Всё хорошее когда-то кончается. В этот раз заканчивалось моё пребывание в тайге. К вечеру я должен был добраться до делянки, на которой работала бригада лесозаготовителей, а оттуда на лесовозе, идущем на нижний склад, попасть в посёлок Назарово, стоящий на берегу Лены.

Уходить от зимовья, в котором провёл двадцать дней, не хотелось. Мог бы ещё продолжать ловить хариусов на мух или налимов - на кусочки беличьего мяса, искать по мелколесью рябчиков и поджидать на вечерней зорьке уток, возвращающихся на озеро. Но кончался отпуск, и надо было возвращаться…

С погодой мне повезло – вторая половина августа выдалась тёплой, дождички перепадали нечасто. В зимовье по вечерам было о чём поговорить с приютившими меня сотрудниками лесоустроительной экспедиции. Утром они вдвоём уходили по намеченным маршрутам, определять спелость леса, а я с ружьём и фотоаппаратом отправлялся в свободный поиск, осваивая таёжную науку и подыскивая объекты для съёмки. Запасы плёнки уже подходили к концу, но я был доволен тем, что удалось заснять белок в полёте, огромного филина, который, повернул голову на пол-оборота, спокойно наблюдая за тем, как я перемещаюсь, выбирая точку съёмки, желтоглазого ястреба-тетеревятника и великолепных хариусов, радужных - только что пойманных, и золотистых – обработанных дымом в импровизированной коптильне.

Выйдя в полдень, я к вечеру должен был добраться до лесосеки. Маршрут изучил тщательно, запомнил ориентиры и смело двинул вперёд… В рюкзаке: спальник, одежда, запас продуктов на пару дней и увесистый свёрток копчёных хариусов. На плече – тулка, на груди – «Зенит». Раза три сверялся по компасу, умудрился не заблудиться и точно вышел на делянку. Балок (такое жилое помещение, напоминающее цистерну на полозьях), два трелёвочных трактора, бульдозер. Приготовленные для вывозки хлысты, кучи обрубленных веток, многочисленные кострища. И - никого… Засомневался, та ли это делянка, но, поскольку, спросить было не у кого, стал готовиться к ночёвке. Пока не стемнело в «спальной» части балка на ворохе сене разложил спальник. На костерке разогрел банку тушёнки, заварил чай в кружке и, посидев с полчаса у костра, полюбовавшись полной Луной, улёгся спать, положив рядом, на всякий случай, заряженное ружьё и здоровенный охотничий нож - штык от немецкой винтовки… Сон свалил меня, практически, мгновенно.

Проснулся я от негромкого разговора. Трое мужиков, сидевшие у костра, как ни в чём не бывало, поздоровались со мной, не расспрашивая ни о чём. Не принято в тайге приставать к людям… Рассказав о том, откуда я пришёл и куда направляюсь, я убедился, что вышел правильно. Выяснилось, что завтра утром придут лесовозы и меня довезут до нижнего склада в Назарово, где я смогу сесть на теплоход, курсирующий по Лене. Повторно укладываясь спать, я зачехлил ружьё и сунул нож в рюкзак, представив, как глупо выглядел вооружённый до зубов путешественник, спящий беспробудным сном в чужом жилище…

Лесовозы должны были прибыть часам к десяти. Умывшись в ручье и наскоро перекусив, прошёлся по ближнему осинничку, добыл одного рябчика, и, услышав рёв моторов, вернулся назад. Час спустя меня трясло, швыряло и мотало в кабине МАЗа, пробирающегося по лесовозной дороге. К концу пути я по достоинству оценил, насколько нелёгок труд лесоруба, поймал себя на мысли, что всё замечательные впечатления и ощущения от отпуска растрясены на ухабах этой, так называемой, дороги…

Теплоход «Заря» вниз по Лене в этот день уже прошёл, следующий будет только утром… На всякий случай лесоустроители снабдили меня листочком с адресом человека, у которого я мог переночевать, но до него я не добрался. Эта женщина в окне… Она сидела у раскрытого окна и смотрела в мою сторону. Окна избушек, срубленных добротно и, судя по всему, достаточно давно, были снабжены резными наличниками и ставнями, выкрашенными в голубой цвет. То, что они все голубые, я заметил сразу же, как выбрался из кабины лесовоза. Скорее всего, в посёлок завезли всего одну бочку краски, но наличники и ставни на тех домах, мимо которых я прошёл, были разными – каждый хозяин постарался, чтобы у его дома было своё «лицо»!

Эту женщину в окне, сидящую в точном соответствии с песней Булата Окуджавы, в платье розового цвета, я увидел издалека и решил уточнить, куда мне идти, так как больше спросить было не у кого. Выяснилось, что тот, кого я искал, появится в посёлке завтра к вечеру, и мне было предложено оставаться. Татьяна (так звали хозяйку), пригласила меня в дом, извинившись, что живёт она тесновато – всего одна комната с кухонькой и небольшим коридорчиком… Какие извинения! Топчан в коридорчике показался мне царским ложем по сравнению со вчерашним помостом, слегка притрушённом сеном. Я уже представил себе, как заберусь в свой спальник и высплюсь, наконец… Но не тут-то было! Татьяна предложила пообедать, чем Бог послал, и стала суетливо накрывать на стол. Бог послал, как выяснилось, не так уж много. Хлеб, сало, отварная картошка, банка варенья из голубики – вот, пожалуй, и всё… Я рванулся было сбегать в магазин, но Татьяна и слышать об этом не хотела, тем более, как выяснилось впоследствии, кроме, спирта, хлеба и спичек там ничего и не найдёшь. Всё, что было у меня, я выложил на стол. Оказалось не густо: початая пачка чая и горстка сахара-рафинада. Копчёные хариусы вызвали бурный восторг, а предложенный мною рябчик был отложен на потом…

Обедать сели втроём: я, Татьяна и её дочь, молчаливая девочка лет пятнадцати, которая, покушав, достаточно быстро отошла от стола и занялась своими делами… Пара гранёных стаканов, как оказалось, предназначалась, отнюдь, не для чая с вареньем – в честь неожиданного гостя из эмалированной кастрюли внушительных размеров в стаканы полилась бражка. Надо признаться, что мне, тридцатилетнему, бражку пришлось пить впервые. С опаской сделав глоток и поставив на стол стакан с буроватой сладковатой густой жидкостью, я приступил к трапезе…

Разговорились. Я был немногословен. Офицер. Отпуск решил провести в тайге, о которой много читал, но мало что знал, поскольку всю свою жизнь провёл в большом городе. Дома меня ждут жена и маленькая дочь. Вот, собственно и всё… Татьяне было, что рассказать и, судя по всему, она решила воспользоваться возможностью выговориться… С тех пор прошло сорок лет, и я помню далеко не всё из того, что она рассказывала, но история её оказалась довольно грустной. После окончания Великой отечественной войны она с семьёй была вывезена в Сибирь. Горькие воспоминания о доме, оставленном в Молдавии, о родителях, которые никак не могли привыкнуть к сибирским морозам и быстро ушли из жизни. Что-то она рассказывала о своём муже, работавшем шофёром здесь же, в посёлке, уехавшем на заработки в Якутию и пропавшем там лет десять назад… Бражка щедро подливалась в стаканы и постепенно делала своё дело… Я давно уже утолил чувство голода, вяло ковырял вилкой в тарелке и слушал, слушал…

Татьяна, включив простенький проигрыватель, ставила одну пластинку за другой. Пластинок было много – целая коробка, и раз за разом звучали молдавские песни. Иногда Татьяна подпевала, иногда, не дослушав, меняла пластинку… Через некоторое время мне стало казаться, что звучит одна и та же песня. По крайней мере, почти в каждой песне звучало какое-то слово, которое Татьяна выпевала то с трепетом, то с тоской… Было в этих песнях такое слово, точно – было, но припомнить его потом я так и не смог, как ни старался… Обед плавно перешёл в ужин, откуда-то появилась вторая коробка пластинок и, похоже, - другая кастрюля с бражкой… До топчана с разложенным спальником я добрался самостоятельно. Улёгся и провалился в сон.

Пробуждение было тяжёлым. Тяжелее всего было моей голове… Умывшись и попив чайку я распрощался с Татьяной. От денег, предложенных за постой, она категорически отказалась, даже обиделась. Да я и был готов к этому – не принято там, в тайге брать деньги, за то, что приютили на ночлег, за то, что подбросили на попутке. Уклад жизни таков: сегодня ты помог, завтра - тебе помогут. А новый человек, приезжий – просто интересен, от него можно узнать, как там люди живут на «материке». Для таёжников всё, что западнее Урала – «материк». Что уж такого нового узнала Татьяна от меня, не знаю… Мне кажется, что я и не рассказал ничего - просто молчал под молдавские песни…

Направившись к пристани, я какое-то время шёл по знакомой теперь мне улице, мимо домов с голубыми ставнями, мимо собак, дремлющих в тени у ворот и просто под заборами. Удаляясь от дома, в котором оказался волею случая, я обернулся лишь однажды и в последний раз увидел Татьяну – женщину в окне, в платье розового цвета, глядящую на дорогу и думающую о чём-то, о своём…