Не успеешь отвернуться, как у тебя обязательно что-нибудь умыкнут. Отвернулась, например, вчера и сразу велик увели. И не помогли ни замочек, ни дяденька, приставленный за ним следить, пока курит. А может, этот дяденька на нем и уехал?

И стояла я у магазина с двумя пакетами продуктов, и думала, как хорошо тому человеку сейчас мчаться на моем велосипеде навтречу солнцу, или ветру, или еще чему-нибудь. Потащилась пешком. А путь неблизкий. Надо пройти три квартала по асфальту, потом по бездорожью через пустырь, после дворами плутать. На велике пусть и не всегда верхом, но хоть он пакеты на себе везет, а ты его толкай и все.

Встретилась по пути голодная собака. Увязалась. Клянчила пожрать. Ну, как не угостить псину? Отломала горбушку от буханки белого. Я горбушку сама люблю, поэтому вместе с собакой пообедали. Она неохотно, не мясо же. Но съела, из вежливости, наверное. И смотрит опять.

- Чего, - говорю, - не наелась?

Она башкой мотнула. Ладно. Так и быть, кусок колбасы дала. Собака его проглотила, даже не пожевала.

- Ну, мать, - опять же говорю ей, - так дело не пойдет. Надо пережевывать двести раз, как китайцы рис. Слыхала?

Смотрит на меня эта Жучка и не понимает, о чем я. А я опять кусок колбасы уже сама отгрызла и стала жевать. Двести раз не получилось, получилось только двадцать семь, на двадцать восьмом у меня челюсти судорогой свело. Китайцы все же выносливее.

Жучка смотрела с надеждой. Ну, что я, фашист, что ли? Конечно, опять ей колбасы откусила, а она ее опять целиком проглотила.

- Пойду я, Жучка, - говорю я Жучке и пошла.

А Жучка за мной. Так до дома меня и проводила. Пока я с ней обедала, забыла как-то про велосипед. А к подъезду подошла и опять вспомнила. Обрадовалась даже, что угнали - не надо его на третий этаж тягать. Взбежала, можно сказать, налегке. Стою, дверь открываю. Глядь, и Жучка тут.

- Иди домой, я тебя к себе взять не могу.

Нет, стоит, смотрит грустно. Вздохнула я, дверь открыла и рукой пригласительный жест сделала. Жучка помялась, но в квартиру вошла и сразу на коврик возле порога легла. Как будто всю жизнь здесь прожила.

- Так дело не пойдет, - опять я Жучке говорю, - тебя помыть надо, ты же блохастая, наверное. Пойдем в ванную, сейчас тебя дизинфицировать буду.

Стала ее мыть, она оказалась не Жучкой, а Жучком. Ну, Жучок, так Жучок. Помылись. Жучок стал из серо-буро-малинового белым с черными и рыжими пятнами. Распушился. Колтуны ему пообрезала, расчесала. Он все это мужественно терпел.

- Теперь покормлю тебя по-настоящему.

Налила ему супа, накрошила хлеба, поставила перед ним. Он смотрит, не ест.

- Ешь, - скомандовала.

Начал есть. Ученый, значит, немного. Поел и на коврик к порогу пошел. Лег и задрых.

Что же, пусть поживет, если приживется, не убежит, значит, к дому.

Вечером муж пришел с работы, чуть через Жучка не упал.

- Что это за сюрприз тут валяется? - удивился муж.

Жучок вскочил и хвостом завилял.

- Вот, вместо велика теперь будет.

- Почему вместо велика?

- Потому что велик украли, а Жучок меня из депрессии по этому поводу вывел. Теперь жить у нас будет.

- Звери должны жить в лесу, - сказал муж.

- Здрасьте, - говорю, - какой же он зверь? Это собака - друг человека, между прочим.

- Управдом - друг человека, - уверил меня муж, потом помолчал, на Жучка посмотрел и сказал, - ладно, пусть живет. Тем более, он меня больше любит, чем тебя. Видела, как обрадовался, как хвостом крутил?

Я спорить не стала, пусть что хочет говорит, лишь бы Жучок остался.

Весь вечер я с Жучком разговаривала, рассказывала историю нашей семьи. Он внимательно слушал и там, где надо улыбался и подлаивал. Муж от телевизора иногда отвлекался, поправлял меня и Жучку говорил, что все бабы дуры.

Сегодня второй день будет, как у нас собака есть. Я теперь боюсь его потерять, потому что с ним интересно и не скучно. А велик? Что велик? Это же вещь. С ним ни поговорить, ни посмеяться, ни поплакать.