надо репетировать «денно и нощно». Но мы настаиваем на своём и каждый принимает посильное участие в организации ужина.
Я отправляюсь на ближайший рынок. Над центральной площадью однозвучно звонит колокол местной церквушки, а народ тащит огромные бумажные сумки с продуктами, обняв их, как любимых родственников, приехавших из столицы с подарками. Иду среди рядов аккуратных лавочек с аппетитным зелёно-красно-жёлтым многообразием фруктов и овощей, и продолжаю думать о предстоящем финале. Всегда, когда нахожусь в сильном волнении и напряжении, ищу сексуальной разрядки. Немедленно вспоминаю о том, что напрасно не приняла предложение Томаса сопроводить меня в Париж. Сейчас бы мы уже сняли комнату в отеле и отдались бы сексу без тормозов и предрассудков. А ещё почти жалею о том, что позавчера отказала члену жюри Шарлю Бланшардту. Он, конечно, старый перечник и невыносимый слюнтяй, но сейчас мне всё равно с кем быть. Шарль смотрел на меня с надеждой, прищурив бесцветные глаза и теребя бордовую, в горошек «бабочку» на шее. Бедняге так хотелось провести со мною ночь, что даже пару раз откровенно намекнул, что постарается помочь в финале.
В воздухе приятно пахнет малиной и мятой. На одном из прилавков в глаза бросаются только что сорванные с грядки большие, блестящие огурцы. Они даже ещё тёплые на ощупь. Ужасно захотелось схватить один такой, убежать и мастурбировать в ближайшем общественном туалете.
II
Мы сидим за круглым старинным столом, покрытым белой скатертью с вышитой по краям лавандой. Пока ещё просто коллеги, а через два дня соперники: Пьер, Стелла, Александр, Стив и я. Рядом со Стивом – его подружка Эльза. Из купленных мною на рынке овощей Шарлотт приготовила салат «Вальдорфф». Выложила его горкой в прозрачный салатник и водрузила веточку петрушки, как символ вкусной и здоровой пищи. На плетёной из соломки плоской тарелке лежат ржаные пончики, а рядом блюдце с кремом из протёртого со сливочным маслом и ciboulette домашнего творога. И, конечно же, croissants, про которые милейшая Шарлотт не забывает ни утром, ни вечером. Хотелось есть, а больше того пить. Поэтому я никак не могла дождаться, когда же, наконец, разольют принесённый Пьером Сroset Hermitage. С жадностью сделав первый глоток, мне хочется ещё и ещё. Приятный вкус чёрной смородины поднял настроение, и я почувствовала себя спокойнее и веселее. Колыхая тюль, в приоткрытую на терассу дверь проникал лёгкий вечерний ветерок. Я скинула туфли, удобнее расположилась на стуле и принялась рассматривать сидящего слева от меня Стива. Его профиль мне запомнился ещё с прошлогоднего конкурса в Варшаве. Тогда он исполнял Вторую Сонату Шопена. Играл так, как чувствовала её я: та же расстановка педали и акцентов, то же fraseo и то же legato. Сейчас он сидел совсем рядом и я могла видеть его руки. Широкая, крепкая кисть, аккуратные пальцы. Как бы мне хотелось, чтобы эти руки в эту же минуту страстно обняли меня! А ещё поразил его замечательный загар. Где это ему удалось найти столько солнца в Лондоне?!
Общей беседы почему-то не получалось и все слушали Эльзу, без умолку говорившую о Стиве:
- Я с ним всегда - на всех конкурсах и во всех гастрольных поездках. Всё за него делаю, лишь бы он не отвлекался от музыки. Он – редкий талант, а таланту всегда нужна помощь и поддержка!
Она упёрлась подбородком в его плечо и нежно покусывала мочку уха.
Эльза была олицетворением женщины-локомотива, женщины-торпеды. Такие, как она, однажды посвящают себя другому человеку, начисто позабыв о себе, и надеются, что своим самоотречением и служением когда-нибудь добьются любви. Ей не дано было понять, что художник может с благодарностью и даже с восхищением принимать работу секретаря, но по-настоящему будет любить только Музу – изящную, неназойливую, блестящую и красивую. Стив был одним из тех, кому нравилось, чтоб им восторгались, но, похоже, никогда не откладывал яйца в одно и то же гнездо.
Монолог толстушки Эльзы затянулся, и ребята, сославшись на усталость, разошлись по своим комнатам. Когда за ними закрылась дверь, подружка Стива с гордостью продолжала, обратившись ко мне:
- А недавно я даже пьеску одну выучила, чтобы играть ему на ночь!
Вышла из-за стола и села к роялю... Пока она короткими, неумелыми пальчиками ковырялась в клавишах, вымучивая «К Элизе», моя рука уже была запущена под стол и нежно поглаживала тёплый и упругий бугорок Стива.
Ночью воздух посвежел, а небо было спокойным и звёздным. Я стояла на террасе, прислонившись к стене, и дымила последней оставшейся у меня сигаретой, стараясь аккуратно стряхивать пепел за балконную решётку, чтобы по утру хозяйка не обнаружила следов курения. Вдруг позади тонко скрипнула дверь. Я обернулась и в плотной темноте с трудом разглядела приближающегося из глубины зала Стива...
III
Мы лежали на полу между столом и роялем. Стив ритмично входил в меня, а я с каждым толчком чувствовала, как в плечо больно впивается педаль инструмента. Вдруг подумала, что Жорж Санд могла испытывать то же неудобство, когда находилась наедине с Шопеном. В тот момент, когда я была сверху Стива и расскачивалась из стороны в сторону, как тополь под порывами ветра, в комнату с криком влетела Эльза:
- Что ты делаешь, hija de puta!? Ему нельзя заниматься сексом перед ответственным выступлением! Разве ты забыла, как французы проиграли последний чемпионат по футболу, из-за того, что тренер разрешил им трахаться перед финалом!
Я таких подробностей не знала, так как футбол меня интересовал только когда играл мой любимый клуб Barcelona.
- Успокойся, Эльза. Иди к нам, тебе понравится.
Она и вправду согласилась. Пробралась между стульями и, пыхтя, начала стягивать с себя джинсовую юбку и трусы... Её concha была такая же рыхлая и бесформенная, как и она сама.
IV
Заключительный Тур начинался в понедельник, в 17 часов вечера. Финалисты исполняли выбранные по желанию «Гольдберг-Вариации» Баха, либо «Вариации Диабелли» Бетховена.
Стив играл четвёртым по счёту. В «XIII Вариации» Баха запутался в двойных терциях и секстах, встал и ушёл, не поклонившись.
Я выходила на сцену последней, чётко понимая, что теперь у меня нет соперников. Страх мой прошёл. Я была уверена в себе и своих пальцах. Казалось, что какая-то волшебная сила заставляла летать мои руки над клавиатурой. Никогда у меня не звучало так, как в этот вечер. Звук получался полным и насыщенным, а в нём – весь спектр дождя: от крупных первых капель до мельчайших брызг, разлетающихся в разные стороны. В «XXXI Вариации», которую Бетховен написал в стиле Шопена, я на мгновение вспомнила Жорж Санд. Потом себя, лежащую на полу, с согнутыми в коленях ногами. А между ними Стива, с упавшей на глаза густой прядью каштановых волос. |