БА-АРЕЦ

Эрец-Исраэль, Земля Обетованная, Страна – все это имеют в виду евреи, когда произносят Ба-арец. И переводится просто, хоть и не без откровенной гордости – земля, страна, а точнее  –  в Стране.

В самой широкой своей части Она имеет километров 125, в длину же простирается на целых полтыщи. По площади – вдвое меньше, скажем, Латвии, а населяют ее 6,5 миллионов постоянных жителей, исключительное большинство которых – граждане Страны. В отличие… ну, вы меня понимаете.  Полтора миллиона этих самых граждан, в число которых и мы имеем честь и удовольствие входить, – прибывшие в Эрец-Исраэль в последнее десятилетие.

Иными «тактико-техническими» сведениями об Израиле не буду Вам голову морочить. Имеющий интерес может почерпнуть их из обширной разноплановой литературы, пылящейся в любой, хоть чуть уважающей себя библиотеке (у вас, у вас там!), а уж в библиотеке ближайшей еврейской общины (доступ свободен и не евреям!) – наверняка. А в Ин-тер-не-те-е-е...

 Чуть-чуть из того, что и как мне здесь видится.

Израиль – единственное на земле место, единственное государство, где во всех их бедах, наконец-таки, виноваты действительно евреи. Но евреи так привыкли за тысячелетия к тому, что всюду на них сваливали не их вины, что придумали себе арабов. Чтобы было на ком поближе вымещать все свои обиды. И чтобы было кому обижаться на них, евреев, – это-то еще привычнее.

Между прочим (вдруг, кто из вас не знает), когда стала реально оформляться идея создания самостоятельного Еврейского государства, рассматривались три возможных для этого места: Палестина, Уганда и Крым. Еврейское лобби настояло на том, на чем настояло. Бог с ней, с Угандой. А вот, если бы это был Крым? Как думаете, кому  с е г о д н я  там было бы лучше-хуже? А-а-а!..

Еще одно имя этой страны – Эрец халав у дваш – Земля, /текущая/ молоком и медом. И это – не только поэтический образ, аллегория. Так оно и есть! Молока столько, что оно дотекло уже до Москвы – Андрей Макаревич, как вы знаете из экстренных сообщений ОРТ-интернэйшнл, питается теперь, то бишь  с м а к у е т  исключительно «тнуву-с-домиком». А это – израильский молокопродукт под названием котэдж (ударение на «о»), типа творожистой массы, порядка трех десятков видов и наименований. И это – только это. А еще… 

Что же до дваш-а-мёда, то здесь, скажем, нет несладких плодов. За очень малым исключением, – лимоны, киви… и… всё.  Элла с Ксенькой недавно взмолились, – принеси им кисленьких яблок и кисло-сладкого винограда. Я трижды обошел наш огромный шук – базар, рынок то бишь. Перепробовал всего-всего в общей сложности до тошноты. И не нашел.

У них (нас!) здесь самое ласковое, самое приятное обращение: «Мотэк шели!», «Мэтука шели!» В первых кавычка ударение на «о» и «и», а во вторых – на «а» и «и». А переводится: «Сладкий мой!», «Сладкая моя!».  Красиво? – Пользуйтесь!

АРАБЫ

На иврите – арави (ударение на «и»). Это такие люди. Какая-то часть из них – с песьими  головами. Когда я обмысливал эту главку пару месяцев назад, то в этом месте имел в виду сказать: «Это все-таки люди. И только некоторые из них – с песьими головами». Но… после 11 сентября и последовавших за ним событий… Сейчас и все миллионы «чистокровных» янки лихорадочно подсчитывают, с какими головами арабов больше.

«Хороший араб – мертвый араб» – это израильтянское заимствование из истории освоения бородатыми пионерами Северной Америки. Так они тогда – об индейцах. Помните? Сегодня к американцам (янки) их же собственная формула вернулась в «чистом» израильском варианте. Тут же надо сказать, что арабы в свою очередь так же думают (и не устают поступать по думкам своим) о евреях. И об американцах, и о европейцах, и о китайцах, и о христианах, и о…

А между тем, евреи и арабы (в том числе и палестинцы) – отнюдь не расовые антагонисты. И те, и другие – семиты. И Праотец один у них – Авраам. К их отношениям уместен перифраз из Великого: «Старинный спор семитов меж собою».

 Евреи – те из них, кто более-менее владеет русским  – называют арабов-палестинцев уменьшительно-уничижительно-ласкательно  арабцы. И настолько сроднились с ними во взаимной горячей ненависти, что не хотят отдать американцам расправу над своими арабцами даже теперь, когда ситуация такому расчету весьма благоприятствует. Так прямо и говорят: «Не отдадём нашеньких арабцев!»

Мне же, не еврею, нравится этих самых арабцев - заряженную на кровопускание их часть -  называть  канальями. Помните, у Владимира Ивановича Даля: каналья – (с франц.) бездельник, негодяй, мерзавец, продувной мошенник.  В людях Ананья, а дома каналья. От себя добав-лю  Да-лю: У моей Витальи вся родня – канальи.

Нам (семье моей) в общении с кана…(тьфу!) с арабца… (тьфу!) с… (третий раз – тьфу!) ну, с ними– пока везет. Со страшным терактом в Дельфинарии  мы втроем разминулись ровно неделей. Надеюсь, вы теперь, по скорбному учебнику географии кое-что знаете о нашей стране. Так вот, по средиземноморской набережной Тель-Авива, где и был совершен пигуа(взрыв), один из самых страшных и бессмысленных, – смертник подорвал себя в гуще детей перед входом на дискотеку, – вот там мы и гуляли ровно за неделю до того. А с подобным же взрывом в кафе Сбарро, что на углу улиц Яффо и Кинг Джордж в Иерусалиме, я разминулся на 15 минут. А Ксюха, едучи автобусом в тиюль (экскурсия), разминулась с подрывом автомобиля с «начинкой» на полторы минуты. А я – с пигуа на иерусалимском Русском Подворье – на 5 минут. А…

Сообщаю вам это не страшилок ради, а чтобы… успокоить. Ведь то же, что и я, могут о себе сказать сотни, тысячи израильтян. Вот, кстати! Кафе Сбарро уже восстановлено. И посетителей в нем с утра до позднего вечера больше прежнего. Это наш ответ... Арафату. И в этом – ответ на вопрос: «страшно-не-страшно?» Страшно, когда переходишь улицу? Ведь в каждом случае какой-нибудь идиот может-таки наехать?!  

И еще об арабах. Евреи Ба-Арец давно-о-о и многократно – евреям Нового Света: «Не стройте дома выше Храма». Не послу-у-ушались.

ЯЗЫКИ

Лашон – язык, лешонот – языки.

Помимо языков реальных во всяческих видах, скажем, телячьих, свиных или тех же песьих, или кабарожьих (о последних, возможно, и зайдет речь где-нибудь ниже), имеются, как мы с вами знаем, еще и «ирреальные» – инструменты общения. Вот о них.

Создатель и Вершитель ну очень уж сильно должен был осерчать на человеков, чтобы наказать их всевсяческими различиями языков. Евреи со своим ивритом и тут оказались избранными. Если уж ты родился без иврита, то без иврита и помрешь. Этот «ты», конечно же, прежде всего – я. Марат в письмах хвалит меня за «успешное освоение иврита». Это потому, что он сам его не знает. Вот профессор Федоров, в недавнюю бытность здесь, спросил меня: «Что там написано аршинными буквами на боковой стенке автофургона?» Благо, машина стояла на противоположной стороне улицы,  не двигалась. И стал я прилежно озвучивать каждый знак. Через пару минут сложилось у меня: «сатарэос», что я не без тайной гордости и произнес. Какое же жгучее чувство стыда я испытал, когда несколько позднее до меня дошло (стал повсюду на этикетках натыкаться), что это логотип всемирно известной кондитерской  фирмы «ШТРАУС» и что Ф.П. скорее всего это знал. Надо сказать еще, что ко времени этого казуса я УСПЕШНО завершил полугодичное обучение языку в специальном ульпане (на курсах).

Нет, не все так безнадежно. Я объясняюсь на рынке, в банке, на почте, в других учреждениях… Самый большой кайф ловлю, когда на улице могу объяснить страждущему, как куда пройти-проехать. Но, пожалуй, это – вершина моих языковых достижений. Свободно читать литературу, газеты, понимать оттенки, нюансы, подтексты живой речи, скажем, спектаклей, я, к величайшему моему сожалению, не смогу – нет таланту да и… не успею.

То ли дело – Элла! А еще то ли делее – Ксюха!  Тьфу! на них! А на Ксеньку «тьфу!» частично и в прямом смысле – она довольно часто затрудняется теперь быстро отыскивать в памяти русские аналоги ивритским понятиям. И это, конечно же, не кривляние, она испытывает неудобство от этого, но… так есть. Что же будет с моими внуками здесь?! Одна надежда – ко времени внуков  русский  станет в Израиловке вторым государственным. Или первым. А тенденции в этих направлениях прослеживаются все четче.

МЕНТАЛИТЕТ

Евреи, многие сотни лет являвшие миру и себе самим, казалось бы, неизбывную покорность, безропотное смирение (во всяком случае – во внешних проявлениях), эти самые евреи (а они мало в чем изменились к нынешнему 5761 году), в последние полвека распрямились во весь свой рост, и оказалось:

– среди них довольно много действительно высоких, с мужественными лицами, мускулистых мужчин, умеющих постоять не только за собственные достоинство и честь;

  – они не жмутся к стенкам, боясь собой обеспокоить не своих, как привыкли повсюду, где принуждены были стесняться собственной тени; не втягивают головы в плечи, не прячут глаза;

– они и во внешних проявлениях энергичны, темпераментны, громкоголосы и прочее…

И это все – не метаморфоза. Это – возврат к себе. Я бы даже сказал, подъем к себе. Ведь в Иерусалим не приходят, не приезжают и, тем паче, не прилетают (здесь нет и никогда не будет аэропорта), в Иерусалим от веков и поныне ПОДНИМАЮТСЯ. (Аля – поднялся; отсюда: олим – репатриант.) Лучше всего – пешком, можно – верхом на осле, в крайнем случае – на наземном агрегате технической цивилизации. Вот евреи и поднялись и продолжают подниматься К СЕБЕ. Во всех позитивных смыслах. Сегодняшние евреи на своей Земле те же, какими были во времена легендарного Самсона или исторических маккавеев. И дай им! И нам с ними! Здесь, как, пожалуй, нигде в ином месте, начинаешь глубинно осознавать значение понятия «своя Земля, своя Страна».

Да. Я же – о менталитете. Боюсь, что не получится у меня – о главном, еще не открылось. Но и в мелочах многое высвечивается.

Если вы в автобусе спросите по-русски, как куда-то там дойти-доехать, пол-автобуса кинутся вам это объяснять по-русски же, если – на иврите, то же будет делать весь автобус. При этом каждый будет предлагать «единственно правильный» вариант. А пара-тройка стариков (порознь) скажутся готовыми выйти с вами и довести вас до нужной двери. Это правило, не случай.

 Здесь ненужные ватикам (старожилам) и коренным израильтянам вещи (ну приобрели они более современную, более модную, лучшую в каком-то отношении вещь – микроволновку, там, или газовую плиту, стиральную машину, миксер, мебель какую…) они не выбрасывают в мусорный контейнер, не кидают так, чтоб в брызги разлетелось, а аккуратно ставят, выставляют у дороги, чтобы мог взять, кому нужно, принести домой, включить, если включается, и… «Где вы приобрели такое замечательное кресло? А эти люстры?» – вопрошают гости из оттуда. «Как где, – ответствуют гордые олимы, – на выставке». «И вы уже имеете такую возможность?» – «Да! Мы имеем много добрых людей вокруг»… И брать это не стыдно, берут не только олим хадашим (новые репатрианты), но и вполне состоятельные, – ну нужна человеку сейчас именно эта софа в тон с прической любовницы... «Нора, ты где купила этот шикарный стол? Я тоже хочу такой». – «На выставке взяла». – «Да-а! А мой вчера принес с выставки микроволновку, – огромная, барашка можно запечь». Надеюсь, вам понятно, о каких «выставках» речь?

 Здесь искренне уважают полицейских, их профессия престижна и почетна. Это и понятно, – они всегда в нужном месте и в нужное время, а этого «нужного» здесь, как вы понимаете, хоть лопатой отбавляй. И «гаишников», представьте себе, уважают – те взяток не берут и профессионально справедливы. А военных (солдат, солдаток /!/, офицеров) нежно и трепетно любят. Военные здесь – постоянно ощутимая часть уличного потока, пассажиров транспорта, публики в кафе, в театре, на сквере… Представляете – в банке! стоят по своим нуждам в очередушках солдаты с автоматами и полным к ним боекомплектом?!.. Много сипурим (рассказов) об этом мог бы поведать, да пожалею вас. Оставлю на «при случае», то есть – при встрече. Хотя… от одного (короткого!) не удержусь. 

На широком проспекте ветром сдуло с головы старичка кипу(в переводе, кажется, – ермолка). И тем же ветром выгнало ее на середину дороги, где в обе стороны на бешеных скоростях – машины в шесть потоков. В тот же миг выскакивает на середину дороги, в гущу этой чертоверти девчушка в солдатской форме, эдакая Суламифь с автоматом за плечом, взмахом руки останавливает яростную лавину, поднимает кипу и отдает старику. Нет! Не угадали. Аплодисментов не было. Какое ж  это геройство?!

Здесь все счетчики-датчики-шматчики потребления воды, газа, я знаю чего еще, как бытовые, так и «производственные», вынесены на улицу, размещаются прямо вдоль тротуаров. Так удобно снимать показания контролерам. Они, шматчики эти, такие красивые, блестящие, – бронза, пластмасса и стекло! Будь я пацаном, непременно что-нибудь с них бы посвинчивал. А здесь такое впечатление, что пацанвы, этого племени, этого института нет, как нет. И кустов они в скверах и лесах не мнут-не-ломают, и прутики новых насаждений не губят… Да нет же! Вполне нормальные во всем остальном – носятся как угорелые, гоняют  велосипеды, самокаты, мячи, бьют оконные стекла, орут, дерутся… Но вот отвинтить какую-то блестючку, которая сама в руки… – это им, пацанве здешней, слабо.

Почтовые ящики здесь тоже часто – прямо на улицах, под навесами  первых (нулевых) этажей. Такие огромные соты из этих ящиков. И все без замков. Т.е. замки есть, но не заперты. Из многих торчат, готовые выпасть уже, килограммовые газеты, красочные журналы и проспекты, пакеты, конверты (ну уехали люди на неделю-другую). Никто ничего ничьего (и те же пацаны) никогда не возьмет. Выпавшее складывается где-нибудь тут же горочкой, – возвратишься через месяцок и все твое отыщешь.

Совсем чуть-чуть об израильтянском чувстве юмора. Надо бы – в отдельную главку, но она стала бы бесконечной. Посему немного и отнеся к менталитету. Водитель автобуса – нэhаг, чтопереводится народно еще и как вождь (манхиг. Слышите – один корень?), таковым является в натуре. Остановки не объявляются, но если 10-20 человек попросили сказать, когда им выходить, он никого не забудет. Он одарит кратким комплиментом и входящую-выходящую красивую девушку, и древнюю старушку. Он стоически спокоен в бесчисленных пробках на дорогах и мягко организует такое же спокойствие своих подопечных. Он всегда – классный водитель и водит огромные, сдвоенные «сараи» исключительно фирмы Мерседес по узким древним, с крутейшими, бесчисленными поворотами и подъемами-спусками, улочкам, как бог, – с непривычки дух захватывает… Вот вошел в автобус парень с кое-как сложенной раскладушкой и свернутым в трубу, но не связанным и поэтому страшно неудобным для парня матрацем. Водитель – тут же: «Шалом! Ты все свое у нее забрал? Ничего не забыл?» Весь автобус добродушно ржет. Парень, ничуть не смутившись: «Да, придется еще раз вернуться – у нее остались мои лыжи». Пассажиры выпадают из кресел. А вот в закрывшуюся уже перед отходом от очередной остановки дверь автобуса стукнула снаружи рука. Дверь мгновенно открылась. В автобус влетела запыхавшаяся девчушка. В глазах чертики! «Слиха!» (простите!) – говорит всему автобусу, как сказала бы переждавшей ее к обеденному столу семье. Правой рукой пытается застегнуть расстегнутую до пупка форменную (солдатка) рубашку, а левой придерживает вместе с подолом той же, не заправленной ещевовнутрь рубашки, явно совершенно не застегнутые брюки – конец ремня болтается у колен. Водитель (джентльмен!) проказницу «не видит». Но ее хорошо видит (!) тетка, сидящая у входной двери, и: «Вы хоть с ним  в с ё  успели?» Девушка, уже застегивая ремень (солдатка!): «Да это ладно. Главное – на службу не опоздаю». Автобус отзывается одобрительными смешками и подначками. Ни одного ханжеского междометия, ни одного взгляда укоризны! Ну, право же, целая страна как одна семья.  Вы такое представляете у себя?

Есть несколько слов, коротких фраз в обиходе израильтян, которые употребляются наиболее часто, которые являются ключевыми, знаковыми в их общении. Скажем, бэсэдэр (порядок) и несколько фразеологизмов с ним: ийе бэсэдэр – будет в порядке, hаколь бэсэдэр – все в порядке, бэсэдэр гамур – абсолютный, полный порядок… Это, пожалуй, самые распространенные, часто употребляемые выражения  – формулы и приветствия, и утешения, и поддержки. И произносятся всегда наполнено, душевно, не механически. Это не наше белоглазое «Ничего» на импотентный вопрос: «Как дела?» А еще – рэга! (Мгновение! Минутку!) как просьба чуточку подождать. Это уж просто магия! Израильтяне народ спешащий, занятой, и от этого, а еще – темперамент! – нетерпеливый. Ну, недостает им савланут-у (терпения). Но! Старичок замешкался у выхода из автобуса, а он маленький, скрюченный, из-за кресел водителю его и не видно, и сказал он свою рэгу так, что сам не расслышал. Весь автобус хором пропел: «Нэ-э-аг! Рэ-э-эга!», и – аколь бэсэдэр! Или. На дороге кто-то из водителей, плохо ориентируясь в незнакомом месте, едет недостаточно быстро, не вписывается в поток. Все, – и те, что сзади, и кто – навстречу, – сигналят ему, подгоняют. Но! Стоит «недотёпе» высунуть руку в окно и сделать «Рэгу!», то есть пару раз коротко встряхнуть сложенными в щепоть тремя пальцами (как для православного крестного знамения. /Да простят меня  и христиане, и иудеи за кощунственное сравнение!/), как ругательные гудки мгновенно замолкают, а ближайшие сопутники начинают приставать, предлагая эзра (помощь).

Да, самые распространенные здесь ругательства – разумеется, помимо русских – кцат балаган  и  харбэ балаган. Ну, балаган – он и в Антарктике балаган, т.е. беспорядок, а первое и второе – немного и ужасно много. Бэсэдэр? – Понятно?

Фи-и! Так много патоки, что и самому себе приторную оскомину набил. А каково вам?! Попробую – хоть ложку… Не-ет, зачем же дёгтю, – горчицы.

Во-первых, евреи противоречивы в самооценках. Не раз слышал, говоренное в непонятной мне гордыне: «Среди евреев, слава Б-гу, нет космополитов. Почти». Чуть ли ни из тех же уст, чуть погодя, как бы в шутку, но и с перевесом горделивого серьеза: «В Израиле живут евреи 132 национальностей!» Говоря, евреи бесконечно жестикулируют. Да и говорят бесконечно. Анекдот о себе самих сочинили: «Как еврея заставить замолчать? – Связать ему руки». Евреи в массе своей необязательны, непунктуальны. О деле им мало интересном, но нужном тебе, приходится помногу (до отвращения к самому себе!) напоминать. Назначенные встречи, коллективные отправления куда-либо оттягиваются до неприличия. Диву даешься, как при всем при этом всё, что они делают, в конце концов, им удается на славу.

А еще евреи в социальном общежитии довольно неряшливы. Нет! Боже упаси! В домах все выблещено, вылизано – хозяйки великолепны! А вот улицы, парки, скверы… Элла собиралась здесь организовать и возглавить движение под девизом «Большая Приборка! Пусть нам не будет  стыдно!» Помешало ей то, что пошла работать по специальности. Но она еще воспрянет для этого святого дела. И не обязательно ей для этого терять работу. По специальности.

А еще – евреи не пьют. И об этом – следующая песня.

КУЛЬТУРЬЕ ПИТИЯ

В «культурье» ударение на втром «у». Антоним «бескультурью». А как это на иврите, простите, не знаю.  

Всем хороши евреи! И этим, и тем, и пятым, и десятым с половиной… Но среди щепотки недостатков есть у них один изъянчик – не пьют. И это еще, как посмотреть, а то ведь выйдет и изъянище. Ну, не то, чтобы совсем «ни-ни!», а не увлекаются, не видят, по своей природной невсесторонности, радости в питие. Вино кошерное (а для вина кошерность – это, прежде всего, малоградусность!), по великим праздникам, и ровно столько рюмочек, ровно столь каждая наполненных, как это предписывает Закон, – это, пожалуйста. Но больше! и чего-либо  чуть более крепенького!! – ни Боже мой!!! То есть – ни Б-же  и х!!!..

И так это – не только коренные израильтяне, но и все, занесенные ветром. Пока в самолете летят или по Средиземному – на белом пароходе, разрешают себе по полной рассейской программе: поименно – за еще оставшихся  там родственников и друзей! за любимых своих бывших начальников! за родную еще вчера милицию! или, там, гибэдэдицию! – чтоб они все были!.. Поводов мно-о-ого, а дорога, эх! короткая. Но! – ступив на Святую Землю в аэропорту Бен Гурион или в порту Хайфа, «завязывают» напрочь! И без сожаления.

В общем, по-первости ударился было я в паническое отчаяние. Так, на какое-то, как оказалось, не очень продолжительное время. Забыл просто, что в каждой семье – не без… (как это?.. а-а!) лучших представителей своего народа. Так что вскорости и вовсе утешился.

Покушиваем водочку то с безработным инсталятором (сантехником) Димой Цимбаловским, то с университетским профессором Сеней (Самуилом, Шмуэлем) Вайсблюмом, то с обоими сразу.

Прихожу намедни к Сене в 8 утра – дело было неотложное, уговорились так, – а он, пока суд да это самое дело созревало:

– Валя, что будешь, Porto из Порто – друг привез вчера, или коньячок? Смотри, Ararat – коллега из Еревана с оказией передал.

– Сеня, спасибо. Да как-то вот… Рановато, поди. Но, если и ты!.. А водочка ординарная имеется?

– Обижаешь! Ординарную не держу-у. Есть Absolut Posolskaja. Пойдет? Не крутка. Гарантирую.

– А! ладно. Посольская, так посольская. Небось, не поперхнемся.

И… Не-ет! Ну что вы – только по три рюмашки. И – за дело! И дело наше славно сладилось.

А с закусью в сей раз вот как было:

– Валь, нет у меня, чего особенного – на зуб положить. Мы с Саррой завтра в отпуск уезжаем… Так, посмотрим, ага – пара  ломтиков семужки, да самый кончик языка кабарги копченый… А?

     – Сень, я как-то с утра твой черный юмор… Во! Хлеб черный есть? А то тут у вас… фу ты, черт!… у нас в Израиловке…

– Есть, конечно. Да! Слушай!! Как ты – на счет сала?!!

– Я же русский, Сенечка.

– Знаю я! Некоторых русских здесь! Канают под ультраортодоксов – будь здоров!

– Я не канаю, Сеня. Вот те крест!

– Ну и ладненько!

И достает нормальный еврей – израильский мужик Самуил из холодильника добрый шмат бело-розового, в четыре пальца толщиной, с розовато-коричневатыми прожилочками! И режет острым ножичком толстенькие скибочки! И – на черный хлебушек!..

– А сальцо-то, Сеня, небось, – друг-академик из Киева?

– Да нет. Сарра здесь берет, в русском магазине.

– В каком? Я их уже, вроде, все знаю.

– В «Вильнюсе», в центре.

– А-а! Что под  Машбиром. А мы «У Клима» берем, Но не тако-ое  – похужее будет…

В общем, цивилизация проникает-таки и в неприлично трезвую Израиловку. Еще и с залетными некоторыми, на коих как-то вот не действует белая магия Страны ее черной ипостасью. Ну, скажем, прямиком с Севера, с берегов родноватого Варяжского моря. То в виде высшего ранга Токаря от театра, а то и явлением тамошнего Профессора-академика – выше некуда. А и здешние ватики (старожилы) сердобольные, скажем, Ян из Акко (жаль – редко видимся) не дают и не даду-ут иссохнуть, хвала им!

А на крайний случай есть у меня отчаянный друг, методист-собутыльник, практикующий теоретик и жена по совместительству. Все они – в одном лице, и оно – Элеонора.

– Лэхаим! К жизни! За жизнь! – если совсем уж по нашему-вашему. Давно пора!

ПОЛИТИКА

Полити – звучит на иврите. Ударение – там же, где и у вас. (Ударить бы и нам, и вам по ней так, чтобы щепки полетели на соседний двор!) Есть у них и свое слово, обозначающее  э т о, но они предпочитают… И правильно делают. Политика, она повсеместно ото давар, т.е. похожа, одинакова, идентична. А то и бидьюк – точно, один к одному, абсолютно.

Политика везде – вещь в себе. Сосредоточена на себе, озабочена собою, исключительно самодостаточна и самодовольна, на себе обожаемой замкнута.

Политику в любом государстве уподоблю кастрюле. (Позиция вдумчивого анархиста.) Ну, ладно. Чтобы – не так обидно, пусть будет котел. А под его крышкой беспрестанно варятся несовместимые ни по каким свойствам продукты. Из под крышки время от времени вырываются во вне клубы неблаговонного (естественно!) пара и выплескиваются брызги, могущие только ошпарить. Из некоторых котлов (не прошу прощения за намек), с которых крышка совсем слетела (поехала), извергается тако-ое!.. Так что разница между котлами – в степени прочности, пригнанности крышки. Хотя… Из тутошнего котла вырывается иногда и то, что оказывается нечаянно и благовонным, и даже полезным хотя бы на вкус. Случается. А потому, что продукты – с одного участка, и случайное их сочетание случайно оказывается иногда и благотворным. 

Бродит по иерусалимской Яффо (название улицы, означающее «красивая», что не есть правда) современный местный дервиш. Катит впереди себя малюсенькую тележку, на которой ящичек с какими-то брошюрками, кружка для сбора пожертвований и малюсенькое же усиливающее голос устройство. И хриплым голосом кричит в микрофон: «Лё полити! Лё Америка! Лё холера! – Еш Машиах!» Дословно, это: «Нет политики! Нет Америки! Нет холеры! Есть Мессия!» А по мысли: «Все – суета и прах пред Судом Его». Это в самый канун Иом Кипур – Судного Дня.

АВОДА

Ударение на последнем слоге. Что, кстати, чаще всего в «нашем» языке. В переводе – работа.

Работа – основное занятие каждого трудоспособного еврея. Слышу резонные ваши возражения: «Почему только еврея?» Не только. Но еврей в галут-е (в изгнании, в рассеянии) мог выжить, только напряженно работая. А ему не только выжить надо было. Ему необходимо было вырастить и выучить детей, да так, чтобы они стали работниками лучше гоев (не евреев, не своих, чужих), иначе гоям не будут нужны, и тогда… Вот еврей и работал с задолго до утренней зари до много после зари вечерней. И не только писарем, портным, менялой, мелким торговцем или клерком. В местечках нужны были и свои плотники, каменщики, печники, горшечники, кузнецы… В общем, бездельник, нахлебник – крайняя редкость среди евреев.

Здесь же у евреев иная мотивация бесконечного труда – не чтобы выжить, а чтобы ЖИТЬ.

Скажем, у финнов как? – Женщины некрасивы, и водки нет. Вот финны-мужики и вкалывают  с горя сутками. И от этого их, финнов, высокое благосостояние. С горя!

У евреев же и женщины ух! как красивы, и водка – танкерами со всего света. Ну, водка, скажем, нужна им только для компрессов, а женщины-то краси-и-ивы! Но еврей работает поперек всех соблазнов – дурная привычка.

Справедливости ради надо сказать, что есть в израильском обществе целый его слой (точно не знаю – государственная тайна, наверно, – но, думаю, процентов 15, а то и 20), в котором мужская его часть в привычном понимании не работает. Если представить себе заполняемую ими анкету, то на вопрос: «Профессия?» все они ответили бы: «Читатель». А на вопрос: «Трудовой стаж?» они все ответили бы по-разному, так как кто-то из них бы написал «1 год», а кто-то и «120 лет», остальные – промежуточные числа. Да, некоторые из них профессию обозначили бы более полно – Читатель Торы (Библии). Заметьте – читатель, а не, скажем, исследователь. Так как второе было бы откровенной неправдой, ибо я (конечно же, по малому своему вежеству) знаю пока лишь три имени истинных и глубоких Исследователей Торы – Виленский Илья Гаон, Первый Любавический Ребе и наш с вами современник – Адин Штейнзальц. Но уверен совершенно, что миллион человек ученых-исследователей в одной и той же области… науки – это… это!.. Это ж шестая часть населения государства! А государство не плохо оплачивает им их амаль (труд), я бы даже сказал: их амланут (практический труд), ибо религия здесь не только не отделена от государства, но является ее значительной составной частью, и многое и в светской жизни (?!) и определяет, и решает. Как к этому относится сама светская часть общества? – И так, и эдак. Вопрос, конечно, интересный, но и деликатный. И объемный. И требующий многия знания – моих по-более. Так что примите как факт лишь.

В Израиле 4,5 проц. безработных. Много? Мало? – не знаю. Во всяком случае, газеты, радио, телевидение трещат от объявлений о предложениях работы. Всякой. И квалифицированной, и высококвалифицированной, и не.

Вот и я. Хочу быть евреем, хотя бы в том смысле, что хочу много, полезно, с удовлетворением и денежно работать. Но – возраст, непрестижные мои профессии, очень плохое знание иврита – Слиха, ани лё тов медабэр иврит (Прости/те, я плохо говорю на иврите)…

В первую же неделю здесь посчитал, вдруг, что мы уже без денег (оказалось – ма-а-аленькая ошибка), ухватился за первое подвернувшееся. А подвернулся никаён (уборка) в залах  сортировки на главпочте. Ведро-тряпка-спонжа (швабра), и – вперед! На следующий день на эту работу я уже не вышел. Обидели. Работа заключалась в том, что надо было мыть выложенные мраморными плитами полы. Большие их пространства, густо запруженные тележками с почтой. А еще в зале то тут, то там совершенно бессистемно расположились рабочие столы клерков. И стал я как человек порядочный, совестливый, аккуратный и проч. выковыривать и выгребать из-за этих столов, из углов и щелей окаменевшие окурки начала теперь уже прошлого века, конфетные фантики, яблочные огрызки, хлебные корки… Клерку, освободившему на время мне поле деятельности и отошедшему покурить к столу коллеги, надоела моя неприличная тщательность. Он вернулся и…  п е р е с т у п и л  через меня – так ему было ближе к своему насесту. – Вэ зэу! (И все!) Назавтра я на эту высокочтимую работу не вышел.

Уже несколько позднее опытные «дизайнеры», – бывшие советские учителя, вынужденно сделавшие никаён основной здесь своей профессией, – разъяснили мне, что убирать надо быстро, и это – главное! По углам  нечего шарить, ведро воды – на середину, согнал ее спонжей в слив, промахнул тряпкой вэ зэу! Так я теперь и делаю. Но дома. Иногда.

А еще я время от времени (когда вызывают) клею защитные галлографические марки на различные картисим (билеты): на футбол, в театр, на концерты, в зоопарк… В одной фирме высоких, я бы даже сказал: тонких технологий. Вручную клею. Но! сидя в мягком кресле, под мазган-ом (кондиционером) и под музыку по заказу. Плата – 20 шек. в час (5 дол.). И через меня не переступают.

А еще в матнас-е (клубе) забавляю сверстников-пенсионеров беседами на тему

«Вот в  н а ш е  время…» Платят по весьма высокой ставке – 50 шек. в час. Но! часов в месяц всего 4.

А еще я ежедневно (5 раз в неделю) вожу в коляске на двухчасовые прогулки 50-летнего инвалида. Борис – бывший врач-реаниматолог из Крыма. Образованный, эрудированный, интереснейший и мужественнейший парень. Иду каждый день на встречу с ним, как на желанное свидание. Сидим в сквере под пальмой или платаном, в худшем случае – под акацией. Курим. Беседуем на тысячи тем… И каждый раз досадуем, когда надо свидание прерывать. А мне за  э т о  еще и платят. По 20 шек. в час. Но! в месяц – это уже кое-что! Вполне прилично кормлю семью на это.

А еще пишу вот. Графоманю. Робко, стыдливо, но и с маниакальным уже упорством. И не только то, что вы сейчас читаете (те, кто досюда дотянул). Работа над и со «Скверной Скамейкой», стоящей теперь здесь, в Иерусалиме, на сквере Сан Симон, медленно, но продвигается. Есть к Ней и кое-какой интерес у потенциального Ее издателя. Но об этом пока помолчу.

СПОРТ

И на иврите – спорт. С единственно возможным ударением.

Один, а то и два раза в неделю отправляюсь я на шук. Надеюсь, что это уж слово знает каждый из вас. Отправляюсь я, значит, на базар. Временем запасаюсь так, чтобы хватило на неспешную в нем жизнь. Первый обход делаю, ничего не покупая. Пристреливаюсь. 200 метров – по одному порядку, 200 же – по другому, и – во все проулки между этими порядками и закоулки. Дело в том, что на наших базарах одни и те же продукты можно купить и по такой цене, и – на порядок выше-ниже. Не диктует здесь ценообразование никакая мафия. Истинно свободный рынок. А так как пока еще я в любую минуту знаю, сколько у меня в кошельке, я и гуляю себе. Продавцы – исключительно мужчины и на две трети арабы. Но базарным ивритом владеют на высоком уровне – лучше меня. И не страшные. Мирные, потому что. Пока торгуют. Днем. Пробовать можно всё. А это  в с ё  описанию в моих жестких рамках не поддастся. Все хорошее, все красивое, все чистое, всего горы. И половины названий всего этого я еще не знаю. А зачем?! Есть жесткие стереотипы в пище и у меня, и у моей семьи. Зачем провоцировать свои желудки на нечто всякими диковинными цитрусами. Картошка-помидоры-огурцы-капуста – понятно! Ну, курочка, там, индюшка, барашек – тоже понятно! Ну, арбузы, хоть и без косточек, виноград, апельсины-мандарины, ананасы, бананы, кокосы, персики, киви, манго, авокадо, папайя, сабра, никтарин – совсем понято! А? Ну, пара десятков видов орехов… Что еще надо?! Взял всего знакомого, по приемлемой для тебя стоимости, понемножку, – и домой!

И сумок в руках немного – всего четыре, ну, пять – от силы, а в автобус с ними, а потом из автобуса, чтобы пересесть на другой и еще раз – на другой, – как-то не очень. Но я приспособился, езжу только одним и прямо к подъезду дома! Выхожу спокойно с шука, но не на Яффо, а с другого конца – на Агриппас, и по ней, все время под уклон, до впадения ее в Кинг Джордж, по которой налево и опять же вниз до Яффо, а там направо и снова вниз, но уже совсем чуть-чуть, метров двести, и – родная автобусная остановка с 22-м маршрутом, – роднее не бывает. Спуск этот занимает немного – 23 минуты, 2356 шагов всего. Не в гору же.

О чем это я? Ах, да! О спо-о-орте! Нет, друзья мои, это таки не спорт.  Так, всего лишь легкая разминка. Спорт начинается, когда я бодро-весело, без одышки взбегаю на наш пятый этажик и начинаю все эти объемы скармливать своим. Надо же успеть до следующей разминки. А это сделать не так просто. Мои никак не втянутся в нагрузки самого любимого израильтянами, поистине национального вида спорта. И холодильники оба с причудами тропического эффекта – того и гляди, что-нибудь в них попортится. Но ничего, вроде как намечается и у нас прогресс, – на следующей неделе делаю заход на три разминки.

КРАСИВОЕ

Яфэ (или йафэ) яфа, яэ, яа и еще нэхмад(а), и еще, и еще… означают одно понятие – к р а с и в ы й, к р а с и в а я  со множеством оттенков. Ну, нет в иврите среднего рода, нет – лё! А еще есть йефефаи йефефия – красавец, красавица. Следуя народной этимологии, можно утверждать, что русское фифа – из иврита.

Избегая стремления быть оригинальным, скажу, что красивое здесь – это, конечно же, люди. Нет, не так. Люди – это само собой! Красивы отношения между людьми. Не взаимоотношения – в этом определении ощущается некая механистичность, – а именно  о т н о ш е н и я. В бесконечных вариациях общения израильтян неизменно животрепещет безыскусная естественность, домашность даже. Общение между своими, близкими, готовыми тебя всегда правильно понять. Конечно же, я имею в виду не только область «приятного общения». В самом широком спектре. Евреи и ругаются красиво – ругань их и не ругань вовсе, при которой выплескивается все безобразие души и сердца, а, скорее, страстный поединок остроумия, острословия, по завершении которого подразумеваются рукопожатья, объятья, искренние, добродушные улыбки.

О красивом здесь можно говорить бесконечно. Для полной полноты ощущений красивого его надо ощутить. Приезжайте! Я вам все  э т о  представлю в лучшем виде, разложу по тарелочкам! Пальчики оближите! Где – в прямом, где – в переносном смысле.

Но об одном из бесконечного ряда красивого я, старый греховодник, не могу умолчать сейчас. Это девушки! Они – самое яркое мое впечатление с первых дней моих здесь до сегодняшнего. Собранные в бесконечные табунки, потоки, скопища юных восточных красавиц – это!.. это!.. это НЕЧТО! Буйное роскошество волос, то черных до синевы, то густо каштановых, то пламенно рыжих, всегда почти природой искусно завитых то в тяжелые локоны, то «мелким бесом»! Глаза умопомрачающих рисунков, бездонной глубины и магии, часто видимые даже с затылка! Безупречные овалы лиц, обводы губ, бровей!.. Эти еврейские носы, в которых – древняя порода и особая прелесть, которые носиком назвать – кощунство! И эти вот сказочно прекрасные, но реально цветущие лица почти никогда не оскверняет, не опорочивает его  нижайшество  макияж. А эти точеные, нет – отлитые из самой, что ни есть живой плоти фигурки тонких, текущих линий! Эти груди, кажущиеся несколько тяжеловатыми над изящными, еще хрупкими станами, но всегда классической лепки! Драгоценности моих прелестниц позволяет  созерцать нынешний молодежный стиль fox – брючки приспущены на два (а то и… больше!) пальца ниже пупка, а низы маечек-в-облипочку над пупками – на четверть, – и ничего лисьего!  А груди эти – золотой, нет – бесценный неизбывный залог того, что евреи с лица земли не сойдут никогда! А эти трепещущие жизнью животики, всегда открытые солнцу! –  не блудливому  взгляду. А эти пупочки-вороночки, способные вместить… вон – библейскую горсть миндаля,  а тут – лишь изумрудину-виноградину! А эти!..  Уфф!

Особо впечатляет то, что все  э т о  «носится» каждой из носительниц не на показ, это не бабочкин раскрас, это не инструментарий кокетства – это кошачья (не обидное ли сравнение?!) естественность. Такое впечатление, что они сами не сознают своей бешеной красоты.

 А еще красивы старики!

КРУГИ ОБЩЕНИЯ

Магалим хавэйрут, где первое – круги, и есть еще пяток слов того же значения, а второе – не общение означает, а дружбу, и только одно в языке. То есть –  круги дружбы, круги друзей. А друг, как вы уже знаете, – хавэр.

Из этого естественно вытекает, что здесь любое общение – общение друзей уже по определению. А я смею теперь утверждать, что – и по жизни. С одной лишь оговоркой – неформальное общение.

Первый человек, с которым мы здесь общнулись неформально, – это Вадим Дембович. Элла когда-то училась с ним в одной школе в Вильнюсе, в разных классах. Потом, уже в наши зрелые годы, во второй половине 80-тых, встречались пару раз в общих компаниях. Не более того. Собираясь сюда, Элла выписала все телефоны тех, мало-мальски знакомых, кто уже был тут. И вот, стоя на перекрестке дорог в Иерусалиме, не совсем еще соображая  – где мы, и что с нами, Элла и позвонила Вадиму. Он же, совершенно не поняв, кто это и что надо, тут же примчался на своей машине, – ватик (старожил), 10 лет в Стране! Знакомство состоялось, как бы вновь, а скорее – с нуля. С той минуты Вадим – Дед Мороз нашей семьи, персональный. А еще он наш Добрый Домовой, наша Добрая Фея. И никаких здесь преувеличений! Поиски и съем квартиры, совершение банковских операций, поиски работы, ремонт квартир и их оборудование, поездки на базар, на экскурсии, на море – все это при самом деятельном и незаменимом участии Вадима. А бесконечные матан-ы (подарки) по праздникам и помимо в виде стаканов, консервных ножей, чайных ситечек да Бог знает чего! Да просто бутылочка вина, банка пива, субботняя хала, горсть орехов!.. Вадим талантливый инженер-механик. У него обаятельнейшая жена Нина, с которой они подарили Стране трех сыновей, младшего – всего полгода назад. Героические личности! Но главное – замечательные, душевные люди, дружбой с которыми мы дорожим и гордимся. Завтра у Вадима день рождения. Думаю, что он еще мальчишка, – ему лет 45. Но не в этом дело. Едем в лес, на шашлыки! А там круг общения уже широкий, – опять же Вадим его для нас ненавязчиво и расширил.

Ездили в Акко – чудный городок на берегу Средиземного моря на севере Израиля – к Либерманам, Яну и его жене Алле, у которой когда-то, в прошлой жизни я был начальником. Не виделись более десятка лет, а встретились как родные и будто вчера расстались.

Еще один круг общения здесь – это семья тетки Элкиной – Рита и Лева, их взрослые уже дети со своими семьями и пока единственным внуком, брат Левы Фима (Хаим – жизнь), жена его Авива (весна, весенняя), дети этой уже семьи и все всех их многочисленные друзья. Составляющие этот круг, старшая по возрасту его часть, прибыли в Страну более 30 лет назад. Это люди, которые трудом своим уже обеспечили себе достойную жизнь и помогают такой же сделать жизнь своих детей. В этом кругу, среди этих людей мы бываем по большим праздникам – они живут и работают не в Иерусалиме. И там те же радушие, добродушие, внимание. И желание помочь при необходимости. И реальная, своевременная помощь – чуть ли ни в первый месяц наш здесь Рита с Левой  Элке подарочек – навороченную стиральную машину, а чуть погодя, всем нам – телевизор. То, что есть рядом люди, к которым при случае можешь обратиться за советом, а то и за конкретной помощью, придает тебе так нужное чувство уверенности, надежности. И, как ни странно, желание поменьше досаждать всем этим милым людям, а самому быстрее стать на ноги и обрести возможность уже в свою очередь быть необходимым и полезным кому-то еще.

Нет, к сожалению, всех, о ком хочется сказать доброе слово, кто его достоин, я даже перечислить не смогу. Здесь. Пока. – Надеюсь, не последний отчет пишу.

ПЕРСПЕКТИВЫ

Так и будет – перспектива. А вот грядущее – атидот.

Хочу в Париж! А еще – в Венецию! И в Даугавпилс! И в Москву! И в Питер! И в Дербент! И..! И все это вполне осуществимо. Только, к сожалению, не завтра. Хватило бы…  в р е м е н и.

А еще хочу изъездить, излазить весь Израиль. За год весьма бегом освоили (хорошее слово – освоили!) только северную его половину - Голаны, Галилею, Самарию и Центральную область – Иудею. У вас уже захватило дух? Назову только несколько «знакомых» вам мест: города Тель-Авив с пригородом теперь Яффо, Хайфа, Акко, Нацерет (Назарет), Бетлехем (Вифлеем), моря: Средиземное, Мертвое и Кинэрет, реку Иордан! – Переведите дух. –  Это то, что уже успел/и пощупать.

Пощупать – без кавычек, потому что я руками ощупываю Начала цивилизаций, культур, – так они здесь осязаемы. И до конца дней своих я не буду ступать на эту Землю привычно, буднично. Не перестану каждым днем изумляться, восхищаться. Даже когда накопится множество причин и поводов для неудовольствий, возмущений.

 А впереди еще –  о с в о е н и е  пустыни Нэгев и самого юга Страны на Красном море. А потом и вперемешку  – детальное освоение того, что особо привлекло. Таки придется жить до 120-ти. Вот тогда я и скажу: «Теперь Израиль не только часть меня, но и я  Его частица».

 Что вы! Иерусалим мы с Эллой исходили лишь в его трети. Правда, испытываем особую гордость, когда случается ватикам, а то и коренным разъяснять, где что находится, как куда пройти-проехать. Это мы воспользовались преимуществом безлошадных олимов. Причем Элла знает больше меня проулков, проездов, полускрытых от стороннего взгляда интереснейших мест – она полгода ходила пешком в ульпан и обратно через полгорода. И, при этом, стремилась менять маршруты того же интереса ради.

 Об иных перспективах смотрите выше, они там проглядывают. И так вас уморил, простите великодушно.

В завершение – нечто, вроде post epigraf-а из Довида Кнута:

                                          Ни о чем Тебя не спрашиваю.
                                          Каждый день ухожу на завод.
                                          Терпеливо ношу-изнашиваю
                                          Мои дни, идеалы, живот.
       
И еще – его же:              Развернувшийся день неподвижно прекрасен,
                                          Равнодушен, высок, величав.
                                          День огромный, как век. Я сегодня согласен
                                          Все простить, ничего не поняв.

Бэ шана абаа бэ Иерушалаим   hабнуя! – В следующем году – в Иерусалиме! А если уж совсем дословно, то будет: В следующем году –  в   о т с т р о е н н о м   Иерусалиме! И всеми евреями имеется в виду – в Иерусалиме с возрожденным ХРАМОМ.
Чего ж не возводят этот Храм, а только поминают всуе две тысячи лет?

Остаюсь весь и всегда ваш.
                                             
Иерусалим